А может, он выехал ещё раньше, прихватив с собой Эвелину?

«Да, ушёл, наплевав на свой род! Мы поддерживаем жизнь в наследнике, но он сильно ранен, и артефакт мешает. Ему нужна твоя помощь».

— А второй что?

«Сбежал, превратившись в уголька».

Я хотел продолжить допрос, но чуть не подавился астральным комом в астральном горле:

— То есть… Стоп, псы толчковые! Так кто сейчас лежит в усыпальнице?

«Василий Рюревский».

— А сбежал кто?!

«Вячеслав Рюревский».

— Ключевец?! Великолунский шпион?

«Да. Он тоже неожиданный наследник, но волей судьбы он ненавидит наш род даже больше, чем Драгош».

Я поражённо замолчал. Жжёный ты псарь, Ключевец! Как ты стал жжёным псом-то?!

Сразу вспомнилась оплавленная брусчатка возле Храма Первого Полнолуния, и круглые глаза послушника, кричащего из окна: «Это Последние Времена!» Так вот они какого уголька видели.

Твою ж… Ох, на… Да чтоб меня…

— Отшлёпай меня Незримая, — только и выговорил я.

Вячеслав скопировал-таки технику, но явно получилось немного не то. Ну, а нефиг копировать её у недоучки-«пустого» с кирпичом в чакре.

«Незримая согласилась, чтобы в обмен на её помощь мы подобрали претендента на Последнего Привратника».

— Вот даже как… И подобрали вы меня. Почему же?

«Ты должен спасти наш род. Даже перед самой смертью ты думал, как передать весточку, чтобы сохранить свою страну. Ты спасёшь Рюревских и Красногорию. Василий смел, но его характера не хватит, чтобы претерпеть все невзгоды».

— О-о-о, как красиво поёте.

«Тот магический артефакт, с которым ты встретился перед своей смертью…»

— Искусственный псионик?

«Да. Ты получишь знания о нём от Незримой».

Я поджал губы. А чего мне Эвелина тогда ничего не сказала? Хотя, она вроде как намекала, но, судя по всему, условия договора пока держат её.

— Ну, а что же Незримая хочет?

«Она давно пытается вырваться, но все решения её возрождений за тысячи лет ни к чему не привели. Любой род силён тем, что доверяет воле своих детей, и эта воля может быть разная. Но ничто так не укрепляет кровь, как свежий приток.»

— В общем, вы её убедили, что она должна довериться чужаку, так?

«Да, довериться чужой воле. Это когда-то привело её в ловушку, и это же освободит её. Взамен она обещала не разрушать этот мир, спасти Красногорию, и снять проклятие».

— Целый комплект прям. Чужая воля, это моя?

«Да».

Я возмущённо замолчал. То есть, все эти закидоны Эвелины — это она так доверилась моей воле?! Особенно, когда уговаривала тащиться в пустыню, чтоб уничтожить её сердце? Или когда вообще закрыла в своём мире-коконе?

«Кто мы, чтобы понять замыслы богов?»

По мне, так это напоминало лишь божественные проявления женской логики, но сказал я другое:

— Действительно… И что я должен сделать?

«Псарь псаря чует втихаря. Ты должен найти, кто удерживает Незримую здесь», — тут духи замолчали, а потом как бы напомнили, — «И спасти наш род».

— С обоими пунктами сейчас неувязочка, — хмыкнул я, удивляясь, откуда духи узнали пословицу псиоников.

«Только сильный маг огня сможет открыть вход в усыпальницу».

— Вы меня всунете в Василия?

«Мы не можем, артефакт не даёт. Но рядом есть сильный, очень сильный маг, и его ранга может хватить».

— Это тот зомби, что ли?!

Я сразу вспомнил, что под Межедаром мне уже довелось нырнуть в сознание одного из таких умалишённых. Это был Страж Душ, и тогда я чуть кони не двинул.

Что-то мне подсказывало, что здесь будет не легче.

«Да, действие проклятого Вертуна может убить тебя. Но мы больше ничего не можем предложить. Когда Царь подойдёт к усыпальнице, наследник умрёт».

— Столько вариантов, аж глаза разбегаются… — с угрюмой обречённостью ответил я.

«Готов?»

— Да.

Дорогие читатели, очень рад видеть вас на страницах романа:-) Продолжаем.

Организм, разрушенный бесконтрольным потоком грязной псионики и необратимо долгим действием «порошка счастья» — это просто клоака. И вот в эту клоаку я и свалился, внезапно осознав себя смрадным, с дымящейся кожей на голове, полумёртвым зомби.

— Защитить Перволу… — прошептал я, и оборвал себя на полуслове, — Да чтоб тебя!

Всё это было произнесено губами, представлявшими собой два покрытых волдырями мякиша, и я прямо чувствовал их вес и колебания водицы под плёночкой ожогов.

А потом пришла боль…

— А-а-а!!! — с горловым хрипом я свалился на руки и чуть не потерял сознание, когда одно предплечье сложилось под углом, и явно не в локте.

Осколок кости взбугрил мышцы и взрезал кожу самым концом возле локтя, проглянув через ткань красного мундира. Я сквозь пелену адской боли, влепившись щеками в щебень, некоторое время смотрел, как красный рукав становится ещё более красным от кровотечения — ткань набухала кровью на глазах.

— Защитить Перволунника, — где-то рядом со мной послышался ещё хрип, сопровождающийся почему-то потрескиванием углей, будто костёр жгли.

Тим, отрубай боль! Тим, ты сейчас вырубишься, отрубай боль!

Щаззз… Легко сказать, когда у тебя все энергоконтуры вместе с чакрами сожгли, а потом всё это перемешали кочергой. Как замкнуть контур, если я не могу даже зацепиться хоть за один поток?!

А энергия огня так и прёт, просто заливает меня настоящим огнепадом. Будто потоки лавы из вулкана вырвались и поглотили меня. И я вращаюсь в этом круговороте, и воронка палёной боли постепенно затягивает.

Всё, на что мне хватило сил — это повернуть голову, чтобы рассмотреть какое-то массивное сооружение, прильнувшее к скале. Часовня, только огромная и массивная, без окон и дверей.

Я даже зажмурился… Она светила в пси-диапазоне, как солнце, в сотни раз ярче, чем Красная Луна. Просто ослепила все мои изуродованные чакры, пробила насквозь стихией огня. Но энергия была очень грязная, нехорошая, как от проклятого Вертуна под Межедаром.

Да будь я даже здоров, как бык, мне бы не сразу удалось сконцентрироваться. Слишком много огня.

Отрубай боль! Шок выбьет тебя из сознания, Тим! Надо удержаться здесь, не срывайся!

Обидно, когда ты знаешь, что дальше будет, но не можешь ничего сделать. Боль нахлынула с новой волной, водоворот страданий усилился, и темнота поглотила меня.

Держись…

— Держись!

— А то упадём?!

— Да! — и многоголосый хохот.

Я открыл глаза, с недоверием разглядывая длинную ферму идеально обработанной балки, лежащей на потолке надо мной. Сплав титана, алюминия, и ещё полусотни элементов, с множеством фрезерованных отверстий разной формы для облегчения конструкции, и в то же время с сохранением несущей крепости.

Разглядывал я это сквозь едва различимое стекло гермо-шлема, на котором по краю зрения отражались все данные костюма и моего организма. Только подумаешь о нужном параметре, чуть скосишь глаза, и цифры с графиком увеличиваются.

О-о-о, это ощущение, когда костюм с экзо-скелетом плотно облегает тело, прилипая к каждой нервной клеточке кожи — как же я скучал по тебе.

Это новейший хамелеон, разработка наших умников как раз для современной Африки. Можно закапываться в радиоактивный песок на несколько дней и ничего не будет.

— Ра-а-асцветали чуткие радары, за-а-асекли мы на орбите флот… — кто-то хрипло и фальшиво затянул, ему подпели ещё несколько одарённых талантов.

Твою ж псину, это десантная капсула. Чуть потряхивает, потому что наш орбитальный крейсер, делая очередной заход, уже спустился в верхние слои атмосферы. Я обожал и эти ощущения, предсказывающие, что скоро скучное ожидание закончится и нас сбросят в самое пекло.

Передо мной ряд тёмных, с зеленоватым отливом, шлемов десантников. Сидим плотненько, в тесноте, прижатые рамой безопасности. Покачиваемся в такт тряске, а в микрофоне слышится переливчатый треск ругани пилотов и командования.