Грейс хотела заговорить с Пегги, как хозяйка со служанкой, как будто, кроме этих отношений, между ними никогда ничего не было, но, когда она произнесла «Ну как, все в порядке, Пегги?», ее голос дрогнул.
– А почему это что-то должно быть не в порядке? Я не первый раз готовлю праздничный ужин к семи, а не к часу… какая разница.
Кухарка выпрямилась и грузно шагнула ко второй двери. Грейс смотрела ей в спину. Только когда дверь за Пегги закрылась, Грейс села. Сложив ладони вместе, она предалась весьма странному занятию – начала молиться.
Менее чем через полчаса к ней в комнату пришли Стивен и Беатрис. Первым – Стивен. Он выглядел несколько удрученным и одновременно более юным, чем Грейс видела его в последнее время. Когда он извинился за свое поведение, проговорив «Прости меня, ничего подобного больше не повторится», Грейс захотелось не просто протянуть ему руку, но и обнять его. Однако она только по-доброму взглянула на Стивена и ответила: «Ничего, я понимаю,» – и она действительно понимала его в эту минуту раскаяния – разве он не был ее сыном?
Несколько минут спустя в комнату вошла Беатрис.
– О, мамочка, как ты мне нравишься в этом сером платье! – воскликнула она. – Оно выглядит замечательно, я не видела тебя в нем сто лет.
Грейс стало одновременно приятно и грустно: она догадалась, что сын и старшая дочь решили сделать все, чтобы Рождество было не омрачено, по крайней мере, чтобы праздник не был испорчен из-за них. Инцидент в гостиной был досадным происшествием; по-видимому, они решили до поры до времени не думать о предстоящем ужине и об Эндрю. Грейс почти слышала голос Джеральда, одобрившего такое решение: «Доведи дело до конца сегодня – избежишь неприятностей завтра».
Впервые за три года Грейс легла в постель, погасив свет, и когда она проснулась среди ночи и обнаружила, что спала, то совсем не испугалась. В комнате и во всем доме царила неприятная тишина. Грейс решила, что идет снег. Она приказала себе встать и посмотреть, так ли это, но потом вновь забылась во сне и проснулась лишь утром. В доме уже началось неторопливое движение, потом спокойствие было нарушено возбужденными восклицаниями, доносившимися из комнаты, расположенной с противоположной стороны лестничной клетки: наступило Рождественское утро, и Ивонн смотрела, какими подарками наполнился за ночь ее чулок. Грейс не испытывала никакого желания быть свидетельницей этого события. Когда ее собственные дети были маленькими, она, переполняемая радостным волнением, любила наблюдать, как они лезут в свои чулки, но Ивонн, похоже, вообще не принадлежала к ее роду, хотя и была внучкой. Испорченный ребенок.
Грейс осталась в постели, надеясь, что какое-то время никто не зайдет и не потревожит ее: ей хотелось лежать и наслаждаться тем чувством, с которым она проснулась – ощущением новизны, смелости, и даже просто победы над темнотой. Женщина вытянула свои длинные ноги, потом перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку. «Сегодня я сделаю их всех счастливыми, – решила она. – Всех до одного. И я схожу в церковь… да, схожу в церковь. Стивен обрадуется…» Да, она сходит в церковь, а вечером будет играть для них…
Только к десяти часам убрали после завтрака со стола и вымели мусор, оставшийся после распаковывания подарков. Грейс не могла сказать, что у нее вызвал восторг хотя бы один из преподнесенных ей подарков. По большей части это были вещи хозяйственного назначения: дети, несомненно, считали, что подарки ей понравятся, и она была уверена, что ей удалось создать нужное впечатление. Грейс подарила им чеки. Суммы были незначительными, но все четверо, даже Джеральд, приняли их с выражением радостного удивления на лицах.
Грейс постоянно чувствовала, что Джеральд пытается загнать ее в угол. Он ни на минуту не отходил от нее в прошлый вечер, и был таким сверх всякой меры обходительным, что Грейс даже стало неловко.
И сейчас, когда она поднялась наверх, чтобы приготовиться к походу в церковь, он последовал за ней под предлогом того, что хочет принести дрова для ее камина. Грейс поняла, что разговора не избежать, и решила покончить с этим побыстрее.
Он остановился возле двери.
– Дрова, мама.
– Входи, Джеральд, – проговорила она. Оживленный, веселый Джеральд вошел, неся охапку поленьев. – Очень мило с твоей стороны. Я всегда чувствую себя такой виноватой, что не смогла привыкнуть к электрическим каминам, сколько не пыталась.
– А зачем вам привыкать? Да и вообще вы обычно следите за ним сами. И что это будет, если вы не сможете иметь в собственном доме то, что захотите, – он сунул полено в самую середину огня и, подвинув его ботинком, добавил: – Но я не понимаю, зачем вам заниматься этим камином лично? У Пегги, как правило, работы немного, только заботиться о вас, к тому же у нее еще есть и помощница.
– Нет, она довольно сильно загружена, а камины отнимают столько времени.
Джеральд выпрямился, вытер руки, потом повернулся спиной к огню и принял позу, напоминающую ту, в которой любил стоять Стивен.
– Знаете, мама, – начал он голосом, к которому подходило только одно определение: «нежный». – У меня не было возможности поговорить с вами наедине. Я хочу сказать: я от всего сердца рад видеть, что ваше здоровье намного улучшилось.
Грейс повернулась от туалетного столика, держа в руке кольцо. Глядя на украшение, она медленно надела его на палец, помолчала, любуясь, потом поблагодарила:
– Спасибо, Джеральд. Ты очень добр.
– Знаете, мама, – он запрокинул голову назад, потом качнулся вперед и продолжал: – Если бы вы не чувствовали себя лучше («лучше» он произнес с нажимом), я бы никогда, ни за что на свете не сказал вам то, что собираюсь сказать сейчас. Поскольку времени у нас мало, и вас вот-вот позовут, я сразу перейду к делу. Знаете… нет, должно быть, вы не знаете, что Лайвси собирается продать свою долю буквально за символическую сумму… Конечно, – тут Джеральд поднял руку, как полицейский, останавливающий поток машин, – я понимаю, что надо быть исключительно осторожным, но уверяю вас в этом вопросе меня никто не обманет. Поверьте на слово – все так и есть, как я говорю. Вы, мама, знаете мое финансовое положение: у меня, к сожалению, нет необходимых семи тысяч фунтов. Вот об этом я и хочу сказать… Учтите, я не прошу взаймы… – он опять поднял руку, – это деловое предложение. Вы выкупаете долю Лайвси, и у вас будет прибыль, частичный контроль, все остальное… Значит, так…
– Сядь, Джеральд, – спокойно сказала Грейс, указывая на кресло. Он замолчал. Она подвинула к себе скамеечку, стоявшую возле туалетного столика, и села напротив.
– Выслушайте меня до конца, мама, – торопливо и менее уверенно произнес Джеральд, – а потом говорите.
– Бесполезно, Джеральд.
Он не ответил, но улыбнулся ей и кивнул. Джеральд привык к подобному началу разговоров, он также умел настоять на своем – этому он научился за время работы в автомобильном бизнесе.
– Хорошо, хорошо. Теперь послушайте, я прошу буквально одну минуту…
Грейс взглянула на свои крепко сжатые вместе руки и прикусила губу, прежде чем заговорить.
– Бесполезно, Джеральд, ты только делаешь себе хуже, – произнесла она голосом, который уже нельзя было назвать спокойным – Я не в состоянии помочь тебе, и это правда, – она подняла глаза и посмотрела в его круглое, вызывающее у нее антипатию лицо, – по той простой причине, что денег у меня нет.
– Что?! – с презрительным недоверием воскликнул он, и этот тон заставил женщину поднять голову и резко проговорить:
– Можешь сколько угодно кричать «что?!», но я сказала правду – денег у меня нет, по крайней мере, таких, которые нужны тебе. Я знаю, для тебя это новость, но вот уже в течение некоторого времени у меня нет того, что ты считаешь деньгами.
– А ваш бизнес?
– Он принадлежит мне только теоретически.
– Вашу долю перекупил кто-то другой?
– Не в том смысле, в котором подразумеваешь ты. Если в двух словах, то дядя Ральф несколько лет назад занялся игрой на бирже. Как ты знаешь, половина всего принадлежала ему. Что-то пошло не так… многое пошло не так, и ему стало грозить банкротство. Фирма перешла к другому человеку, хотя и продолжает функционировать под нашей фамилией. У меня остались средства только для того, чтобы платить за обучение Стивена в колледже, да устроить жизнь Джейн.
