Моего земляка Николая Суханова отправили на несколько дней раньше меня в какой-то артиллерийский полк. Звание лейтенанта за ним сохранилось. А вот судьба Семена осталась для меня неизвестной. После ранения его без сомнения отправили в госпиталь. Но где теперь его найти? Даже и адрес не узнаешь.
До санотдела 19-го танкового корпуса мы добрались только на второй день. Но так как время было позднее, то решили пока где-нибудь переночевать. Не только переночевать, но надо и где-то поужинать. Продуктов у нас ни у кого не было. Но не беда, все равно где-нибудь, да поедим. В селе свободных квартир почти не было. Все были заняты разными тыловыми воинскими учреждениями и штабами. Мы насилу нашли квартиру, которая оказалась свободной, только что из нее уехали военные. Хозяйка квартиры оказалась женщиной хорошей. Даже специально сготовила для нас ужин. В общем, поужинали мы – лучше не надо! А расплатиться с хозяйкой совершенно нечем. У нас у всех пустые карманы. Так что только пришлось поблагодарить добрую хозяйку и все. После ужина в хату входит офицер в звании старшего лейтенанта. На нем совершенно новенькая, шерстяная форма. Сапоги начищены до зеркального блеска. В первую очередь он оглядел нас и спросил кто мы такие. Мы, конечно, в двух-трех словах объяснили, были, мол, в плену, прошли спецпроверку и сейчас снова офицеры, прибыли в часть по назначению. Он сначала вдоволь насмеялся над такими оборванными офицерами, а потом начал стыдить и даже оскорблять нас. Вас, мол, таких всех надо собрать и направить в штрафбат. Тогда будете знать, как сдаваться в плен. Настоящий офицер в плен не сдается, он лучше пустит себе пулю в лоб. У вас, мол, не хватило мужества на это. В/врач-мужчина начал ему доказывать, что мы в плен не сдавались, нас захватили при исполнении обязанностей. Мы находились при раненых и не имели права их бросить на произвол судьбы. Долг врача – спасать жизнь раненых воинов. И свой долг мы выполнили до конца. Нас проверили специальные лица и постарше в звании вас намного. Однако, мы от них не слышали ни одного грубого слова, с нами разговаривали, как с людьми. Короче говоря, мы договорились со старшим лейтенантом до того, что нам пришлось уйти из хаты, оставив его одного. Какую он должность занимал в армии, мы не знаем. Но только он не боевой офицер. По всему видно, что он еще не нюхал пороху.
Мы перешли в другую хату. Хотя там и находилось много военных, но нам не отказали в ночлеге. А утром нас даже завтраком накормили. Дали нам табаку. Сразу видно, что здесь замечательные ребята, не чета тому старшему лейтенанту.
Вскоре после завтрака мы уже были в санотделе 19-го танкового корпуса. Здесь нас долго не задержали. Быстро всех распределили кого куда. Обоих врачей оставили при санбате корпуса. Молодого в/фельдшера направили в танковую бригаду, а меня – в 26-ю мотострелковую бригаду.
Не буду описывать, как я добрался до штаба бригады, как там докладывал о себе. А вид у меня, прямо сказать, был неважный. Брюки настолько поизносились, что выглядывали голые коленки. Сатиновая рубашка тоже расползлась. Но самое страшное – это ботинки. Они были вязаны-перевязаны телефонным проводом. Волосы тоже отросли, так как ни разу не подстригался. В штабе на меня смотрели с удивлением и все улыбались. Я готов был тогда провалиться сквозь землю. Хотя и посмеялись немного надо мной, но смех был не обидный. Всех рассмешил мой внешний вид.
Из штаба бригады я вышел радостный. Меня назначили в один из батальонов военфельдшером. Батальон был в бою, и его я разыскал уже под вечер. Меня сразу же приказали переодеть. Солдат из хозвзвода обстриг меня «под Котовского». С себя все скинул и забросил в лесопосадку поблизости. Полностью переоделся во все военное. Получил санитарную сумку погибшего военфельдшера, а ночью вместе с кухней прибыл в расположение батальона. Здесь разыскал санинструктора и санитаров, а на утро и с врачом встретился. Он ездил в санвзвод за перевязочным материалом.
И вот я опять на фронте. Снова у меня перекинута через плечо санитарная сумка с красным крестом. Снова где ползком, а где перебежками спешишь к раненому, чтобы оказать ему помощь. Но большинство раненых самую первую помощь получают обычно от санитаров. В этом им надо отдать должное. Иной раз им приходится очень тяжело. Ведь даже нельзя поднять головы, а им приходится ползти до раненых и не только перевязать его, но и укрыть где-то. Если пока нет возможности вытащить раненого, то его нужно затащить в воронку или какое-нибудь другое углубление. Но не всегда санитару удается доползти до раненого. Вражеская пуля или осколок может сразить и его. На реке Молочной вражеская пуля сразила санинструктора, когда он оказывал помощь раненому офицеру. Перевязку сделать успел, а когда тащил на себе этого офицера, вражеская пуля угодила в голову санинструктора. А в уличных боях за Мелитополь вышли из строя почти все санитары. Пришлось требовать новых санитаров. Командиры выделяли на эту должность обычно старых солдат. Старые, так старые, что будешь делать? Вручали такому солдату санитарную сумку, и он сразу же приступал к исполнению своих обязанностей. Самую первую помощь может оказать любой солдат, так как каждого из них знакомили с этим делом еще до фронта. Сложнее было другое. Раненого необходимо укрыть от повторного ранения, а затем, при первой возможности, эвакуировать. А это уже святая обязанность военного фельдшера.
Бои за Мелитополь почти закончились. Уже где-то за городом мы попали под бомбежку немецких самолетов. Меня сильно контузило. Взрывной волной отбросило в кучу соломы. Вот это и смягчило удар. Но все равно спину отшибло, в голове был сильный шум и боли. Повлияло и на слух. Я совершенно оглох, ничего не слышал. Вместе с ранеными меня отправили в медсанвзвод корпуса. В госпиталь ехать отказался, побоялся отстать от части. А меня, как медработника, сильно и не настаивали эвакуироваться. В санбате я пробыл недолго. Даже двух недель не пробыл там. Слух восстановился и боли почти прошли. Я выписался и отправился разыскивать свою часть. Попутчиком моим был старшина, он тоже выписался после легкого ранения. Оба мы из 26-й бригады, только из разных подразделений. Шофер, с которым мы ехали, говорит, что наша часть где-то около Новой Аскании. В Новой Аскании мы свою часть не нашли. Но все же решили немного походить по заповеднику. Какая красота! Везде была степь, а здесь как в другом мире. Каких только тут деревьев нет! Видели и диких животных, видимо немцы, отступая, не успели уничтожить всех. Жители рассказывают, что много разных животных вывезли в Германию и уничтожили тоже много.
Из Аскании Новой мы направились в Громову, в затем в Чаплино. Но и здесь бригаду не застали. Здесь мы встретили двух младших лейтенантов, которые тоже едут в 26-ю бригаду. Здесь и машина есть из 26-й бригады. Под вечер она должна пойти. Вот мы и решили на ней ехать. В нашем распоряжении было несколько часов, вот мы и решили пройтись по Чаплино, где не так давно окончились бои. Само Чаплино почти не разрушено. На околице в больших ямах было навалено много вражеских трупов. Молоденькие ребятишки нам рассказали, что здесь много захватили полицаев и всех их расстреляли.
Свою бригаду мы нагнали около Перекопа. Меня почти с ходу назначили военфельдшером в артдивизион. Командиром артдивизиона 76мм-ой пушки был майор Пиценко. Просмотрев мои документы, приказал оформиться в штабе и сразу же идти в батареи. В артдивизионе было четыре батареи и в каждой батарее положен по штату санинструктор, но они были только в двух. В двух не хватало. Из расчетов не дают ни одного человека. Сказали, что как-нибудь обойдется так. До меня в артдивизионе говорят был замечательный военфельдшер, но его ранило под Мелитополем.
На подступах к Перекопу на нашу сторону перешла чехословакская дивизия, полностью с командованием и штабом. И вместе с боевой техникой. Дивизию эту так целиком и в полном боевом направили в тыл.
И вот начались бои за Перекоп. И не только за Перекоп, а за весь перешеек. Этот Крымский перешеек что-то около семи километров. Его называют воротами Крыма. Укреплен перешеек сильно. Через весь перешеек тянется Турецкий вал. А это самая настоящая крепость. За Турецким валом еще не на один километр тянутся разные укрепления. Боевой техники там было уйма. Немцы считали, что русским в Крым не войти, перешеек не взять. Да, действительно, бои за Перекопский перешеек были очень тяжелые. И все же, немец не устоял. Взяли Перекоп, Армянское. Штурмом овладели Турецким валом. Даже кавалерийский корпус под командованием Кириченко ворвался на крымскую землю. Бои ни на минуту не утихали. Сотни, даже не сотни, а тысячи всадников, мчались с обнаженными клинками. Берегись, немчура! Здорово их тогда порубили! Когда войска нашего корпуса, а также конники, продвинулись вглубь крымской земли уже на порядочное расстояние, немцам удалось захватить перешеек. Мы оказались в окружении. Вместе с нами попал в окружение командир 19-го танкового корпуса генерал-лейтенант Васильев. Немцы бросили против окруженной группировки большие силы. Варварски бомбили самолеты. Сильный был и артминогонь. Очень много конников погибло от бомбежки. Очумелые кони потоптали многих живых. Кажется, уже не было никакого выхода из положения. Но это не так. Генерал Васильев сумел так организовать оборону, что все атаки врага были отбиты. Войска сумели снова овладеть Турецким валом. Вся группировка вышла из окружения. Сам генерал Васильев, когда выходили из окружения, был тяжело ранен.
