— Нет. Зачем нам перед ним прихорашиваться? — ответила Элеонора.

Беатриса заметила, что Элеонора даже не соизволила переодеться, а была в тех самых бриджах, в которых давала утром уроки верховой езды.

— Я хочу с тобой! Возьми меня! — закричала Сандра, сбегая с крыльца к «блохе», но при этом, как заметила Беатриса, стараясь не прислониться к ее пыльному кузову своим нарядным голубым платьем.

— Нет, не возьму, — твердо сказала Элеонора.

— Но ему же будет интересно увидеть младшую сестру! Тебя он помнит, а вот нас…

— Сказала, нет!.. И отойди от машины, а то испачкаешь свой роскошный наряд.

— Какая она все-таки эгоистка, — сказала Сандра, стряхивая пыль с рук и глядя вслед удаляющейся машине. — Все интересное — только ей.

— Не говори чепухи. Мы же договорились, что вы с Джейн будете ждать его дома. Кстати, а где Джейн?

— По-моему, на конюшне. Патрик ее не интересует.

— Надеюсь, к обеду она появится?

— Конечно, появится. Может быть, ее и не интересует Патрик, но обед она никогда не пропустит. А Саймон приедет к обеду?

— Надеюсь.

— Как, по-твоему, они встретятся с Патриком?

«Если мир и согласие в Лачете разлетятся вдребезги и начнутся ссоры и раздоры, близнецов придется отослать в школу», — подумала Беатриса. Их и так через год-другой пора туда отдавать: уж лучше им уехать пораньше, чем жить в атмосфере напряженности и вражды.

— Как ты думаешь, будет скандал? — с надеждой в голосе спросила Сандра.

— Что ты, Сандра, конечно, нет! Не выдумывай глупостей.

Но Беатриса совсем не была уверена, что скандала не будет. О том же думала по дороге на станцию Элеонора. Предстоящая встреча с новым братом ее немного страшила, и она сердилась на себя за это волнение. Поэтому она и не стала переодеваться, притворяясь перед собой, что ничего особенного не происходит.

Гессгейт был маленькой захудалой станцией, обслуживающей три ближайшие деревушки и ни одного городка. Пассажиров здесь сходило мало. Так что, когда Брет вышел из поезда, на платформе было только четыре человека: толстая фермерша, носильщик, контролер и Элеонора.

— Привет, — сказала Элеонора, подавая Брету руку. — Как ты похож на Саймона!

Брет заметил, что она даже не подкрасила губы. На переносице у нее пестрели светлые веснушки.

— Элеонора? — спросил он.

— Она самая. А где твой багаж? Я приехала на двухместной малолитражка, но в багажник влезет довольно много.

— У меня больше ничего нет, — сказал Брет, показывая на свой саквояж.

— А остальное идет багажом?

— Нет, тут все мое имущество.

— Да? — улыбнулась Элеонора. — Значит, не разбогател?

— Нет, — отозвался Брет, — не разбогател.

Элеонора начинала ему нравиться.

— Машина нас там дожидается. Пошли.

— В Лондон ездили, мистер Эшби? — спросил контролер, принимая от Брета картонный билет.

— Да, уезжал.

При звуке его голоса контролер поднял голову. На лице его отразилось недоумение.

— Он принял тебя за Саймона, — сказала Элеонора, когда они сели в машину, и улыбнулась. Два передних зуба росли у нее чуть вкось, придавая улыбке очаровательную детскость. Когда же ее лицо было серьезно, то выражало твердость и невозмутимое спокойствие.

— Ты вернулся домой в самое лучшее время года, — сказала она минуту спустя. Они уже выехали с усыпанного гравием станционного двора и им открылся сельский пейзаж.

«Домой», — подумал Брет. У Элеоноры были светлые шелковые волосы цвета спелой пшеницы — до того спелой, что они казались почти белыми. Они были скручены незамысловатым узлом на затылке — словно ей было лень ими заниматься.

— Все как раз начинает цвести. И уже родились первые жеребята.

Ноги Элеоноры в поношенных бриджах из диагонали были похожи на ноги мальчика-подростка. Но оголенные руки, видневшиеся из-под накинутой на плечи куртки, были по-женски нежны и округлы.

— У Хани родился жеребенок, который далеко пойдет. Я тебе его покажу. Ты, конечно, не знаешь Хани. Она появилась у нас уже позже. Ее полное имя — Грик Хани. Ее отец — Химметус, а мать — кобыла по имени Мани-Фор-Джем. Надеюсь, тебе понравятся наши лошади.

— Конечно, понравятся, — ответил Брет.

— Тетя Беа говорит, что ты по-прежнему любишь лошадей.

— Мне, правда, не приходилось заниматься разведением. Я просто их объезжал.

Они въехали в деревню.

Так вот какая она, Клер. Раньше он представлял ее в виде квадратиков на карте. Оказывается, она излучает живое тепло, светится улыбкой. Вот и «Белый олень». А позади на холме стоит церковь, на стенах которой висят мемориальные доски рода Эшби.

— Красивая деревня, правда? — спросила Элеонора. — Сколько ее знаю, она совсем не меняется. Наверно, не изменилась со времени всемирного потопа. Люди с теми же фамилиями живут в тех же домах, в которых жили их предки в царствование Ричарда II. Но ты же все это знаешь! А я рассказываю тебе о нас, как гостю.

Он знал, что, проехав деревню, они увидят огромные ворота Клер-парка. Интересно, на что похож въезд в поместье, где вырос Алекс Лодинг? Ворота, действительно, оказались впечатляющими — широкие створки из чугунного кружева, прикрепленные к двум огромным столбам, на которых стояло по льву с поднятой лапой. На одном из львов сидел верхом мальчик, на спине которого был коврик из леопардовой шкуры с оторочкой из зеленой зяби, а на голове, вместо шлема, игрушечное ведерко. Никакой другой одежды на нем, вроде, не было. В руке он держал, стоймя, как копье, длинную бронзовую кочергу, которая упиралась в его голую ступню.

— Не пугайся, — сказала Элеонора. — Это тебе не мерещится.

— Слава Богу!

— А ты разве не знал, что теперь в Клер-парке размещается школа?

Брет чуть не сказал, что знал, но вовремя вспомнил, что, хотя Лодинг про это вскользь упомянул, ему этого знать не полагалось.

— Какая школа?

— Школа для бездельников.

— Бездельников?

— Да. Для детей, которые не хотят учиться и у которых достаточно состоятельные родители, чтобы отдать их в Клер-парк. Здесь никого не заставляют учиться. Они даже не учат таблицу умножения. Считается, что в какой-то момент им самим безумно захочется ее выучить. Но, конечно, ничего подобного не происходит.

— Нет?

— Конечно, нет. Если человека не заставляют зубрить таблицу умножения, с какой стати он будет делать это добровольно?

— Но если у них нет уроков, чем же они весь день занимаются?

— Выражают себя. Рисуют, лепят, белят каретный сарай или придумывают себе разные экзотические наряды, как Тони Тоселли. Это ты его видел верхом на льве. Некоторые из них берут у меня уроки верховой езды. Ездить верхом им нравится. Мне кажется, им так надоело жить легкой жизнью, что какие-то трудности их даже увлекают. Но только, если это что-нибудь необычное. Обычные трудности, которые приходится преодолевать каждому, их нисколько не вдохновляют. Они не желают опускаться до общего уровня. Тогда они будут «как все».

— Очаровательные детки.

— Ну, Лачету они приносят немалый доход. А вот и наш дом.

У Брета замерло сердце. Элеонора свернула в белые ворота и медленно поехала по обсаженной липами аллее.

Хорошо, что она замедлила ход. В самом начале зеленого тоннеля из-за стволов деревьев выпорхнуло что-то вроде гигантской голубой бабочки и запрыгало прямо перед бампером машины.

Элеонора резко нажала на тормоз и выругалась.

— Привет! Привет! — кричала бабочка и, приплясывая, подбежала к дверце с той стороны, где сидел Брет.

— Ненормальная! — сердито сказала Элеонора. — Ты что, не знаешь, что когда со света въезжаешь в эту аллею, то в первую минуту ничего не видишь? Я же могла тебя задавить!

— Привет! Привет, Патрик! Это я, Сандра! Здравствуй! Я хочу проехаться с тобой до дома! Можно, я сяду к тебе на колени? В этой паршивой «блохе» так мало места, а я не хочу измять платье. Тебе нравится мое платье? Я его специально для тебя надела. Какой ты красивый. А ты меня так представлял?