— Я не хочу разговаривать, — произношу, сглотнув.

— Да, я вижу, — с усмешкой произносит он. — Думаешь ты явно не о разговоре.

Глеб протягивает руку и обхватывает ладонью мое лицо. Едва ощутимо проводит пальцем вначале по щеке, а после спускается к губам, обводя контуры и чертыхаясь себе под нос.

— Я тоже об этом думаю, — вдруг признается он. — Хочу вспомнить, каково это — целовать тебя.

Я даже вскидываю голову, чтобы заглянуть в глаза и убедиться, что он трезв и не под кайфом. Знаю, что Глеб категорично относится ко всему этому и никогда не стал бы употреблять, но ведь… Он же несерьезно?

Я хочу прочитать в его взгляде насмешку надо мной, желание уколоть больнее и сделать так, чтобы я размечталась, а после оттолкнуть, сказав вдогонку что-то обидное. Увы, взгляд Глеба полностью серьезен. Он переводит его с губ на глаза и обратно, а после приближается так быстро, что я едва пытаюсь сориентироваться и выставить между нами руку, которую он, впрочем, тут же перехватывает и нагло забрасывает себе на шею.

Я отворачиваюсь, и касание горячих губ приходится мне в щеку. Зажмуриваюсь со всей силы и открываю глаза, толкая парня от себя. Я не могу предать Мишу. Несмотря на чувства к Глебу, которые никак не хотят покидать меня, не могу. А еще перед глазами всплывает образ Софии. Он же изначально приехал не один, привез девушку, познакомил ее с родителями, значит, она что-то значит для него?

Будто по дикому стечению обстоятельств, его телефон начинает звонить. Глеб чертыхается, а я позволяю себе заглянуть в экран и увидеть там: “Sofi”. А еще ее безупречную фотографию, на которой она на порядок красивее, чем вечером за столом. И в сотни раз лучше меня растерянной сейчас.

— Да, — голос Глеба звучит раздраженно, когда он отвечает ей, но слушать их разговор я не хочу.

Вместо этого быстро нахожу свой телефон и иду в ванную, где тут же закрываюсь на шпингалет. Щека все еще горит от касания его губ, а в груди щемит так, что становится трудно дышать, но я достаю телефон и быстро пишу Мише:

Марина: Забери меня отсюда, пожалуйста.

Я жду, когда он прочитает сообщение, но оно висит даже не доставленным. Тогда я просто набираю ему, но он вне зоны действия сети. Конечно, я забыла, что на ночь он отключает телефон. Я удаляю сообщение и умываюсь ледяной водой, стараясь не слушать разговор Глеба, но обрывки фраз все равно доносятся до моих ушей:

— Не вижу причин для переживаний… да, я завтра буду… да, мы пойдем…

Я закрываю уши. Не хочу слышать, как он уверяет ее, что они пойдут в кино, ресторан, кафе, тогда как несколько минут назад он нагло хотел меня поцеловать. Вот же он, Глеб. У него девушка, а он бежит к другой. И со мной поступал точно так же. Я даже представляю, как он разговаривал со мной по телефону, а рядом тем временем была другая.

— Марина, открой, — слышу, когда отнимаю ладони от ушей.

За словами следует стук в дверь, который я благополучно игнорирую. Не хочу открывать и снова смотреть на него, не хочу вспоминать и думать, единственное мое желание – отправить Глеба обратно в Америку и никогда больше не видеть.

— Марина, открой эту дверь, или я снесу ее к чертям.

— Уходи, — бросаю ему.

— Или что?

— Я все расскажу родителям.

— Что именно? — спрашивает он, а мне кажется, что даже через дверь я вижу его ухмылку. И правда, что я расскажу?

Я открываю дверь и толкаю ее вперед, выходя из комнаты. На Глеба не смотрю, бросаю телефон на кровать и только тогда позволяю себе развернуться к нему.

— Предлагаю на этом закончить наш разговор. Тебя София явно заждалась.

— Она не… черт, Марина. — Глеб протягивает ко мне руку, но я тут же отбиваюсь от нее, не позволяя ему себя коснуться. — Послушай…

— Нет, это ты послушай! Ничто не дает тебе права врываться в мою комнату среди ночи, протягивать ко мне руки и… — Останавливаю взгляд на его губах, но тут же отворачиваюсь. — И остальные части тела. Я выхожу замуж, ясно? За самого замечательного человека в мире, а ты… ты недоразумение, которое почему-то решило, что все еще что-то значит для меня.

Последние слова я выпаливаю на эмоциях и совсем не подумав. Зато челюсти Глеба с силой сжимаются, а по комнате разносится скрип зубов.

— Удачного тебе брака, — делая акцент на последнем слове, произносит Глеб, после чего подходит к двери, поворачивает замок и выходит.

Три года назад

Глеб

Я смотрю на Марину, и меня разъедает стойкое желание подойти и врезать тому, кому она улыбается. Додик из соседней группы что-то живо ей рассказывает, а она, будто не видя ни меня, ни других, смеется и даже кладет руку ему на плечо. Серьезно так кладет, без тени смущения и неловкости, будто между ними что-то большее, чем банальное общение, и они уже перешли ступеньку “близость”.

Вот не дай бог…

Я же тогда точно ему все руки переломаю, а не только ту, которой он перехватывает ее кисть и гладит по плечу.

Мне не слышно, о чем они разговаривают, а по губам я читать не умею, поэтому всё, что мне остается, — молча наблюдать за этим и сжимать кулаки до хруста в костяшках.

— Эй, тебя что, приставили к сеструхе наблюдателем? — Миха появляется так неожиданно, что я не сразу понимаю, что он вообще тут делает и о чём спрашивает.

— Ты о чем? — решаю уточнить, понимая, что он не собирается объясняться.

— Смотришь на неё, как Цербер в подземелье на нежданного гостя.

— Не на неё я смотрю, щенок этот мне не нравится. Непонятно, что он вообще от нее хочет.

Миха смеется, закатывая глаза.

— Точно не знаешь? Царев, ты иногда такой странный. Это же Михеев Макар — ловелас и бабник. Ни одной юбки мимо себя не пропускает, — друг смеется, а я снова стреляю взглядом в их сторону. — И сеструха твоя ему явно для этого дела нужна.

Для какого такого дела, я понимаю не сразу, потому что наблюдаю за тем, как Макар поднимает свою кочергу и заправляет выбившуюся прядь волос за ухо Марины.

Вот же…

— Чего?

— Дошло наконец? Ты это… если реально уговор смотреть за ней, то пусть не отпускают ее с ним, он, говорят, допингами балуется. Для девчонок, ну ты понимаешь…

Понимаю. И не могу понять, что Марина забыла рядом с ним. Он же не подходит ей: лощеный блондин с уложенными гелем волосами. Смотреть противно на эту блестящую шевелюру, а ей нравится, по ходу, раз она так заинтересованно в его лошадиный рот заглядывает. А он зубы скалит и ржет. Конь же, как Марина этого не видит?

— Ладно, я пошел, — доносятся до меня слова друга.

Я успеваю лишь махнуть ему на прощание, после чего занимаю ту же позицию — наблюдаю за своей сводной сестрой и пытаюсь сдержаться, чтобы не подойти и не забрать ее для серьезного разговора.

Поговорить с ней мне удается после пары. Она выходит одной из последних, этот Макар ее почему-то не встречает, поэтому, когда она доходит до поворота, я тут же выбрасываю руку и хватаю ее за локоть, притягивая к себе. Она открывает рот, видимо, чтобы закричать, но тут же замолкает, гневно смотря на меня. А я залипаю. Вот смотрю на ее пухлые губы и дурею, забываю, где мы и что нас в любой момент могут увидеть. Я просто не знаю, как справиться с тем волнением, что резко накатывает, и с диким желанием впиться в ее губы и оставить на них поцелуй.

— Глеб, мне больно, — шипит Марина и дергает рукой.

Я разжимаю пальцы и отпускаю ее руку, которую до этого, оказывается, сильно сжал.

— Совсем сдурел? — гневно спрашивает она. — Ты что себе позволяешь?

— Это ты, — зло говорю ей, но замолкаю и, взяв себя в руки, продолжаю: — Мы так не договаривались, — произношу.

Марина изгибает брови в удивлении и смотрит на меня так, что я жалею о сказанном тут же.

— Так — это как? — уточняет она.

— Не делай вид, что не понимаешь.

Она не понимает. Смотрит на меня так удивленно, что я чувствую себя идиотом, который посмел что-то ей говорить и ставить ультиматумы. Я и сам не понимаю, какого черта происходит, но единственное, чего я желаю сейчас, — высказать ей все. Но не здесь. Бегло осматриваюсь и замечаю подсобку. Не обращая внимания на протесты Марины, заталкиваю ее внутрь и закрываю дверь изнутри: мне везет, потому что тут есть защелка.