— Теперь ты ешь протеин и бегаешь по утрам, — отвечаю я шёпотом.

— Ну, это не значит, что я перестал быть мудаком. Хотя и стараюсь. Просто... Истинная Седрика погибла. Мы с ним ближе, чем с отцом. Он для меня, словно родной брат, а не двоюродный. Поэтому первые недели я был рядом с ним. Видел, как он теряет всё, как мучается, как сходит с ума. Первое время он просто не мог поверить, что её больше нет. А ты бы видела его раньше... Умный, с увлечениями чудаковатыми, всегда первый в гонках, учёбе, душа компании. На него многие надеялись. И не зря, ведь и сейчас он держится. Но уже не будет, как раньше.

Я слегка сжимаю ладонь Квента, он улыбается в ответ.

— Решил, что должен быть лучше, ради той, в ком моя сила. Изменял себя. И это не нравилось Радиону. Мы отдалились. Так что...

Он прерывается, чтобы ответить на звонок.

— Серьёзно? — Квент ухмыляется в трубку. — Думаете, ему очень хочется видеть ваши прыщавые рожи? Ага… Оке, встретимся на месте.

Выгибаю бровь вместо вопроса. Горло болит. Точнее, голосовые связки или типа того.

— Занятий сегодня нет, и некоторым наш историк позволил отправиться вместе с ним навестить Седрика. Предлагают присоединиться. Хотят тебя видеть.

Хмурюсь, задумавшись.

Снова не совсем понимаю, как себя вести. Мол, привет, я так испугалась, что вновь заговорила, да, я могла сделать это уже давно, если вы не знали, но это неважно, потому что ваша учительница литературы умерла, а ещё она оказалась маньячкой, которая совращала несовершеннолетних…

Кстати об этом, а Ди собирается навещать директора?

С трудом прочищаю горло и произношу как-то громче, чем рассчитывала изначально.

— Кто?

— Ну, ты вроде общаешься с ними. Манфрик, его девушка Глория. Тетта, Серж, ещё парочка одна…

— А Ди?

Квентин многозначительно молчит.

И только после паузы отрезает:

— Нет.

Киваю, чувствуя облегчение. Вопрос с ним так и завис в воздухе. Причастен ли он к моему похищению? Был ли с миссис Ретти, и если да, неужели не знал, что она чокнутая? А если знал, это вдвойне аморально.

В любом случае его повышенное внимание теперь выглядит ещё более подозрительно.

Мы слишком мало общались, чтобы я чувствовала себя обманутой или даже преданной, но от всего дерьма, свалившегося за несколько дней, всё равно ужасно грустно.

— А как… котёнок?

— Хорошо, — Квентин слабо улыбается, — хорошо…

Останавливаемся у больницы рядом с новеньким школьным автобусом. Всё тот же сонный водитель — будто даже произошедшее не способно его взбодрить — курит, сидя на корточках, оперевшись о переднее колесо. Из открытого окна выглядывает мелкая рожа Манфрика. Он машет нам так, будто просит о помощи. До меня доносится смешливая фраза, брошенная Глорией, девушкой, что подарила мне блокнот:

— Да заметили они тебя, придурок! Давай, поднимай свою задницу…

Выходит учитель, которого я видела всего два раза на уроках. Мужчина под тридцать, в чёрной майке, из-за которой прекрасно видно рукава татуировок и их продолжение на плечах и лопатках. В лицо «вмонтированы» две тёмные пластиковые пластины, так что можно разглядеть зубы. На фоне этого проколотые в нескольких местах уши и брови не кажутся чем-то интересным. Ко всему прочему он неплохо подкачен и всё ещё красив.

Я уже ничему не удивляюсь.

Мистер Томпсон собрал вокруг себя фриков, ничего нового.

— Чую токсичные мысли, — ухмыляется Квент, когда мы выходим из машины. Он держит меня за руку. На мне его толстовка. На улице лёгкий ветерок.

— Немножко, — отвечаю шёпотом.

— Не обязательно отвечать. Дай себе отдохнуть. Не говори с ними. Им вообще не обязательно знать, что ты говоришь.

Действительно.

Гурьба одноклассников окружает меня. Манфрик умудряется несколько раз восхитится из-за того факта, что я жива. Как будто бы он не был в этом уверен до конца, пока мы не увиделись. Глория пытается его урезонить, Тетта протягивает мне стаканчик с фруктовым сладким чаем с какими-то странноватыми добавками и мелкими кусочками чего-то там. Серж пристаёт вот с этим:

— А ты могла бы книгу издать! Типа: «Я пережила ночь с монстром». И начинается всё с того, что она поднимает тебя среди ночи и… Что, не хочешь вспоминать об этом, да? А я могу упомянуть об этом в своём блоге? Если что я могу порекомендовать тебе редактора, сможешь хорошо заработать на этой суке.

— Заткнись, — вставляет Квент. — У неё нет никакой необходимости в этом.

— А, ты же истинная, — осекается Серж, — я всё время забываю.

Это звучит так искренне, что всю дорогу до палаты директора я думаю о том, что поторопилась с выводами.

Ребята галдят, вспоминают всё странное поведение, что замечали за миссис Ретти, жалеют мистера Томпсона и меня, рассказывают о том, что происходило в Драгон-Холле и всё такое.

Глория вспоминает свою жуткую историю о пьющем отчиме и его нападках. Манфрик приобнимает её.

А я смотрю на них уже другими глазами.

Может быть, никто и не общался со мной через силу.

Может быть, они не особо-то и задумывались о выгоде.

Может быть, мне не стоило делать поспешные выводы и думать чёрт знает что последние дни. Из-за слов Радиона.

Что же всё-таки с ним не так?

На этот раз я не буду отдаляться, не разобравшись. Когда вернусь в Драгон-Холл поговорю с ним.

На этом решении открывается дверь, и мы вваливаемся в палату директора.

Квент сразу же предлагает мне сесть на стул у стены. Мистер Томпсон меня будто не замечает. Я наблюдаю за тем, как он отвечает что-то на вопросы одноклассников и историка. Тот ставит в вазу огромный букет белых роз, которые ничем не пахнут. Это хорошо — мутить не будет.

В итоге мистер Томпсон объявляет, что завтра же продолжатся занятия, а он вскоре вернётся на свой пост.

Сейчас какая-то жидкость вливается в него сразу по нескольким трубкам.

Я могу только догадываться, но подозреваю, что процесс этот далеко не безболезненный.

Да и выглядит он херово.

— Айрис, — всё же переводит на меня взгляд, когда остальные уже собираются уходить. — Задержись на минутку.

Я замираю. Его шикарные волосы теперь кажутся немного тусклее, но в остальном ничто не омрачает манящую красоту. Есть люди, которым даже «херовость» к лицу. Вся эта бледная кожа, проглядывающие красные, синие и чёрные вены, странный блеск в ярко-красных глазах…

— Добрый день, мистер Томпсон, — я слегка улыбаюсь, остановившись рядом с ним.

Он выгибает бровь и вдруг склабится, весьма и весьма довольный собой.

— Очень рад слышать твой голос.

— Он… не очень красивый.

— Это пока.

Какое-то странное смущение заставляет меня покрываться красными пятнами.

— Я хотел… — он едва заметно хмурится, будто испытывает некоторое сопротивление, — попросить прощения.

Я сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза.

Но вдруг едва не падаю, голова резко начинает кружиться, воздуха не хватает.

Директор поднимается рывком и притягивает меня к себе, заставляя сесть на край кровати и упереться рукой в его торс.

Две иглы вошли глубоко в его руку, одна вышла и жидкость медленно вытекает из неё, пачкая белую простыню.

Это неприятно.

— Мистер… Томпсон…

— Всё в порядке, — он пристально вглядывается в меня, — дыши глубже. Сила в тебе ищет выход. Это нормально.

У меня дёргается угол губ.

— Знаю.

— Несмотря на всё, что с тобой было, я не считаю тебя больной, Айрис. Твоё состояние — естественное. С ним можно справляться и… получше.

Его слова режут. Я несколько мгновений упорно молчу. К горлу подступают оправдания. Вообще-то, я не знала, что со мной. И голова моя была забита другим. Я ждала смерти. Никого не было рядом, никто не пытался поговорить со мной, никто не пытался понять, что не так и объяснить, как всё на самом деле. Со мной была лишь боль, в этом полумёртвом теле мы с ней были вдвоём.