Когда привычная рутина разбивается вдребезги, человек начинает жить полной жизнью, как ни парадоксально, учитывая, что катализатором, так или иначе, является неизбежность смерти.

Но, несмотря на знания, несмотря на наш жизненный опыт, мы не можем подготовиться.

Я почувствовал эту рябь на спокойном озере, в которое превратилась моя жизнь, когда Кэтти-бри поразила Магическая Чума, а затем, ещё более глубоко, когда её и Реджиса забрали у меня. Все мои чувства пронзительно кричали; так не должно было случиться. Так много событий было просеяно через тяжелый труд и испытания, что мы, четверо оставшихся Компаньонов из Халла, были готовы для должного и справедливого вознаграждения: приключений и отдыха на наш выбор.

Я не знаю, воспринимал ли я двух этих дорогих друзей как должное, но их неожиданная и внезапная потеря, безусловно, взорвала спокойствие тихих вод, окруживших меня.

Озеро, наполненное бурными встречными течениями и извивающимися змеями противоречивых мыслей, скользящими повсюду. Я помню своё смятение, свою ярость, беспомощную ярость ... Я ухватился за Джарлакса потому, что мне нужно было за что-то держаться, за некий прочный объект и твёрдую надежду, чтобы не дать течению унести меня прочь.

Так и с уходом Вульфгара, чьё решение оставить нас, на самом деле, не было неожиданным.

Так же и с Бренором. Мы прошли путь вместе, и знали, что он закончится так, как закончился. Вопрос был только в том, он или я умру первым на острие вражеского копья.

Я чувствую, что уже очень давно оградил себя от этой ошибки просто принимать прошлое с ложным убеждением, что оно всегда будет существовать.

Почти в любой ситуации.

Почти, кактеперь я понимаю.

Я говорю о Компаньонах из Халла, словно нас было пятеро, затем четверо, когда Вульфгар ушёл. Даже сейчас, когда осознаю свою ошибку, я обнаружил, что кончики моих пальцев всё так же вывели: “нас четверо.”

Нас было не пятеро, в те ранние дни, а шестеро.

Нас было не четверо, когда Вульфгар ушёл, а пятеро.

Мы остались не вдвоём, когда у нас забрали Кетти-бри и Реджиса, а втроём.

И та, кого я редко принимаю во внимание, та, кого, боюсь, я слишком часто воспринимаю как должное, является одной из наиболее близких сердцу Дзирта До'Урдена.

И теперь змеи возвращаются, вдесятеро больше, сплетаясь вокруг моих ног, всё так же вне досягаемости. И я шатаюсь, потому что под ногами у меня не твёрдая почва, а зыбкие пески под грохочущими волнами, потому что равновесие, которое я знал, было вырвано у меня.

Я не могу призвать Гвенвивар.

Я не понимаю – Я не потерял надежду! – но впервые, держа ониксовую статуэтку в руках, пантера, моя дорогая подруга, не явится на мой зов. Я не чувствую её присутствия, не слышу, как она взывает ко мне сквозь планы миров. Она прошла с Херцго Алегни в Царство Теней, или куда-то ещё, растворившись в чёрном тумане на крылатом мосту Невервинтера.

Я ощутил дистанцию вскоре после этого, обширное пространство между нами, слишком большое, чтобы дотянуться с помощью магии идола.

Я не понимаю.

Разве Гвенвивар не была вечна? Разве не была она сутью пантеры? Конечно же, такая сущность не может быть уничтожена!

Но я не могу призвать её, не могу услышать, не могу почувствовать её рядом с собой и в своих мыслях.

Что же это тогда за дорога, на которой я очутился? Я следовал тропою мести рядом с Далией – нет, за Далией, можно ни капли не сомневаться, что именно она руководит моими шагами. Так я пересёк лиги, чтобы убить Силору Салм, и я не могу считать это ошибкой, потому что именно она освободила предтечу и посеяла разруху в Невервинтере. Вне всяких сомнений, победа над Силорой была справедливым и достойным делом.

И вот снова я побывал в Невервинтере, чтобы отомстить этому тифлингу, Херцго Алегни – а я даже не знаю, за какое преступление. Стоит ли мне оправдать свою битву знанием того, что он поработил Артемиса Энтрери?

Могу ли я в том же духе оправдать освобождение Артемиса Энтрери? Возможно, его порабощение было в действительности тюремным заключением, расплатой за дурной образ жизни. Не был ли тогда Алегни просто тюремщиком, которому поручили контролировать убийцу?

Могу ли я знать?

Я качаю головой, когда осмысливаю реальность, где я вступил в любовную связь с эльфийкой, которую не понимаю. И с той, что, без сомнения, совершала деяния, за которые я бы никогда к ней добровольно не примкнул. Вникнуть в прошлое Далии значило бы открыть многое, я боюсь – слишком многое, и поэтому я решил не пробовать.

Пусть всё остаётся так, как есть.

Так же и с Артемисом Энтрери, за исключением того, что я решил просто дать ему возможность искупить вину, чтобы смириться с тем, кем он был и каким он был. И надеюсь, что рядом со мной он, возможно, станет лучше. У него всегда был кодекс чести, чувство правильного и неправильного, хотя ужасно извращённое через призму его затуманенных болью глаз.

Не глупец ли я? С Далией? С Энтрери? Дурак по расчёту? Одинокая душа, дрейфующая в слишком обширных и бурных водах? Растревоженное сердце, слишком израненное, чтобы сохранить надежды – теперь я знаю – несбыточные?

Вот он, камень преткновения для самых мрачных мыслей.

Эти вопросы я хотел бы задать Гвенвивар. Конечно, она не смогла бы ответить мне, но вместе с тем, она, конечно, ответила бы. Своими глазами, своим открытым взглядом, своим искренним вниманием, напоминая мне заглянуть в свою душу с такой же честностью.

Рябь, волны, бурные встречные течения вздымают и бросают меня, крутят во все стороны, и я не могу твёрдо встать на ноги и определить нужное направление. Мне следовало бы опасаться, что эти неожиданные повороты, эти метания по сторонам налево и направо, происходят не по моему собственному выбору.

Следовало бы, но тем не менее я не могу отрицать, что всё это очень захватывает: Далия, более дикая, чем дорога; Энтрери, связь с иной жизнью в другом мире и времени. Присутствие Артемиса Энтрери, конечно, усложняет мою жизнь, но при этом возвращает меня в те простые времена.

Я слышал, как они поддразнивают друг друга, и видел, какими обмениваются взглядами. Они очень похожи, Энтрери и Далия, чего не скажешь обо мне. Они разделяют что-то, чего я не понимаю.

Сердце подсказывает мне, что я должен оставить их.

Но это – далекий голос, такой же далёкий, возможно, как Гвенвивар.

Не думал, что такое возможно, однако мир вокруг меня становится всё более серым и запутанным.

Сколь явной была разница между светом и тьмой, когда я впервые вышел из Мензоберранзана. Сколь преисполнен был я праведной веры, даже когда моё будущее было покрыто мраком. Я мог стукнуть кулаком по камню и заявить: “Это правильно, а это неправильно! Так в мире всё встаёт на свои места,” - с полной уверенностью и внутренней удовлетворённостью.

И теперь я странствую с Артемисом Энтрери.

И теперь моя любовница - женщина, которая…

Грань между светом и тьмой становится всё тоньше. То, что раньше казалось абсолютно понятным, быстро превращается в сбивающий с толку туман.

В котором я блуждаю со странным чувством отрешённости.

Конечно, туман этот был всегда. Изменился не мир, а только моё восприятие. Всегда были, есть и будут воры, такие как фермер Стайлс и его шайка разбойников. По букве закона они действительно преступники. Но разве чаша весов порока не склонилась сильнее к самым ногам феодалов Лускана и даже Глубоководья, чьё общественное устройство ставит мужчин, подобных Стайлсу, в безвыходное положение? Они промышляют на дорогах, чтобы выжить и поесть, влача нищенское существование на границе цивилизации, которая забыла, и даже более того, отринула их!

Так, на первый взгляд, эта дилемма кажется очевидной. Однако, когда Стайлс и его банда действуют, разве они не совершают насилие, не нападают и, возможно даже, не убивают? Разве они просто мальчики на побегушках у своих кукловодов - в равной степени отчаявшихся людей, действующих внутри разобщённых структур этого общества, чтобы прокормиться?