И Брет с искренним удовольствием принимал адресованные Патрику маленькие словесные подарки.

Вскоре после шести часов приехал доктор. Брет перестал ощущать удовольствие и принялся следить за поведением Элеоноры. Судя по всему, доктор ей очень нравился, и Брет, который о нем ничего не знал, сразу проникся убеждением, что тот ее не стоит. К этому времени из гостей остались только полковник Смолетт, начальник полиции графства, две незамужние сестры Памела и Элизабет Брайн, которые жили в элегантном старом доме на краю деревни, и доктор Спенс. Этот последний был рыжеволосый худой молодой человек с веснушчатым лицом и дружелюбной манерой обращения. Он унаследовал практику старого сельского врача, который пестовал все семейство Эшби. Разливая чай, Беатриса шепнула Брету, что доктор Спенс — талантливый врач, и не имеет права похоронить себя в деревне. «Не из-за Элеоноры ли он здесь задержался?» — подумал Брет. Доктор был явно неравнодушен к Элеоноре.

— Много же вы нам попортили крови, молодой человек, — сказал полковник Смолетт, когда ему представили Брета. Наслушавшись за вечер вежливо-уклончивых фраз, Брет обрадовался прямоте полковника. Если свои представления о среднем английском дворянстве он почерпнул из кинофильмов, то представление об английской полиции он вынес из английских газет. И то и другое, как он обнаружил, не имело ничего общего с действительностью. Полковник Смолетт был худенький человек маленького роста с огромным носом. Он старался держаться в тени и, если в нем что-нибудь и бросалось в глаза, так это безукоризненного покроя костюм и веселые голубые глаза.

Полковник уехал, забрав с собой двух мисс Брайн, но доктор Спенс засиделся в гостях и заставил себя встать и откланяться, когда Беатриса пригласила его поужинать с ними.

— Бедняжка доктор Спенс, — сказала Беатриса за столом. — Жаль, что он не остался с нами ужинать. Мне кажется, домохозяйка морит его голодом.

— Ничего подобного, — заявил Саймон, к которому вернулось хорошее расположение духа и который был очень мил с гостями. — Рыжие всегда тощие. У них всегда такой вид, словно их морят голодом. Да он и не стал бы ничего есть — сидел бы и смотрел на Элеонору.

Его слова подтвердили опасения Брета.

— Не говори вздор, — спокойно и равнодушно отозвалась Элеонора.

К ужину все устали и мало разговаривали за столом. Семейство уже привыкло к присутствию Брета, и с ним больше не обращались, как с гостем. Даже упорно не идущая на сближение Джейн больше не смотрела на него осуждающим взглядом. Он уже был своим. У Брета перестали скрести кошки на сердце, и он впервые со дня приезда почувствовал, что проголодался.

Но, готовясь ко сну, он продолжал ломать голову над загадкой Саймона. Саймон убежден, что Брет вовсе не Патрик, но, по-видимому, не собирается говорить об этом вслух. Почему? Потому что ему не поверят и сочтут, что он не может смириться с потерей наследства? Потому что собирается разоблачить Брета так, чтобы ни у кого не оставалось сомнений? Потому что намерен по-своему разделаться с самозванцем, которого не может изобличить? Как разгадать Саймона, который так хорошо умеет притворяться, что ему ничего не стоит заморочить голову даже близким людям? Который так тщеславен, так сосредоточен на себе, что принимает за личное оскорбление все, что затмевает блеск его особы? Который наделен огромным обаянием и так убедительно изображает легко ранимого человека? Который, короче говоря, так похож на Тимбера?

Брет стоял в темноте у открытого окна и смотрел на едва различимую вдали гряду холмов. Ему уже не было так страшно, его отпустило напряжение. Но многое в его жизни теперь зависело от Саймона, который оставался загадкой.

Если Саймон пришел в такое бешенство от того что Пегги подарили лошадь, которая лучше его собственной, что же он должен чувствовать к самозванцу, который отнял у него Лачет?

Брет долго размышлял над этим, глядя в темноту.

И когда он наконец отошел от окна, чтобы зажечь свет, у него в уме четко прозвучал вопрос:

«Интересно, где был Саймон, когда Патрик покончил с собой?»

Но Брет тут же себя одернул. Что это за дикое предположение? Убийство? В Лачете? В деревне Клер? Убийство, совершенное тринадцатилетним мальчиком? Нет уж, его антипатия к Саймону выходит за пределы разумного.

В конце концов, полиция расследовала самоубийство Патрика Эшби. Допросила свидетелей и убедилась, что Патрик действительно покончил с собой.

Убедилась? Или никакой другой версии просто не было?

Где можно найти отчет о коронерском дознании? Наверное, в архиве полиции. Вряд ли гражданскому лицу удастся убедить полицию вскрывать архив для того, чтобы удовлетворить свое любопытство. Они люди занятые.

Но наверняка об этом деле писали в местных газетах. Это же была сенсация местного масштаба. В подшивках должно быть сообщение о дознании. Брет решил при первой же возможности добраться до подшивок «Вестовер таймс».

Плевать на антипатию, плевать, выходит она за пределы разумного или нет. Брет хотел знать, где был Саймон Эшби, когда его брат бросился с обрыва.

В четверг ожидали мистера Сэндела, который собирался переночевать в Лачете и уехать в Лондон в пятницу после обеда.

В четверг утром Беатриса объявила, что собирается в Вестовер купить чего-нибудь вкусненького для мистера Сэндела. А чем хочет заняться Брет?

— Можно поехать с тобой поглядеть, каким стал Вестовер?

— Конечно, — ответила Беатриса, — я буду рада, если ты составишь компанию».

— Заедем в Клере на почту и покажем тебя миссис Глум. Будет одним рукопожатием меньше после воскресной службы.

Они действительно остановились возле почты и предъявили Брета миссис Глум, которая с упоением ахала по поводу его драматического воскрешения. Потом они весело посмеялись над ее страстью к трагедии.

— Люди, которые не умеют петь, чувствуют себя ущербными, — изрекала Беатриса.

Брет на секунду задумался, потом выдал тезис, так же мало относящийся к теме разговора:

— Самая высокая гора в Англии — Бен Невис.

Беатриса рассмеялась.

— Просто мне хочется громко запеть, а у меня вместо пения получается воронье карканье. А ты умеешь петь?

— Нет, я тоже каркаю. Может, скаркаем вместе?

— Боюсь, что в городской черте каркать запрещено. Сейчас везде навешаны объявления со всевозможными запретами. Да вон, пожалуйста!

Она показала на предупредительную надпись на стене большого здания:

«Больница! Просьба не подавать звуковых сигналов!»

Брет взглянул на больницу, стоявшую на склоне холма над городом, и заметил:

— Какое красивое здание — совсем не похоже на больницу.

— Да, обычно больница наводит страх одним своим видом. Жаль только, что городские власти допустили вот это.

И Беатриса кивнула на ряд дешевых лавчонок по другую сторону дороги. У некоторых был совсем непотребный вид. Обшарпанные закусочные, сапожная мастерская, прокат велосипедов, лавочка, торгующая венками и крестами, лавочка-конкурент, торгующая цветами, овощная лавчонка и какие-то непонятные конторы с замазанными наполовину окнами, на которых были наклеены объявления.

Дорога шла под уклон к городу, и эта жалкая торговая улочка заканчивала собой бедный район пригорода. Дальше начинался сам Вестовер — чистый, прибранный, сверкающий в отраженном блеске моря.

Заехав на автомобильную стоянку, Беатриса сказала Брету:

— Тебе незачем таскаться за мной по рыбным магазинам: мистер Сэндел обожает разные «дары моря». Иди погуляй по городу, а без четверти час приходи в «Ангел», там пообедаем.

Брет пошел к выходу, но тут Беатриса окликнула его:

— Я забыла спросить, а деньги у тебя есть? Могу ссудить несколько фунтов.

— Спасибо, не надо. Я еще не истратил то, что мне выдали «Коссет, Тринг и…» кто там еще?

Сначала он направился на пристань посмотреть на то место, где он, восемь лет назад якобы пробрался на корабль. Гавань кишела рыбацкими лодками и каботажными судами. В ярком солнечном свете и блеске волн все это выглядело очень красиво. Брет облокотился о теплую каменную стенку пирса и задумался. Здесь сидел Алекс Лодинг и рисовал «старое корыто» в последний день жизни Патрика Эшби. А вон там вдали виднеется утес, с которого Патрик бросился в море.