Гаврила держит дверь и блуждает по её лицу взглядом, боясь оторваться даже на секунду.

– Нужен врач.

– Угу, – она не пытается спорить. Кивает, но глаза так и не открывает.

– Ты в безопасности. Не бойся. Я тебя не дам в обиду.

В его словах нет ничего необычного, а Полина реагирует как на новый удар. Хмурится, тянется к лицу и смахивает со щеки опять…

Открывает глаза, в которых не взгляд, а кровоточащая слезами рана.

– Прости меня.

– Держись, малыш. У тебя всё будет хорошо. Хочешь, не хочешь, я хочу.

Гаврила даже улыбку где-то находит. Тянется к щеке и аккуратно гладит. Он искренне не чувствует во всем происходящем ни капли её вины. Она боролась. Тогда, в юности. Она за них боролась, сколько могла. Не виновата, что ей было всего девятнадцать. И сейчас не виновата.

В Гавриле продолжает бушевать адреналин. Он дело не закончил. Но сначала её нужно отвезти в безопасное место и показать врачу.

Он захлопывает дверь и быстрым шагом огибает капот, чтобы нырнуть в машину с другой стороны. Сжимает-разжимает кулак и боится спрашивать, но надеется сейчас на одно: если есть хотя бы маленький шанс, пусть её ребенок это переживет.

Вопрос, куда ехать, не стоит. Это должно быть безопасное место, нафаршированное камерами и охраной.

То, за неприкасаемость которого Гаврила ручается. Возле столицы такое существует одно. Он сам его создал для другой бесценной девочки.

Он впервые звонит Косте посреди ночи из-за того, что помощь нужна ему. И Костя не подводит – не задает лишних вопросов, не сомневается, позволяет приехать.

Полина всю дорогу ведет себя тихо. Не плачет, не признается, где и насколько болит. Только бледнеет время от времени. Держит глаза закрытыми и руку прижатой к ребрам.

У Гаврилы не хватает смелости спросить о ребенке. Полина не заводит разговор первой. Если паникует – глубоко внутри. Но это не значит, что стойкости ей хватит в случае, если все будет ожидаемо плохо.

– Врач подъедет…

Гаврила отлично понимает Полину. У самого тоже нет слов. Куда-то делось всё красноречие.

В ответ на его оборванное заверение, Полина кивает, закусывая губу на не пойми откуда взявшейся ебучей кочке.

– Прости, – Гаврила извиняется, улавливая боковым зрением, как Поля переводит голову из стороны в сторону.

Их пропускают на въезде в поселок. Перед машиной открываются ворота, ведущие на территорию дома Константина и Агаты Гордеевых.

Гаврила глушит мотор и обходит машину, сплевывая горечь, которая всю дорогу сохранялась во рту.

Открывает дверь с её стороны, произносит:

– Сюда никого не пустят, давай я… – он выставляет руки, готовясь снова подхватить. Но хмурится, слыша от Полины:

– Я сама, всё хорошо…

Нихуя не хорошо, но он не хватает на руки, как хотел, а помогает выйти.

Полина пробует передвигаться своими ногами, просто опершись о Гаврилу, но получается у нее недолго.

В женском теле слабость, ноги подкашиваются. На третьем шагу она уже летела бы на дорожку, если шла бы сама.

Сжимая зубы, чтобы не выругаться, Гаврила подхватывает храбрящуюся дурынду на руки и несет к дому. Его этим не обманешь.

Он от драк в юности, когда на равных, а часто с уверенностью в собственном превосходстве, по паре дней отходил, а тут... У него до сих пор в висках люто пульсирует, потому что оставленный на полу недочеловек её лупил, блять, и лупил.

Поля не сопротивляется. Обнимает за шею, выдыхает то ли боль, то ли облегчение, в его шею.

Шепчет очередное за ночь:

– Спасибо, – подливая масла в костер злости.

Это пиздец, что человеку приходится благодарить за спасение. Это пиздец, что они до такого довели. Он виновным по земле ходить не даст.

Костя встречает их на пороге. Открывает двери и указывает на диван.

Гаврила механически исполняет приказ начальника. Несет Полину туда, опускает так аккуратно, как только может.

Сердце обрывается, когда Полина, не сдержавшись, всё же шипит от боли. Он воспринимает это на свой счет. Вскидывает взгляд и вцепляется им в её лицо. А она пытается взять себя в руки, чтобы не шокировать сильнее.

Замкнутый ебучий круг, где вину друг перед другом чувствуют те, кто ни в чем не виноват.

– Грохну суку эту… – Гаврила обещает себе же, а Поля сильнее закусывает губу, отвлекаясь от боли в теле.

Злит до трясучки, потому что мотает головой, держа глаза закрытыми. А потом, открыв, когда он сжимает её щеки и чуть запрокидывает, чтобы хорошенечко всю рассмотреть, отводит свои…

Поймать её взгляд становится для Гаврилы идеей фикс, но она изо всех сил старается ускользнуть. То под веками спрячет, то скашивает взгляд.

Гавриле хочется поблагодарить Костю, который подходит, присаживается на корточки у ног Полины и делает то, что должен сделать сам, но он не может, потому что кроет.

Гордеев ощупывает ее ноги, руки. Судя по тому, что Полина не реагирует на прикосновения, конечности целы. Хотя это тоже не точно. Нужен врач.

До Гаврилы как из-за плотного слоя ваты доносится Костин вопрос:

– Ты его не грохнул хоть?

Он не пытается ни посмотреть в ответ, ни словами что-то внятное сказать.

Не грохнул, к сожалению. Но вернется и закончит.

Мотает головой и проходится пальцами по шее Полины, её плечам.

Она всё так же дрожит, кривится и жмурится. Дурочка, господи…

– У неё могут ребра быть сломаны… – Гаврила выталкивает из себя, не в силах вслух сказать о том, что еще и беременна. Не из-за Кости, а из-за неё. Вдруг истерикой накроет?

– Он её ногами что ли? – вопрос друга оживляет перед глазами картинку, которую в жизни не забыть.

Она пляшет, пока Гаврила продолжает прощупывать.

Костя резко встает и куда-то отходит, но зачем – Гаврила даже не пытается разобраться.

– Чуть-чуть потерпи. Врач придет – он тебя осмотрит. Живот болит?

Полина замирает на секунду, потом кивает. Открывает рот… Их взгляды наконец-то встречаются…

– С вами всё хорошо будет, – он шепчет то, во что пиздец как хочет верить. А у Полины глаза слезами наполняются. Она опускает взгляд, кивает, молчит. По щеке скатывается.

Ей страшно, наверное. И ему страшно.

Он коротко прижимается губами к горячему лбу.

Врач приезжает даже быстрее, чем Гаврила рассчитывал. Полина снова храбрится, но по лестнице подниматься ей никто не позволил бы. Гаврила сам несет в одну из спален.

Опускает на кровать, ловит новый испуганный взгляд.

Слышит за спиной копошение – это врач заходит следом. Ставит сумку на столик и начинает оттуда что-то доставать.

– Мне нужно будет осмотреть вас…

Он обращается к Полине, но за неё кивает Гаврила. Берется за верхнюю пуговицу на её домашней рубашке…

Поля пытается отпрянуть и снова мотает головой, превозмогая боль. Но Гаврила настаивает. Расстёгивает одну за другой, обнажая ключицы, движется вниз.

Ему одновременно страшно и важно смотреть на её тело. Неизвестность пугает больше, чем всё остальное.

Он всё видит — бордовые подтеки. Сука. Маленькие. Побольше. Синяки постарше...

Когда на плечо ложится рука Кости, Гаврила не тормозит. Поворачивает голову и смотрит предостерегающе.

– Мы выйти должны, её врач осмотрит. Понимаешь?

С осторожным предложением Кости разумно согласиться, но у Гаврилы мороз по коже от мысли, что Поля может остаться одна.

Она уже была одна. Он уже оставил.

Гаврила долго смотрит на друга, всё так же держа пальцы на недорасстегнутой рубашке. Его борьба длится не меньше минуты, заканчивается же длинным выдохом и упавшими безвольно руками.

Он улавливает Полино облегчение, которое выходит из её легких с воздухом, стоит ему распрямиться. А еще чувствует провожающий его взгляд.

Только сам старается больше не смотреть, чтобы не вернуться.

Она не испарится. Не убежит. Её у него больше не украдут. Ей здесь ничего не угрожает. Ему просто нужно подождать за дверью. Он повторяет это раз за разом, движась к двери. Не смотрит ни на кого, но всё фиксирует.