– Я хочу попробовать, мама. Ты мне поможешь?

– Попробовать что?

– Тогда я была маленькой, сейчас мне восемнадцать. Может, он обратит на меня внимание… как на женщину…

Алана во все глаза смотрела на краснеющую дочь.

– И каким же образом ты собираешься это сделать?

– Я пока не знаю, но если ты мне поможешь…

Алана почти не раздумывала.

– Хорошо, я помогу, но при одном условии: больше никаких секретов. Говоришь мне все. По рукам?

Счастливая Кристина протянула матери руку.

– По рукам.

Красивая дама в сопровождении джентльмена спускалась по лестнице:

– Боже, я готова съесть целого кабана.

– Ты проспала всю ночь и полдня – логично.

– Это снотворное. Нужно было и тебе принять.

– Мне не нужно, я с утра отлично поработал.

– Пф, я бы удивилась, если б ты отдохнул.

Они закончили спуск и остановились у двери в залу. Лакей ждал знака от джентльмена, чтобы открыть им двери.

– И постарайся на сей раз вести себя прилично.

– Пф, ты постоянно забываешь, что я не одна из твоих моделек – этот мир и мой тоже.

Джентльмен поморщился, повел плечами и кивнул. Лакей открыл дверь. Пара зашла в зал: низкорослый шатен в отлично сидящем смокинге и иссиня-черная брюнетка с роскошными формами в узком алом платье: Питер Девенпорт, восемнадцатый маркиз Солтлейн, и леди Дженифер Монтгомери.

– Дорогая, если ты не поторопишься – он этого просто не увидит.

– Мама, все. Кажется, я готова.

Кристина отошла от зеркала, повернулась лицом к матери и, раскинув руки, сделала пару оборотов. Алана прижала руку к сердцу – ее Крисси сегодня была хороша как никогда. Легкое светло-зеленое платье они нашли ночью на чердаке, где хранились вещи покойной хозяйки поместья. Все, что могло подойти Алане, она давно снесла вниз и хранила на случай таких приемов в этой комнате, которую дядя Ланс отвел для них, назвав «комнатой девочек Хьюберта». Ночью, когда выяснилось, что для порабощения Питера Девенпорта Кристине и надеть-то нечего, сообщницы совершили набег на чердак, где ими был обнаружен настоящий клад, в смысле, склад пусть залежалых, помятых и местами надорванных, но все еще прекрасно сохранившихся вещей почти Кристининого размера. Судя по всему, в молодости супруга дяди Ланса была схожей конституции, что очень помогло девушке сейчас. Чуть прибрав в груди и отутюжив, Алана смогла обеспечить дочери идеально сидящее, облегающее сверху и расклешенное книзу юбкой-колоколом платье, к которому идеально подошла легкая, всего сто двенадцать бриллиантов, диадема покойной тети Бэллы. После долгих и продолжительных боев победу одержала Алана, и потому на Крисси были серебристые лодочки на восьмисантиметровых каблуках.

– Мама, я должна быть ниже, а не выше. Ему будет некомфортно!

– Золотко, он же мужчина. Ему и не должно быть комфортно, ему должно быть заманчиво!

Высокая прическа…

– Мама, ты с ума сошла! Я буду дылдой!

– А куда сажать диадему?

…добавила Крисси роста и стати. Она походила на юную императрицу Сисси из одноименного фильма в исполнении красавицы Роми Шнайдер. Мама разрешила Кристине накраситься, и теперь девушка выглядела не на восемнадцать, а на все двадцать пять. Ансамбль довершали длинные перчатки в тон и изящные сережки-капельки, подаренные Алане покойным мужем на их первую годовщину.

– Ты красавица, дорогая! Мы как раз опаздываем – обещаю, ты станешь гвоздем вечера!

Кристина еще раз придирчиво осмотрела себя в зеркало и, кивнув своему отражению, вышла в раскрытую матерью дверь.

Боги, зачем? Зачем вы создали эти скучные вечера? И за что вы привели на них меня? О делах ни слова – приличия. «Отдыхаем». А если я отдыхаю за работой?! Работая, я отдыхаю! И кайфую! Люблю я свою работу! И больше, чем вас всех, вместе взятых!..

Мысли Питера прервал смех Дженни.

И еще эта… самопровозглашенная шотландская королева, Мария Стюарт местного разлива. Красное платье, красные туфли, красная помада… Может, она коммунистка? Вот если б она пила еще и красное вино – это было бы стильно – надо ей подсказать. Но нет, леди хлещет шотландский вискарь. И почти не пьянеет – в этом надо отдать ей должное. Но умело притворяется. Наговорит все, что думает, а потом: упс, была пьяна, я – не я, и фраза не моя…

Зачем она тебе? Тебе же даже спать с ней не особо хочется…

Ну не она, так другая, такая же. У этой хоть собачки нет и брата/отца/племянника-оболтуса, которого надо учить/лечить/содержать. Да и своя она здесь…

Мысли Питера прервал сопляк, опекавший вчера Кристину. Он бросился к двери, куда вошли две дамы. К Питеру приблизился Солсберри, с восторгом смотрящий вслед пацану.

– Эх, молодость! Когда-то и я так бегал.

– Это кто?

– Ты что же, Питер, не узнал его? Это Луи, внук мой, сын моей Мэгги. Вот, хочу с Кристиной, дочкой покойного Хьюберта, его свести: ей восемнадцать, ему девятнадцать – идеально!

Но Питер уже не слушал. Вернее, не слышал. Он смотрел туда, где Луи что-то говорил стройной девушке в зеленом платье с бриллиантовой диадемой в высокой прическе. Девушка мягко улыбалась. Боги, если бы не улыбка, он бы не сразу узнал ее.

Кристина. Как же ей идут… деньги. И это зеленое платье. Опять зеленое…

Только тогда оно было другого оттенка. Легкое, и рукава такие, как крылышки, или как там их женщины называют… Он заметил ее, когда она, держа босоножки в одной руке, балансируя, пыталась перейти речку, прыгая с камня на камень. Она была похожа на бабочку. Такая нежная, хрупкая. Он любовался ею, стоя в тени деревьев у оконечности леса, выходящего к пруду, когда она резко взмахнула руками, вскрикнула и полетела в воду. Он почему-то сразу понял, что «бабочка» не умеет плавать, и бросился к ней.

Босоножки она тогда потеряла, «крылышки» некрасиво опали, облепив ее мокрые плечи, но она была жива, и это было главное. Потом они сидели на берегу, и он согревал ее, растирая ей руки. Позже прибежала прислуга с пледами, и он настоял, чтобы ей тоже дали бренди. Он тогда задержался на два дня – придумал причину, – чтобы иметь возможность незаметно узнавать о ее состоянии. Потому что не мог. Не мог забыть то ощущение рук, тела, души… Боги! Да ощущение всего себя, когда она была в его руках!..

Педофил! Девочке четырнадцать! Совсем сдурел!

И он запретил себе думать о ней. Открыл дополнительный офис в Америке, и дела там пошли отлично. Тогда он сделал его головным и поселился за океаном – у него появилась уважительная причина не посещать все эти мероприятия – он мужчина, и он занят делом – в двадцать первом веке это понимали даже аристократы. Раз в год он появлялся в Британии, убеждался в том, что «все в силе», и улетал в Америку «подальше от греха» – от болезни под названием Кристина Линли.

Кристина утвердительно кивнула Луи, поинтересовавшемуся, желает ли она сока. Она была рада, что он отошел – это давало ей время спокойно оглядеться и найти Питера.

Она увидела его, и улыбка сошла с ее лица: он разговаривал с женщиной в красном.

ЕЕ. Она привез ЕЕ – ДЖЕССИ.

КРАСИВУЮ.

ВЗРОСЛУЮ.

ВЫСОКУЮ.

С РОСКОШНОЙ ФИГУРОЙ.

С БОЛЬШИМИ СИСЬКАМИ!

СВОБОДНУЮ!

БОГАТУЮ!

МАТЬ ЕЕ, ДЖЕССИ МОНТГОМЕРИ!!!

И сейчас она светила этими своими… достоинствами, и вся комната смотрела на это декольте, потому что это было красиво! У Джесси была офигительно красивая грудь, и она это знала. Как и все присутствующие здесь мужчины и женщины. Даже слепые. Даже неживые, изображенные на картинах и в мраморе.