Бриза сердито нахмурилась и велела мне попробовать еще раз.

Я решил, что это испытание на сообразительность, и, вместо того чтобы тянуть веревку, обмотал ее вокруг ближайшего сталагмита и под одобрительные кивки Бризы крепко зажал конец в руке.

Элементаль по команде сестры опять шагнул, и я облетел вокруг сталагмита, словно свиток пергамента, подхваченный ураганом. Этот монстр снова не заметил моих усилий.

Полученный урок наглядно продемонстрировал мне мою слабость. Я убедился в собственном бессилии.

Потом Бриза одним заклинанием вернула элементаля на место, а вторым - отпустила его. Смысл этого урока заключался в том, чтобы показать: божественная сила Ллос превосходит и физическую силу, и мастерство. Это было не что иное, как еще одно проявление власти Верховных Матерей, предназначенное для того, чтобы мужчины Мензоберранзана знали свое место и не пытались претендовать на более высокое положение, особенно по отношению к избранницам Ллос.

А для меня, как, подозреваю, и для многих моих сородичей, урок имел скорее личное, чем социальное значение, поскольку я впервые столкнулся с могуществом, превосходящим мою силу воли и абсолютно мне не подвластным. Как бы я ни старался, каким бы ни был умным, я не мог повлиять на исход испытания. Элементаль все равно шагал бы вперед, несмотря на все мои ухищрения.

Сказать, что я был унижен, - это еще слишком мало. Там, в темной пещере, я впервые познал истину смертности и предел, положенный смертной плоти.

И теперь я вновь испытываю то же самое чувство бессилия.

Глядя на Кэтти-бри, я понимаю, что ничем не могу ей помочь. Все мы мечтаем стать героями, найти выход из любого положения, выбрать момент и спасти мир. И все мы в некоторой степени боимся признать, что наши желания не всемогущи, что наша решимость и ум могут привести нас к ужасному поражению, - и это действительно так.

В некотором смысле.

Смерть - это наивысший барьер, и, когда мы сталкиваемся с неминуемой гибелью, своей или тех, кто нам дорог, смертное существо в большинстве случаев не испытывает абсолютной покорности.

Мы все верим, что сможем победить эту напасть или этот недуг хотя бы одной силой воли. Это нормальная, присущая каждому защита разума против общей для нас неизбежности. И я не знаю, что хуже: длительное умирание или сознание того, что твое собственное тело тебе уже больше не подчиняется.

В моем случае боль, которую я испытываю при взгляде на Кэтти-бри, не однозначна, и одна из граней мучительных страданий - это сознание своей беспомощности. Я отвергаю взгляды, которыми обменялись Джарлакс и Кэддерли, и выражения их лиц, выдающих их невысказанные мысли. Не может быть, чтобы Кэтти-бри была обречена, и мы ничем не сможем ей помочь!

Они ошибаются, я на этом настаиваю.

И все же знаю, что они правы. Возможно, я «знаю» только потому, что боюсь, больше чем когда бы то ни было, их правоты, и, если это действительно так, мне не на что надеяться. Я не могу сказать «прощай» Кэтти-бри, боюсь, я уже это сделал.

Вот так, в моменты слабости, я теряю веру и понимаю, что они правы. Моя любовь, мой самый близкий человек потерян для меня навеки - и здесь снова вмешивается мое упрямство, поскольку первым побуждением было написать «возможно, навеки». Я не могу признать правду, даже если ее признаю!

Я не раз видел, как мои друзья возвращались от самого края смерти: Бренор после полета на спине дракона, Вульфгар из Абисса, Кэтти-бри с темного уровня Тартара. Как часто непреодолимые препятствия были покорены ими! И в конце мы всегда побеждаем!

Но это не так. И возможно, самая жестокая ирония состоит в уверенности, испытываемой моими компаньонами по Мифрил Халлу, благодаря нашей удаче и нашим подвигам.

И когда нас коснулась неотвратимая трагедия, суровая реальность кажется еще более жестокой.

Я смотрю на Кэтти-бри и вспоминаю о своих слабостях. Мои фантазии о спасении мира разбиваются об острые и неподвижные скалы. Я хочу спасти ее, но не могу. Я смотрю на Кэтти-бри и чувствую, что она потеряна для меня, и в такие моменты мечтаю уже не о победе, а о…

Я не могу даже подумать об этом. Неужели я опустился до того, что мечтаю о мирной и быстрой смерти для женщины, которую люблю больше всего на свете?

А вокруг нас, в этом безумном мире, продолжается борьба. И мои мечи уже нашли себе применение в схватке, которая, как я опасаюсь, только начинается. И я должен оставаться посредником между Бренором и Джарлаксом, между Джарлаксом и Кэддерли. Я не могу остаться в стороне наедине со своим бесконечным горем и болью. Я не могу пренебречь своей ответственностью перед теми, кто меня окружает.

Но все это как-то неожиданно утратило для меня первостепенное значение. Какой смысл в этой борьбе, если со мной не будет Кэтти-бри? Зачем уничтожать драколича, если исход останется все тем же и все мы обречены? Разве наши мысли и дела, которые мы сами считаем очень важными, не оказываются незначительными и мелкими в толще тысячелетий необъятной мультивселенной?

Вот так из чувства бессилия появляется демон отчаяния. Более могущественный, чем безысходность, возникающая от дыхания Мерцающего Мрака, теневого дракона. Более могущественный, чем последствия урока матерей из Мензоберранзана. Потому что вопрос: какой в этом смысл? - самый коварный и пагубный из всех вопросов.

Но я должен бороться. Я не могу сдаться ради тех, кто меня окружает, ради себя самого и, да, ради Кэтти-бри, потому что она не позволила бы мне опуститься до такого состояния.

Откровенно говоря, эта внутренняя борьба изматывает меня сильнее, чем любой демон, чем любой дракон, чем целая орда воинственных орков.

Да, этот мрачный момент демонстрирует мне мою уязвимость, но он же требует от меня веры - веры в то, что, кроме смертной оболочки, есть что-то еще, что, кроме нашего временного существования, есть место величайшего согласия и общего единения.

Иначе наша жизнь была бы слишком грустной шуткой.

Пришло время позволить водам прошлого отхлынуть к далеким берегам. Мои ушедшие друзья никогда не будут забыты, но они не должны занимать мои мысли день и ночь. Они рядом со мной, успокаиваю я себя, готовые улыбнуться всякий раз, когда я обращаю свой мысленный взор к их образам за утешением. Готовые воззвать к богу войны, когда битва близка, готовые напомнить мне о моих промахах, когда я готов совершить очередную ошибку, и готовые, всегда готовые заставить меня улыбнуться, отогреть мое сердце.

Но, боюсь, они также напомнят мне о боли, несправедливости, о бесстрастных богах, отнявших у меня мою любовь именно в тот момент, когда я только-только обрел покой. Я никогда их не прощу.

«Проживай свою жизнь по частям», - посоветовала мне одна мудрая эльфийка. Жизнь долгожителя, который увидит рассветы и закаты целых веков, стала бы настоящим проклятием, если постоянно помнить о скорой смерти тех, с кем свела судьба на этом отрезке жизни.

Теперь же, по истечении более чем сорока лет, я поднимаю свой бокал за тех, кто ушел: за Дюдермонта, за Кэддерли, за Реджиса, возможно - за Вульфгара, об участи которого я ничего не знаю. Я поднимаю бокал за Кэтти-бри, мою любовь, мою жизнь… Любовь кусочка моей жизни.

Случай, судьба, боги…

Я никогда не прощу их.

Так уверенно и убежденно произношу эти искренние слова, и все же моя рука дрожит, когда я пишу их. Прошло уже две трети столетия со времен падения короля Призраков, разрушения храма Парящего Духа и сме… ухода Кэтти-бри. Но то страшное утро я помню с болезненной четкостью, хотя очень многие воспоминания о моей жизни с Кэтти кажутся далекими, словно я оглядываюсь на жизнь какого-то другого дроу, чье место я занял. То утро, когда души моей возлюбленной и Реджиса уехали из Мифрил Халла на призрачном единороге, пройдя сквозь каменные стены, покинули меня. То утро, отравленное самой сильной болью, что доводилось мне испытывать, и оставившее в моем сердце незаживающую, кровоточащую, горящую огнем рану.