– С ней все в порядке? – послышался голос сверху, и Грейс различила неясный силуэт Кейт Шокросс. Ее голос тоже был каким-то непривычным. Почему они оба говорили таким странным тоном?

Кейт Шокросс… Кейт Шокросс. Вот ее бы он не закрыл на замок, конечно, нет.

– Меня заперли в подвале, – заплакала она.

– Грейс!

Резким, безумным движением она подхватила ребенка, как пьяная, поднялась по ступенькам и окунулась в великолепную звездную ночь – ночь по сравнению с чернотой, в которой она провела целую вечность, показалась ей яркой, как солнечный свет.

Когда Грейс поравнялась с Кейт Шокросс, та спросила все тем же непонятным тоном:

– Почему вы сидели в темноте?

Голосом, полным раскаяния, Дональд ответил:

– Это из-за меня. Я унес спички.

– Нет, викарий, это невозможно!

Кейт Шокросс обогнала Грейс и вошла в кухню первой. Через несколько секунд там горели три свечи. Грейс обратила свой безумный и одновременно яростный взгляд на них обоих и уже открыла рот, чтобы заговорить, но передумала.

Они стояли перед ней в перепачканной и изорванной одежде, а лица их под слоем грязи были побелевшими, как полотно. Мисс Шокросс неожиданно вытянула руку и, повернув к себе кресло, села. Дональд быстро шагнул к ней и проговорил:

– Я принесу вам что-нибудь.

– Нет, нет, со мной все в порядке, – почтмейстерша подняла голову и посмотрела на Грейс. – Какой ужас! Я этого никогда не забуду.

Грейс медленно перевела взгляд на Дональда, и тот тихо сказал:

– Они бомбили деревню. Старались уничтожить аэродром… Миссис Бленкинсоп…

– Миссис… – губы Грейс сложились, чтобы произнести фамилию женщины, но она не смогла сделать этого. – Мертва?

Дональд кивнул.

Грейс еще крепче прижала к себе ребенка и села.

– И миссис Купер. Бедная миссис Купер.

Грейс повернулась и широко открытыми глазами посмотрела на мисс Шокросс. Та сидела с низко опущенной головой и качала ею из стороны в сторону. По лицу ее текли слезы.

– Рени мертвая? – тупо переспросила Грейс. Потом вновь перевела взгляд на Дональда. – А ребенок?

– Он жив.

– Дэвид?

– Ранен в ногу, и его отвезли в больницу. Рени, по-видимому, оставила ребенка в убежище и вернулась на секунду в дом.

– И старый Бен Ферфут, – мисс Шокросс безудержно плакала.

– Бен? Бен? Погиб?

Почтмейстерша кивнула головой.

– И трое детей Каммингсов… те, что ходили ко мне в воскресную школу, и миссис Уотсон… – слезы ее катились по подбородку и падали на стол.

– Бен? О, Бен! – только и смогла выдавить из себя Грейс. Как ни странно, больше всего ей было жалко садовника. Но он был старый и все равно скоро бы умер, а вот Рени погибла такой молодой. Она сражалась с туберкулезом, победила его – и жизнь ее оборвалась под бомбежкой. И миссис Бленкинсоп уже никогда больше не поделится деревенскими сплетнями. Бедная! Но Бен… Бен. Перед этим страшным горем ее собственная боль отступила на второй план, утихла на какое-то время.

– Не плачьте, пожалуйста, не плачьте, – говорил Дональд, стоя рядом с мисс Шокросс. Он не дотронулся до нее, даже не положил руку на ее плечо, но Грейс ничего не имела бы против, если бы он прямо в ее присутствии обнял мисс Шокросс, успокоил, поцеловал.

– Вы должны что-нибудь выпить, чтобы успокоиться, мы все должны выпить, – с этими словами Дональд вышел, ступая медленно и тяжело. Скоро он вернулся, держа в руках три стакана и полбутылки виски.

– Выпейте, – он подал мисс Шокросс стакан, наполнив его на три четверти. Не поднимая глаз, почтмейстерша покачала головой, но Дональд повторил: – Пейте.

– Я… я обычно не пью, викарий.

– Сегодняшний вечер нельзя назвать обычным; вы должны выпить.

Мисс Шокросс подчинилась, после чего начала кашлять и брызгать слюной. Дональд одним глотком осушил полный стакан и почти сразу же налил себе опять. Но Грейс не стала обращать внимания на это – вечер действительно не был обыкновенным… Взяв стакан и переложив ребенка в одну руку, она поднялась из-за стола и, не сказав ни слова, покинула кухню.

Пятнадцать минут спустя Грейс сидела в кровати, опершись спиной о подушку, и смотрела прямо перед собой. Рядом с кроватью горела свеча.

Рени Купер, миссис Бленкинсоп и Бен. Были еще и другие, но этих троих она знала лично… и теперь они мертвы. Встретился ли Бен со своей хозяйкой, мисс Таппинг? Грейс надеялась, что да – о, как она надеялась на это. Возможно, там мисс Таппинг уже начала выращивать сад… Глупая мысль, все эти размышления о встречах и совместных прогулках на том свете – глупость. Чепуха. Смерть – она и есть смерть… Нет, нет, она не должна так думать. Гораздо приятней размышлять о том, что Бен встретился с мисс Таппинг, что в этот самый момент она ведет его поросшей травой тропинкой красивого сада, точно такого же, как и тот, что она оставила здесь, в котором тоже есть высокая живая изгородь из жимолости. Грейс мысленно видела, как Бен и мисс Таппинг стоят перед этой изгородью. «Ну, эту-то ему ни за что не срезать,» – говорит Бен…

Глупые, злорадные мысли. Нет, так нельзя, решила Грейс. Этот вечер принес ужасные испытания и для него, Дональда, – и для всех.

Она слышала, как он, проводив в деревню мисс Шокросс, вернулся домой. Грейс полагала, что он сразу же поднимется на второй этаж и пойдет в свою комнату, но он задержался внизу довольно долго. Наконец, его шаги послышались на лестнице.

Через несколько минут после того, как Грейс услышала звук закрывающейся двери, Дональд опять вышел в коридор. Он постучал в дверь ее комнаты и вошел.

Он медленно подошел к кровати Грейс и хриплым низким голосом пробормотал:

– Мне жаль, Грейс, очень-очень жаль, что так получилось. Прос… прости меня.

Она подняла голову. Дональд плакал. Грейс вдруг поняла, что он пьян, причем довольно сильно. Сейчас Дональд представлял из себя нелепое и жалкое зрелище.

– Все в порядке, не имеет значения, – произнесла она голосом, лишенным каких бы то ни было эмоций.

– Но… Грейс, мне жаль, что так получилось.

Она беспокойно пошевелилась.

– Говорю тебе, все в порядке. По крайней мере, можно считать это пустяками, если сравнивать с тем, что случилось в деревне, – сказала Грейс, в то же время сознавая, что ужасный мрак подвала будет забыт ею не так быстро (хотя и не подозревала, что для того, чтобы победить его, ей потребуется целых двадцать лет).

– Грейс, Грейс, – Дональд склонился над ней, положив руки на кровать.

– Я уже сказала: все в порядке. Иди спать, завтра тебе будет лучше.

– Я – я не могу идти спать, не могу спать один. Я их все время вижу. Я хочу, чтобы ты утешила меня, Грейс. Позволь мне лечь… в твою постель и обними меня.

– Нет, Дональд, нет. Так ты не заснешь, – она отодвинулась от него и вытянула руку, поскольку он наклонился еще ниже. – Иди спать. Пожалуйста… пожалуйста, Дональд.

– О, Грейс, Грейс. Я такой несчастный.

Он опустился на колени. Грейс закрыла глаза, с трудом сдерживая нахлынувшую на нее волну отвращения. Но когда Дональд на ощупь нашел ее руки, она посмотрела на него и твердо сказала:

– Нет! Нет, Дональд!

– Грейс… Грейс, – он не отпускал ее.

– Нет, Дональд, нет! Я сказала – нет! – Грейс уже кричала.

– Тсс! Тсс! Ты… ты разбудишь ребенка. Но хотя бы позволь мне… полежать… вот так, на твоей груди.

– Нет. Нет, Дональд, я уже сказала. Дональд… Дональд, ты слышишь, что тебе говорят? Уходи!

О, Боже! Боже милостивый. Необычный вечер, сказал он. Какой необычный конец необычного вечера!

Она закрыла глаза, и в этот момент часы в холле пробили десять.

У Грейс появилась новая кухарка. В общем-то не только кухарка – она занималась и другими вопросами и работала полный день. Звали ее Пегги Матер. Это была крупная, угрюмая женщина двадцати восьми лет, приходившаяся мисс Шокросс племянницей. Почему она решила эвакуироваться в эту далекую деревню, Грейс не имела понятия. По словам Пегги, она по горло была сыта авианалетами на Тайн. Однако, когда звучала сирена, новая кухарка не проявляла никакого страха и продолжала бесстрастно заниматься своей работой. Грейс не знала, какова была истинная причина ее переезда из Ньюкасла к тете, которую до сих пор она посещала довольно редко, – да это и не интересовало ее: теперь, когда в Уиллоу-ли проживал еще и Дэвид Купер с трехлетней Вероникой, Грейс была только рада лишней паре рабочих рук.