Здесь я немного забежал вперед. В тот день, когда нас распределили по подразделениям, вечером мы собрались на квартире. Наши вещевые мешки с личными вещами были выброшены на улицу. Повыбрасывал их хозяин дома – старик. Взяв вещевые мешки, мы вошли в дом. Хозяин сидел за столом. Когда мы хотели пройти в комнату, он выскочил из-за стола и встал в дверь. Не пущу, говорит. Ну что ты с ним будешь делать? Какой все же противный старик! Да его и стариком-то назвать нельзя. Отрастил большую бороду, вот и похож на старика. Лет пятьдесят ему, не более. В комнату мы все же прошли, оттолкнули его от дверей. Тогда он ворвался к нам, начал матерно ругаться. Алаева пнул ногой, кулаком ударил Ахбулатова, немного попало и мне. Арапов не смог себя сдержать и так ему съездил по волосатой роже, что он вылетел из комнаты и растянулся в кухне на полу. Мы сначала даже перепугались, думали, что старик убился насмерть. Но ничего с ним не сделалось. Отлежался, а вот зуба одного не досчитался. После этого настал мир. Старик начал с нами жить дружно. Не обижался. Понял, что сам виноват. А вот жена старика была исключительно хорошая женщина.

Всех моряков, которые входили в состав корпуса, переодели в солдатскую форму. Но не так-то было просто заставить моряка сменить бушлат на серую шинель и надеть обмотки. Пришлось побеседовать не один раз с некоторыми. В конце концов уговорили и самых упрямых. У нас в развед-роте тоже не все сразу переоделись. Но когда командир Рябцев снял свою морскую форму и надел защитную общевойсковую форму, тогда уже переоделись все остальные. Им так и сказали, что это временно. Закончим войну, и снова наденете морскую форму. При себе разрешили оставить тельняшки и ремни, а все остальное должны сдать на хранение старшине.

На городской площади была выстроена вся бригада, тут же находились тысячи жителей города. Здесь на трибуне представители горисполкома и горкомитета ВКП(б), вручали нашей бригаде знамя. Знамя принял командир нашей бригады, сухонький старик небольшого роста полковник Пашков. За глаза его уже успели прозвать «батей», «наш батя». Да он и на самом деле батя и есть. По возрасту пожилой, ни одного человека нет в бригаде старше его. Батя выступил с ответной речью.

Спустя два дня после этого события началась погрузка в эшелоны. И вот наступил час, когда нам пришлось распрощаться с В.Уфалеем. Думали, что уже едем на фронт. Но далеко до фронта не доехали. Остановились на станции Костарево Московской области. И вот не так далеко от станции в сосновом бору начали оборудовать лагерь.

Землянки строили прочно и красиво, строго по плану. Были наделаны аллейки и посыпаны красным песком. В самих землянках тоже был порядок. Понаделали нары, столы и даже печки. После того как лагерь был готов, начались регулярные занятия. Здесь же дополучили недостающую технику и вооружение.

7 ноября 1942 года в лесу, на большой поляне, был выстроен весь личный состав бригады вместе с боевой техникой. Состоялся смотр. С машины с открытыми бортами, превращенную в трибуну, выступил комбриг полковник Пашков. Перед развернутым бригадным знаменем он дал клятву с честью выполнять возложенные задачи для бригады в предстоящих боях и заверил, что с этим знаменем бригада дойдет до фашистского логова – Берлина. Над лесом раздалось громкое продолжительное «Ура!»

2.На фронт

Развед-рота находилась в одном эшелоне со штабом бригады. Почти ежедневно в вагоны к разведчикам заходили два ст.лейтенанта, Сорокин и Полещук. Они оба из штаба бригады. Они имели какое-то непосредственное отношение к развед-роте. Не берусь сказать какие их настоящие должности, но мы их называли, того и другого, начальниками разведки. В своих записях я их тоже буду так называть. Они много рассказывали боевых эпизодов из жизни советских разведчиков. А когда находились в г.В.Уфалее и в костыревских лесах под Москвой, то они частенько находились у нас на занятиях. Рассказывать им было чего, особенно Полещуку, так как он разведчик бывалый. Одно время он участвовал в боях с японцами у озера Хасан и на Халхин-Голе в Монголии. Потом участвовал в боях с белофиннами. Успел побывать и на этой войне, где был тяжело ранен. И вот он сейчас в нашей бригаде. Он много рассказывал военных эпизодов из своей жизни и не только своей, но и о других разведчиках. Здесь, в своих записях я приведу один из его рассказов.

«Это было зимой 1941 года под Москвой. На одном из участков фронта наша дивизия вела оборонительные бои. Хотя вражеские полчища и были остановлены, но враг не терял еще надежды на захват нашей дорогой столицы Москвы. В штабе разрабатывался план о разгроме немцев. Требовались сведения о противнике, а кто эти сведения может дать, как не разведчики? Приходилось работать напролет целые ночи. О том, как действовали разведчики, я не буду сейчас рассказывать, а остановлюсь только на том, как я сам ходил в разведку. Мне была поставлена задача достать ценного языка. В гражданской одежде в условленном месте, ночью я перешел передовой край совершенно не замеченный немцами и углубился в тыл более чем на километр. Остановился в полуразрушенной небольшой деревушке. В домике, который я занял, жили старые-престарые старик со старухой. Они были оба почти глухие и не обращали внимания на то, что рядом идут бои, и им может угрожать опасность. В этом же домике находились два пожилых немецких солдата, а во дворе стояли две брички и четыре лошади. Это были ездовые, и мне они не нужны. Они на меня тоже не обращали внимания, занимаясь своим делом. Друг другу не мешали. Когда наступил рассвет, я начал вести наблюдение. Деревня состояла из одной улицы, так что отсюда мне все было хорошо видно. Я без труда определил, где находится немецкий штаб и квартиры штабных офицеров. Позади домов, а где и прямо рядом, были наделаны укрытия на случай бомбежки и артиллерийского обстрела. К штабу очень часто подъезжали легковые автомашины. Несколько раз автомашины останавливались у одного из домов, значит, в этом доме квартировали штабные офицеры. Вот этот-то домик я и избрал для себя объектом. День зимний прошел быстро. Часиков этак в 11 или 12 ночи я незаметно подошел к этому дому и на немецком языке окрикнул часового. Он насторожился, но, однако, подошел ко мне, и я ловким ударом сшиб его с ног и финкой сразу же прикончил, он даже не успел крикнуть. Оттащив труп, я взял автомат и вошел в сени, а затем в кухню. Прислушался. Тишина. Потихоньку приоткрыл дверь в комнату и вошел. Был слышен храп. Два немца спали, каждый на отдельной койке, а рядом на стульях лежало их обмундирование. На столе лежали кожаные сумки, портфель и оружие, тут же находились карманные фонарики. Я быстренько снял свою одежду и переоделся в немецкую форму. Со стола забрал оружие, сумки и портфель. Сейчас нужно прикончить одного немца, но вот которого? Надо не ошибиться, но и задерживаться тоже долго нельзя. Двумя ударами кинжала я прикончил того, который был толще, а другой в это время проснулся. Одной рукой я направил на него пистолет, а другой фонарик. На немецком языке я строго предупредил его напрасно бузу не поднимать и объяснил ему, что для меня требуется. Выбирай одно из двух: плен или смерть. И быстрее, время не ждет. Согласен, сказал немец. Приказывайте, что мне делать. Прежде всего, быстрее надевайте вот эту одежду. Брюки придется поддерживать руками, так пуговицы и крючки оборваны. Далее – пароль. И последнее: когда будем проходить возле постов ни одного слова. И не пытайся бежать. В случае чего – я буду действовать решительно. А спустя несколько часов мы уже были в штабе нашей дивизии. Этот немец оказался военным инженером и дал очень важные сведения. Документы в сумке тоже были ценные.»

Ехали через Москву, но Москву так и не видели, а как хотелось на нее взглянуть. Ведь многие из нас ни разу в ней не бывали. Командир роты сказал, что на обратном пути из Берлина обязательно в Москве остановимся. Так в составе всей роты с песней пройдем по улицам столицы, а теперь, мол, что там смотреть? После войны – совсем другое дело.