Конец ноября сорок первого. Армия Рокоссовского вкогтилась в землю у Истры. Враг яростно рвётся к Москве и держать его просто уже нечем. Силы противника на отдельных участках фронта раз в десять больше наших. Вопрос не в том, сможем ли удержаться, вопрос – насколько сможем задержать наступающие армады. Дождаться ввода в бой последних резервов, среднеазиатских и дальневосточных дивизий.

Рокоссовский понимает, удерживать рубеж в таком виде – преступление. Гораздо выгоднее отойти за реку и водохранилище, превратить водную преграду в естественную крепость. Генерал предлагает Жукову отступление за Истру и натыкается на грубый окрик «стоять до последнего». Такое ощущение, Жуков даже не хочет вникать в суть замысла.

Рокоссовский в мемуарах пишет, что как военный был обязан выполнить приказ. Но долг командира и коммуниста не позволял бездумно пожечь людей в бессмысленной, обречённой на отступление, если не бегство, обороне. Генерал направляет донесение через голову Жукова в генштаб, тому самому маршалу Шапошникову.

Через пару часов приходит ответ из генштаба – Рокоссовский предлагает дело. Генштаб согласен с отводом сил за водохранилище и закреплением на плацдарме. Рокоссовский пишет так:

«Настроение у нас повысилось. Теперь, думали мы, на истринском рубеже немцы поломают себе зубы. Их основная сила – танки – упрутся в непреодолимую преграду. Радость, однако, была недолгой».

Для Жукова – двойное личное оскорбление. Мало того, что Рокоссовский «прыгнул через голову» сразу в генштаб. Так ещё и ответ подписан Шапошниковым, сменившим Жукова после провала штабной работы. Георгий Константинович впадает в ярость, иначе не скажешь. Жуков шлёт расстрельную телеграмму в войска:

«Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отступать. Генерал армии Жуков».

Помните характеристику молодому командиру бригады? «Болезненно самолюбив» – вот, чего не учёл Рокоссовский. «Командую я!» перевешивает любые аргументы о военной целесообразности и сохранении солдат. А как же нас учили в школе «я – последняя буква в алфавите»?

Армия Рокоссовского приказ выполнила. Пять дней держали на неудобном рубеже водохранилища наступающие танки немцев. Только двадцать пятого числа Жуков был вынужден признать очевидное – удерживать рубеж далее невозможно. И сильно поредевшие батальоны стали отходить на наш берег Истры.

В таком изложении выглядит по-настоящему людоедски. Есть и другие соображения, вполне вероятно, что на своём участке Рокоссовский не знал и не мог видеть общей картины фронта. А картина была крайне плачевная.

Враг рвался к Москве через Клин и Солнечногорск. Отойди войска Рокоссовского за реку, он бы просто освободил фашистам дорогу для обхода его армии. Да вполне возможно и сам угодил бы позднее в котёл.

Теперь уже известно, что в тот же день, когда прилетела расстрельная телеграмма, у Жукова был разговор по ВЧ со Сталиным. Командующий фронтом просил резервов – нужны две армии и не менее двух сотен новых танков. Сталин резервы обещал, в секрете формировались две резервные армии, но прямо сейчас их не было. Подмога придёт не раньше, чем через две-три недели. А пока надо держаться зубами за землю.

Кстати, через пару дней Жуков, не раскрывая полностью карт, даст телеграмму Рокоссовскому. В ней предписывалось самому командующему армией срочно выехать в Солнечногорск и заняться его обороной. А его начальнику штаба Лобачёву с такой же задачей ехать в Клин. Жуков подчёркивает: «Клин и Солнечногорск – главное».

Кстати, дороги были перерезаны немцами настолько, что добраться на машине до Солнечногорска просто не удалось! Командарму пришлось лететь под обстрелом на лёгком биплане У-2. Оборону и там собирали на живую нитку, отойди шестнадцатая армия за Истру, скорее всего, фронт был бы разорван.

Мы там не были, понять кто более прав невозможно. Чего стояло больше за приказом Жукова – оскорблённого самолюбия или стратегического военного расчёта. Москву отстояли, почти в невозможных условиях, но отстояли. И в этом было главное.

Одного не могу простить товарищу Жукову. Даже безобразные трофейные дела – тьфу, ерунда. Не могу понять как боевой маршал так быстро переметнулся на сторону Хрущёва. И пошёл арестовывать, а может и убивать, Сталинского наркома Берию. По сути, совершать государственный переворот. Ровно как и отношение к Сталину после ухода вождя у Жукова сильно поменялось.

А вот Рокоссовский убеждения сохранил до последнего. От Хрущёва был далеко, ещё Сталин поставил Константина Константиновича в министры обороны новой Польши. Наводить там порядок и создавать лояльную Союзу армию. Но в пятьдесят шестом дошли руки и до маршала Победы. Рокоссовский отказался принять клоунское шоу двадцатого съезда с осуждением культа личности вождя.

Говорят, на одном из приёмов Рокоссовский и создатель авиации дальнего действия Голованов демонстративно отказались чокаться с Хрущёвым. И оба немедленно оказались в опале. Рокоссовский был отозван из Польши в Союз.

Ещё один шанс маршалу был дан в шестьдесят втором. Хрущёв настойчиво попросил Константина Константиновича накропать статейку. Про то, как товарищ Сталин не разбирался в военном деле и любил репрессии. По глобусу воевал и всё в этом духе. Ответ Рокоссовского известен:

– Не могу, потому что это неправда. Товарищ Сталин для меня святой!

Собственно, на этом военная карьера Рокоссовского и закончилась.

Повторюсь, кто прав в давнем споре уже не скажешь. И Жуков, и Рокоссовский навсегда останутся в памяти победителями, маршалами Победы. Людьми, сделавшими со своими товарищами вместе невозможное. Людьми, которым мы с Вами обязаны жизнями. Вечная слава обоим!

Возможно, именно это пытался донести неразумному подростку мой боевой дед. Ведь и на его плечах вытащена Великая Отечественная. Потому – не нам судить её командиров. Поклониться и сказать «Спасибо!»

Молодой инженер стучал Сталину кулаком по столу. И требовал перестроить всю промышленность по выпуску Советской брони. Вот прямо до основанья, а затем… Сталин в шутку назвал его «нахальным инженером».

Андрею Завьялову было всего тридцать лет. Его только что выгнали со скандалом с завода. Вместе с частью его конструкторов. Но он всё равно стучал кулаком перед Сталиным.

Биография инженера вполне обычная, не из благородных. Деревенский паренёк, в семье 18 детей. С четырнадцати лет пошёл грузить щебенку на железную дорогу.

Если бы не Советская власть так бы всю жизнь и грузить. Расписываться за скудную получку крестиком. Новая власть зачем-то отправляет смышлёного паренька учиться.

Дело пошло, голова оказалась светлая. Сначала рабочий факультет железнодорожных инженеров, потом горный институт в Ленинграде.

В начале тридцатых попадает в научный институт. В только что набранную «Броневую группу». Как обычно – свою броню царская власть делать толком не умела. Лучшую броню всегда покупали даже для флота у англичан и немцев. Всё приходится начинать с нуля.

Успехи талантливого молодого инженера заметил даже Орджоникидзе. Завьялова отправляют на Ижорский завод создавать лабораторию по исследованию брони. Собственно, с этого завода инженер со своими идеями и вылетел с треском.

Сначала дело пошло неплохо. Ребята Завьялова изобрели как надёжно сваривать танковую броню под нужными углами. Потом сварили, как это сказали бы сейчас, инновационную стальную броню для танков Т-26.

Завьялов создаёт и новую корабельную броню повышенной стойкости. Её будут ставить на крейсера «Киров» и «Максим Горький».

Чего ещё надо? Гордись, получай премии за новые изобретения. Обрастай дачами и машинами.

Но Завьялов оказался из совсем другого теста. В руки инженеру попадает новая германская пушечка Пак-36. Совсем маленькая, калибр всего 37 миллиметров.

В войсках её презрительно называют колотушкой или рождественской хлопушкой. Так, не пушка даже, большое противотанковое ружьё на колёсах.