– Ты лжешь! Лжешь! – загремел он. – Этого не было!

– Не было, Дональд, это уж точно. Ты не способен заниматься любовью ни с одной женщиной, – на мгновение ей показалось, что он ударит ее. На лице его застыло страшное выражение. Однако Грейс уже понесло.

– Но Кейт Шокросс не знает об этом, – торопливо продолжала она. – Она думает, что ты любишь ее, и если бы не я, она была бы хозяйкой этого дома, и церкви… разумеется, не стоит забывать о церкви.

– Ты сошла с ума, женщина, ты совершенно потеряла рассудок.

– Я не сошла с ума, и ты это знаешь. Мне безразлично, любит тебя Кейт Шокросс или нет. Только мне жаль ее: она ведь не понимает, что ее обманули, – уже почти не контролируя себя, Грейс хотела добавить: «как и тебя» – и бросить ему в лицо имя Эндрю Макинтайра, но в этот момент дверь гостиной распахнулась. На пороге стояла Аджи. Она была в халате. Некоторое время женщина стояла молча, переводя взгляд с Дональда на Грейс, потом заговорила:

– На вашем месте я вела бы себя чуточку потише. Мало того, что вы разбудите ребенка, так вас еще услышат и люди, проходящие по дороге, и утром в деревне будет много разговоров.

– Между прочим, это… – хотя к Дональду вернулось самообладание, при виде Аджи он побагровел.

Та подняла руку.

– Знаю, знаю, не продолжайте… Это ваш дом, вы в нем хозяин и имеете право кричать, сколько хотите. Но мне кажется, что приходскому священнику и его жене не пристало выяснять отношения в новогоднюю ночь. Разве что этот священник – пьян… а такого тоже нельзя исключать, верно? – Как и Грейс, тетя тоже не могла уже сдерживать себя, хотя и понимала, что последнее замечание навсегда закрывает для нее двери в дом племянницы… Но это не беспокоило Аджи: за праздники она уже по горло была сыта его ханжескими оправданиями типа «немного выпил». И как только с этим мирилась Грейс? Дональд в ярости уставился на пожилую женщину, она ответила ему презрительным взглядом и вышла из гостиной. Грейс, взглянув на мужа последний раз, последовала за тетей.

Только когда они оказались в комнате Аджи и Грейс присела на край кровати, они заговорили.

– Он что, узнал?

– Нет, нет, – Грейс покачала головой. – Ты не поверишь, но он думает, что у меня роман с Бертраном Фарли.

– С Бертраном Фарли? С этим пучеглазым олухом?

– С этим пучеглазым олухом.

– Силы небесные!

– Вот уж действительно силы небесные, тетя Аджи. Уже во второй раз я чуть не сказала правду, но что-то удержало меня.

– И ты жалеешь?

– Не знаю, тетя Аджи, честное слово, не знаю.

В октябре тысяча девятьсот сорокового года Декфорд впервые подвергся авианалету. Он начался во вторник в половине восьмого вечера.

Жители жаловались, что война изменила деревню до неузнаваемости, подразумевая под этим аэродром Королевских ВВС, оборудованный в долине всего в одной миле к западу от Декфорда. На нем базировались истребители; самолеты летали над холмами день и ночь, и по прошествии некоторого времени иные остряки начали утверждать, что уже не могут заснуть, если не слышат шум моторов. Ну и, конечно, появились летчики – каждый день улицы деревни напоминали Морпет в базарный день, а в субботу после обеда шансов сесть на рейсовый автобус было столько же, сколько и зафрахтовать частный самолет.

Стали прибывать эвакуированные. Пока их было не так много, но достаточно для того, чтобы составить конкуренцию расквартированным авиаторам, которые жили в деревне вместе с женами, – такие пары платили больше и приносили меньше хлопот, поскольку за их детьми не требовался глаз да глаз.

Однако не было никакого сомнения в том, что пейзаж вокруг Декфорда действительно изменился. Поросшая вереском местность была утыкана бетонными пирамидами, на каждом повороте лежали мотки колючей проволоки, а на дальней стороне каменоломни, там, где много лет назад прекратились разработки, опять начали вырубать огромные глыбы.

Это обстоятельство было большим ударом для Грейс, поскольку Эндрю, призванный в подразделение горных стрелков, находился в Шотландии, что в конечном счете было не так далеко, и после двух месяцев строевых занятий он стал потихоньку приезжать домой через каждые две недели.

Однажды случилось так, что Грейс не удавалось увидеться с ним на протяжении почти полутора месяцев, и после этого она стала каждую субботу навещать тетю Аджи. Ребенка Грейс чаще всего брала с собой, но когда малыш оставался дома, за ним присматривала миссис Бленкинсоп. Если во время этих поездок Грейс и не встречалась с Эндрю, то все равно ее ожидали письма от него, и в спокойной уютной обстановке маленького уединенного дома Аджи Грейс внимательно прочитывала их, а потом писала длинные послания о том, что у нее на сердце.

Так протекала ее жизнь в первые месяцы тысяча девятьсот сорокового года.

Потом пришел роковой день – суббота, первое июня, – принесший падение Дюнкерка.[18] В одном из отступавших подразделений английских войск находились трое из Декфорда, в том числе и Бертран Фарли. О них не была ничего слышно до трех часов пополудни, когда на пост ПВО влетел полковник Фарли. Его опухшее, морщинистое лицо пылало от возбуждения. Из Дувра ему только что сообщили: все трое – Бертран, Тед Бэмфорд и Стив Бригналл – остались целы и невредимы. Затем полковник поспешил в дом кузнеца, чтобы сообщить добрую весть миссис Бэмфорд.

На следующей неделе Бертран Фарли вернулся домой, и Грейс случайно встретила его на улице. Его как бы окружал ореол героя – он пережил Дюнкерк. Но Грейс заметила лишь одну перемену: он несколько похудел. Вел он себя по-прежнему развязно, даже еще больше, чем прежде. Несмотря на те неприятности, которые он доставил Грейс в новогоднюю ночь, увидев его, она не смогла сдержать смех. Как ни странно, теперь он ей даже немного нравился Он был глуп, он был безвреден, он был – как тетя Аджи назвала его тогда – просто олухом…

Мисс Шокросс выглянула на улицу через край занавески светомаскировки, которую она постоянно держала закрытой, и увидела, что жена викария стоит рядом с капитаном Фарли и смеется. Слишком громко смеется, решила Кейт Шокросс, совсем не заботится о своей репутации. Она покачала головой. Бедный, бедный викарий. (Даже в самых сокровенных своих мыслях она не называла его Дональдом.)

В тот же день мисс Шокросс поинтересовалась у викария, знает ли он о том, что вернулся капитан Фарли. Она упомянула, что видела его с Грейс на улице.

Несколько дней спустя полковник Фарли устроил небольшую вечеринку по случаю благополучного возвращения сына. Среди приглашенных были и викарий с женой. Грейс знала, что Дональд с удовольствием отказался бы, но не знал, как это сделать. С того момента, как они переступили порог дома Фарли, она чувствовала, что Дональд не спускает с нее глаз. Грейс криво усмехнулась, когда хозяин, приготовив два стола, предложил гостям сыграть в бридж, а она и Бертран остались предоставленными самим себе. Бертран попросил ее сыграть на пианино, но Грейс отказалась, сославшись на то, что давно не практиковалась. Но когда он пригласил ее на прогулку в сад, она согласилась. В тот вечер он не был пьян, поэтому, решила она, никаких глупостей выкидывать не будет.

Грейс не испытывала никакого раскаяния из-за того, что бридж для Дональда будет испорчен. Хотя она не думала, что он снова устроит ей сцену, подобную той, что имела место в новогоднюю ночь, но была вполне готова опять столкнуться с тем же молчаливым осуждением, с каким Дональд вел себя большую часть января – она предпочитала это его показным забавам с ребенком.

Но все же, если говорить честно, его отношения с ребенком не были такими уж неискренними – далеко нет. Дональд был глубоко привязан к малышу, точнее даже было бы сказать, – любил его собственнической любовью. Один раз она увидела, как он крепко прижал ребенка к груди, а тот положил ему голову на плечо. Глаза Дональда были закрыты, на лице его застыло такое трогательное выражение, что Грейс почувствовала угрызения совести и на какое-то мгновение захотела, чтобы отцом ребенка действительно был он.