— Что? Что она сказала? — теребила Ангелину Катя.

— Сказала, что едет спасать вашу молодую семью. Сказала, что беспокоится за ваше благополучие и готова помочь. Да не трясись ты как осиновый лист! Не нужен ей твой Голубев. Она, наоборот, рада-радешенька, что он, наконец-то, угомонился и попал в твои заботливые руки. Она — наша союзница, и мое сердце подсказывает, что с ее помощью мы заманим в капкан нашего хищного шоколадного зайца.

— Как?! — глаза Кати загорелись от возбуждения.

— Пока не знаю, — рассуждала Ангелина. — Но ее внешность и статус бывшей супруги будут несомненным козырем в решающей партии против господина Каррераса.

— Нужно обрадовать наших мальчиков, — Катя побежала в гостиную. — Илья! Анатолий!

Под шум прибоя на экране телевизора убаюканные «мальчики» спали, тесно прижавшись друг к другу на просторном кожаном диване. Запись шла, в закручивающемся тубусе океанского вала скользили загорелые серфингисты, среди которых на широких устойчивых боди-бордах плашмя на пузе катились бледнокожие российские парни. Изумрудная волна рассыпалась в сахарную пену, скидывая с гребня безрассудных смельчаков, прокатывала их по шершавому дну и выбрасывала на берег с разбитыми в кровь коленями. Но они, смеясь, подхватывали легкие доски и снова брали на абордаж непокорные тугие волны.

Апельсиновое солнце щедро проливало благодать на тропический рай. В разноцветных надувных бассейнах резвились упитанные голопопые дети. В шезлонгах у кромки воды лениво загорали их холеные мамаши, увешанные драгоценностями, как новогодние елки. «Пиршество плоти и великолепия» — такое название придумала фильму Ангелина.

А на берегу, сверкая белозубой улыбкой и помахивая рукой плещущимся Илье и Анатолию, всматривался в даль роскошный красавец Виктор Каррерас.

— Вот, гад! — Катя раздраженно щелкнула пультом видеомагнитофона и телевизора.

Экран погас, Каррерас исчез.

— Нужно их разбудить! — двинулась к мужу заботливая жена.

— Не трогай их, — остановила ее Ангелина. — Тише! Пускай так спят. Посмотри, какие у них счастливые, безмятежные лица. Наверное, им снятся приятные сны.

— А Татьяна? Нужно же сообщить о ее приезде, — беспокоилась Катя.

— До утра все потерпит! — Ангелина придержала ее за руку. — Не буди их и не топай, как слон! Дай им выспаться, как следует. Чего ради их будить?! Новости-то хорошие! Их и до утра можно приберечь! Татьяна никуда не денется… А нам с тобой тоже не мешает последовать их примеру. Идем-ка и мы спать, непоседа неугомонная.

Дамы прикрыли дверь в гостиную. Ангелина, наконец-то, добралась до ванной, смыла с лица пыль дорожных странствий, почистила зубы и на ощупь, со слипающимися глазами, добралась до постели. Забравшись под одеяло, она моментально заснула, а перед ее глазами плыли одна за другой изумрудные, покрытые сахарной пеной волны. Ангелина видела их так явственно, что даже на губах чувствовался соленый привкус океанских брызг.

Несколько часов сна пролетели, как один миг. Ангелине показалось, что она едва успела сомкнуть глаза, а из кухни уже призывно свистел чайник, пахло кофе, сваренным по уникальному Катиному рецепту, на сковородке шкворчали фирменные гренки с сыром, а стол ломился от недоеденных на ужин блинчиков с икрой, заливной осетрины, разогретых бифштексов и салатов. Мужчины в помятой одежде с закрытыми глазами прибрели в кухню на запах Катиной стряпни, будто зачарованные волшебными ароматами.

Розово-пушистая Ангелина умылась, быстренько подкрасила перед зеркалом в ванной комнате ресницы, обрызнулась французскими духами, выбрав из кучи флаконов знакомые ей «Босс Интенс», и только после этого явилась на кухню. Анатолий и Илья уже с утра плотно заправлялись мясом, поливая бифштексы кетчупом и лимонным соком. Ангелина положила на тарелку немного салата и не смогла удержаться от Катиных гренок.

Казалось бы, что тут особенного — жареная булка с сыром. Однако у Кати гренки были золотистые, в меру пропитанные маслом, сыр плавился равномерно и растекался по булке тонким слоем с запеченной корочкой. Это блюдо привлекало Ангелину скоростью приготовления и простотой исполнения, но в ее интерпретации всегда случались изъяны: либо булка подгорала, либо сыр на сковороду стекал.

Да, Голубеву с женой повезло! Катя была отменной хозяйкой, но главным ее достоинством было то, что ей до безумия нравилось заниматься домашними делами: драить квартиру до блеска, стирать и гладить, раскладывать на полках в шкафу носочек к носочку и корпеть по несколько часов над сложными салатами или многоярусными кремовыми тортами.

За недолгое проживание в квартире Ильи Катя умудрилась вычистить холостяцкие авгиевы конюшни, в трех комнатах отциклевать и отполировать полы, в двух — собственноручно переклеить обои и побелить потолки. Краны в ванной и на кухне перестали дергаться и рычать, как голодные тигры, а струящаяся в унитазе вода иссякла, словно пущенная в Каракумы речка, и все благодаря тесному Катиному контакту с сантехниками и водопроводчиками из ЖЭКа. В молодую хозяйку повлюблялись не только сантехники и водопроводчики, но даже строгая дворничиха тетя Оля и бдительная соседка Елена Сергеевна. Все перечисленные господа и дамы отныне при встрече с Голубевым вежливо раскланивались и передавали Катеньке поклоны и приветы.

Да, плюсы семейной жизни были налицо, и на примере Ильи Голубева можно было демонстрировать бесспорные преимущества окольцованного мужчины перед свободным. Гнездышко обихожено, перышки вычищены, мир, покой и благодать — рай земной, да и только. Душа в квартире Голубевых радовалась, тело отдыхало. Двери хлебосольного дома были распахнуты перед друзьями, а сердца гостеприимных супругов переполнялись гордостью за созданное образцово-показательное хозяйство.

Катя планировала поменять занавески, убрать чрезмерно вычурную лепнину на потолке в гостиной, отремонтировать камин, чтобы в скучные зимние вечера можно было разжигать настоящий огонь и наблюдать, как выстреливают искорками смолистые дрова, как язычки золотистого пламени облизывают вновь подброшенные поленья, и те вздыхают в их жарких объятиях и вспыхивают ответной страстью. Катя никогда не сидела у настоящего камина, а видела такую роскошь лишь в кинофильмах, но ей почему-то казалось, что без подобного очага не может быть семейного уюта. Она грезила об этом в старом домике тети Лизы, грезила об этом на службе у Стеллы Боровиковской, но как только ее мечты начали воплощаться в реальность, коварный враг возник на пороге ее выстраданного воздушного замка, грозя разрушить и отнять взлелеянное счастье.

Катя заботливо положила на тарелку Ильи еще один бифштекс, сняла со сковородки гренки, разлила по чашкам дымящийся кофе и села рядом с супругом — его правая рука, бессменный часовой, хранительница очага. Ангелина заметила, как изменилось выражение Катиного лица: оно стало серьезным и одухотворенным, словно озаренным изнутри божественным светом. Ангелина никогда не видела изображение богини Весты, но если бы ей потребовалось воссоздать этот образ, лучшую натурщицу, чем Катя, вряд ли бы можно было сыскать.

— Ты уже рассказала Илье про звонок Татьяны? — поинтересовалась Ангелина, присаживаясь к столу.

— Ага, — кивнула Катя, еще теснее прижимаясь к мужу.

— Ну и… — Ангелина ждала ответа Голубева.

— А? Кхе-кхе, — закашлялся Голубев, поперхнувшись куском мяса.

— Ну, Илья! — восхитилась его самообладанием Ангелина. — У тебя не сегодня-завтра всю собственность отнимут, а ты как удав утробу набиваешь.

— Умные люди говорят, что нельзя откладывать на завтра то, что можно съесть сегодня, — парировал прокашлявшийся Голубев.

— Илюха, осторожнее, — предупредил друга Анатолий. — Неровен час заворот кишок случится, или пупок от обжорства развяжется.

— Как развяжется, так и завяжется, — отшутился Илья. — Я, когда был маленький, очень плохо ел, и моя мама постоянно переживала по этому поводу. Тогда мой хитрый папа придумал, чем меня напугать, чтобы я стал кушать, как все нормальные дети. А то меня уже во дворе скелетом задразнили, а родителей соседи затерроризировали за то, что они ребенка голодом морят. Папа тогда сказал, что мой пупок — это дырочка, которая образовалась, оттого что я плохо кушаю. Я же не знал об анатомическом строении человека и о том, что пупки есть у всех людей. Перепугался я до жути, приналег на еду и вот до сих пор лопаю, чтобы пупок не развязался.