Квентин молча заводит двигатель и выезжает на дорогу.

Солнечное утро, дурацкий промоутер, вкусный и жирный завтрак с дрянным кофе, смех — всё это остаётся позади.

Как и наша жаркая-жаркая до истомы ночь.

Или?

Уже на парковке я не выдерживаю напряжения, свинцового воздуха, мрачного выражения лица красивого парня, от которого по-прежнему пахнет еловым лесом, смолой и землёй. Не хочу чтобы он страдал. Даже немного. Даже просто грустил. Тем более — из-за меня.

— Квент?

Уже нужно выходить, на заднем сидении лежат «дары» для этого героинового гения, но мы продолжаем сидеть не двигаясь.

Он переводит на меня взгляд.

И я, усмехнувшись сквозь холодок по спине и дрожь во всём теле, перебираюсь к нему на колени. Благо, огромная тачка, мой невысокий рост и хрупкое телосложение позволяют устроиться с комфортом.

Обнимаю его за шею, запускаю руку в волосы, разглядываю красивое лицо.

Такое странное слово — красивое. Вот я произношу его мысленно — а что оно значит? Понравился бы Квент другой девчонке или нет? Что кто вообще подразумевает под этим? Не знаю, но мне хочется называть так всё — его глаза, его руки, волосы, даже уши.

Красивые, красивые, красивые.

Я ведь хуже выгляжу. Он не жалеет, что его тянет ко мне? Ему не мерзко?

Думаю об этом, маняще улыбаясь. Заигрывая. Не давая повод усомниться в себе ещё больше.

Он ловит моё запястье и целует ладонь. Проходится языком между пальцев, заставляя тихий, шероховатый стон сорваться с искусанных губ.

Его взгляд мутнеет. Мой, наверное, тоже. Вместе с разумом, потому что я поддаюсь вперёд и пока он целует меня, умудряюсь спустить ниже колен свои джинсы и расстегнуть его.

В следующий раз на свидание лучше будет надеть юбку…

Сердце как бешеное колотится в груди, но это не причиняет такой боли, как раньше, скорее стимулирует вслед за ним сходить с ума, двигаться быстро и целовать жадно, кидаться в омут с головой, любить до одури…

Дежавю. В последнее время мужчины и мальчики из Драгон-Холла слишком часто оказываются в этой частной клинике. Мистера Томпсона, разумеется, уже выписали. Несмотря на всё, он дракон, и когда мы увидимся, он будет выглядеть более чем презентабельно, так же красиво смеяться, так же самоуверенно рассуждать. А что будет с Ди?

Рандеву в тачке благоприятно сказалось на уверенности Квентина.

Я ухмыляюсь краешком рта, наблюдая за тем, как он в сопровождении кого-то заносит в большую и светлую палату цветы и продукты. Там что-то вроде официального посещения, собрания и бог-знает-что-ещё. Конечно, без драконьего папочки, без папочки города. Мне кажется, будто он всегда где-то рядом. Тенью, дыханием, последним словом умирающего и немым криком…

Наверное, я схожу с ума.

А тем временем вокруг Радиона продолжают кружить, будто он по меньшей мере пожертвовал собой, вынес сотню детей из горящего дома, а не банально по тупости своей передознулся.

На меня, застывшую в коридоре на удобном стуле рядом с пальмой в горшке, то и дело поглядывают с ядовитым любопытством.

Благодаря лекарствам, я похожу на живого человека больше, чем на мёртвого. О, это успех! Вот только вкупе со всем растрёпанные волосы, припухшие от поцелуев, искусанные губы, засосы на месте стыка головы с шеей, на самой шее и ключицах… смотрятся довольно… порочно, полагаю. А если к этому прибавить то, что я выгляжу младше своего возраста, и таскаюсь за драконом, сыном мэра без подтверждения того, что являюсь его парой…

Такое себе.

Так что нет ничего удивительного в том, что я слегка перетягиваю на себя внимание.

В конце концов люди уходят, кивнув мне. Квентин опускается на стул рядом и говорит:

— Пять минут.

Я думаю легкомысленно чмокнуть его в щёку, прежде чем уйти, но почему-то этого не делаю. Это как-то не моё, не по мне.

По мне — быть напряжённой настолько, чтобы пули ломались о тело. И подходить к двери на ватных ногах. По мне холодные пальцы и гробовое безмолвие. И закрытая дверь, без взгляда на того, кого оставляю за ней ждать в коридоре.

Ди лежит под капельницей. Он в сознании более чем — уголок губ приподнят, то ли от отвращения, то ли от чего-то ещё. Светлые волосы, худоба, тени под большими чёрными глазами делают его беззащитным и опасным одновременно.

Вообще-то, я ожидала ухмылки, колкого словечка или какого-нибудь пафосного приветствия, мол, ничего особенного и не произошло.

Хотя едва ли ему разрешили бы курить здесь, я отчётливо чувствую отголосок дыма в воздухе.

Словно сам парень так пропах им, что никакая до идеала вылизанная обстановка этого не сгладит.

— Какого это — трахать дракона? — выплёвывает он холодно, отчего-то отводят взгляд.

А вот и колкое словечко.

— Что, — я беру стул и сажусь у его изголовья, перекинув ногу на ногу, — тоже хочешь?

Он кривится и будто собирается сблевануть мне на ботинки. Или я по себе сужу, или ему действительно плохо даже несмотря на все старания врачей.

— Ну, что случилось?

— Зачем ты пришла? — шепчет, всё ещё не глядя на меня. — Зачем?

Выгибаю бровь.

— Хочешь сказать, ты не этого хотел?

— Я хотел бы больше никогда тебя не видеть.

Квент был бы доволен этим разговором, если бы его слышал.

А я скорее растеряна. Не из-за того, что говорит Ди. Из-за того, как он это говорит. Таким уставшим, таким безнадёжным я никогда его не видела.

С самой первой минуты нашего знакомства он был липучкой, его энергии, пронырливости, тёмному обаянию позавидовал бы любой.

А теперь передо мной призрак.

Красивый, но пустой.

— И что изменилось?

Радион, наконец, переводит на меня взгляд. Он приковывает к месту и заставляет холодные мурашки впиться в кожу.

— А то, что ты уже выбрала. Ты с ними. С драконами. С теми, кто уничтожил твою жизнь. Я думал, что ты особенная. Но ты такая же, — тусклая улыбка, — как все.

— Подожди, при чём здесь вообще я? Не из-за меня же ты попал в больницу!

Он молчит.

— Ди?

Молчит.

— Нет… Ты не мог…

— А зачем мне жить? — спрашивает хрипло. — Ради чего? Чтобы наблюдать вас всю оставшуюся жизнь, а, Айрис?

Я тупо хлопаю ресницами. Мне и в голову не приходило, что его состояние хоть как-то связано со мной. Я пришла ещё раз спросить о миссис Ретти. О странном отношении ко мне.

Но глаза Ди — как такое вообще возможно? — становятся ещё темнее. Он будто смотрит на меня, но не видит.

— Самое херовое, — бледные тонкие пальцы подрагивают, — что я нравлюсь тебе, что ты любишь меня по-настоящему. А то, что у тебя с ним — навязано. И ты не борешься. Ты даже не борешься. Ради правды. Ради справедливости. Ради… любви…

Я поднимаюсь, сердце ноет из-за его слов, в них есть доля правды.

Ди не успокаивается:

— Как же больно, сука, как же больно… Зачем ты, бл… зачем ты вообще появилась в моей жизни? Зачем?

Отхожу от него подальше, заломив руки за спину. Спокойствие, отстранённость покидает меня.

— Да с чего бы тебе любить меня? Тем более — настолько. С чего убиваться? Нет ни одной причины. И прошло слишком мало времени.

— Ты думаешь, я рад? — кричит он.

— Я думаю, что ты врёшь…

Но это произношу неуверенно, ведь на него сейчас без слёз не взглянешь. Он раздавлен. И мне вдруг кажется, что это действительно из-за меня. И что он прав. Всё, что было с Квентом — не настоящее. А Ди мне нравился, иначе с чего именно ему я позволила быть рядом?

Он всхлипывает.

Я собираюсь шагнуть к нему, ещё не зная, что именно сделаю.

Но тут в палату врывается Квентин.

— Что у вас происходит? — он спрашивает с такой агрессией, с такой яростью в голосе и глазах, что я вздрагиваю.

Страх сковывает, его драконья суть совсем рядом, я чувствую её — и меня начинает тошнить.

Ночью это почему-то не беспокоило.