– Надя. Не знаю.

– Останешься после пятиминутки, Наа…

От удара входная дверь помещения чуть не слетела с петель. На этот раз в нее хлынула перемешенная ватага в оранжевых касках. Вместе с ней в помещение ворвался смачный мат и грубый хохот. Воздух покачнулся от резкого смешения запахов пота, грязи и грубости.

– Здорово, Сергей Сергеевич, что там с последним анализом? Печь видел? Опять этот упырь угандошил все!

– Отпуск что мне не подписал? Что волоебствуешь?

– Отгул обещал на завтра… И?

Вопросы, один за другим, сыпались на голову Сергея Сергеевича.

– Машину-то поправил?

Его ежик уже лоснился от раздражения, но он, сохраняя мнимое спокойствие, все-таки пытался отвечать на вопросы, улыбаться женщинам, пожимать все протянутые руки и прочитывать все раскрытые журналы. Штук пять.

– Да некогда пока. Пока ездит – там видно будет.

– Видел!

– Обещал – значит подпишу! В течение смены подойди, разберемся.

– Смотри! Пиздобол хуев!

– Распишись за двадцать пять, Корявый. Где справка?

– Илью кто-нибудь видел сегодня?

Минут пятнадцать я с открытым ртом наблюдала, как вся эта ватага размещается на стульях. Свободных стульев осталось три: один – возле меня и два сзади. Входные двери перестали хлопать, и в помещении повисли смешливые перешептывания, прерывистый кашель, чье-то хриплое дыхание и сопливые вздохи. Я осторожно оглянулась на свой будущий коллектив. В основном, это были мужчины в грубых куртках, оранжевых касках, с плотными варежками под мышкой. Молодые, старые – различного возраста – все походили друг на друга, как инкубаторские. Они сидели и ждали. Кто-то из них сладко зевал, кто-то смотрел в телефон, кто-то вполголоса разговаривал с соседом. Женщины выглядели отважными. Их подбородки, излишне задранные, висели как будто над тетивой. Пестрые косынки, выглядывавшие двумя концами из-под касок, были свежими; губы в основном яркими: красными, бордовыми, фиолетовыми. Те из них, которые постоянно вертели головой, смотрели на мир с плебейским вызовом. Я попыталась втянуть свою длинную шею в воротник рабочей куртки. Меня знобило от незнакомой обстановки и всех этих незнакомых людей.

Соседний стул так и остался пустым. Моя Вера не появилась пока. Может быть, она разбилась? Ожидание Веры затягивалось и пугало меня.

– Ну что? Где же этот кабан стреляный? – Сергей Сергеевич явно кого-то ожидал. Я посмотрела на свой «самсунг». Телефонный экран показывал тридцать три минуты одиннадцатого. Пятиминутка должна была начаться три минуты назад.

– Ох, опаздываю как всегда. Заболтался с Фадейкиным, понимаешь ли, – в дверь опрометью влетел резвый парень. Бросив каску и фуфайку на лавку, он присел возле Сергея Сергеевича. Схватил первый попавшийся под руки журнал и с виноватой улыбкой погрузился в него. – Сергей, начинай!

– Где был-то опять, Жень? – Сергей Сергеевич раздраженно посмотрел на часы.

– С Фадейкиным! Говорю же! Производственные моменты обсуждали!

– Начнем раскомандировку. Горбатов, слушай внимательно. Тебе там задание определил на сегодня. Вникай!

Сергей Сергеевич углубился в журналы. Он зачитывал какие-то анализы с прошлой смены, технические указания, дополнительные задания. Все его чтение сопровождалось нецензурными комментариями со стульчиков, присвистываниями, женским губным цоканьем. Он реагировал на все эти вставки, но реагировал молча, бросая лишь короткий и цепкий взгляд в сторону комментировавшего запись и продолжая читать. У меня сложилось впечатление, что где-то во внутреннем кармане его рабочей куртки припрятаны наказания для всех, им замеченных.

– Все! Пойдемте смену принимать! – Сергей Сергеевич захлопнул все журналы и, скрестив пальцы рук, стал провожать работников долгим взглядом. Несколько человек остановились возле стола:

– Ну что, Сергеевич? Когда отгул дашь?

– Да не знаю я пока ничего! Вот пристал – то со своим отгулом! Иди! Работай! В смене разберемся! А то, может, и не за что давать тебе его даже!

– А ты что сидишь? – я поймала на себе удивленный взгляд Евгения.

– Потому что не знаю, куда идти. Я – дозировщицей. На стажировку. Вы же сами сказали подождать конца пятиминутки, – Я растерянно смотрела то на Сергея Сергеевича, то на Евгения.

Сергей Сергеевич, стукнув себя по лбу, вскрикнул:

– Че молчала-то сидела? Надо было с Катей тебя отправить на двадцать первую печь. Я-то про тебя совсем забыл. Без тебя забот хватает! Еще бумаги ведь на тебя нужно оформлять. На кого вот только? Не знаю. Галька на больничном. Когда выйдет – неизвестно.

Сергей Сергеевич двумя руками схватился за голову, как будто она внезапно заболела у него.

– Как тебя зовут? Забыл.

– Надя.

– Надя, иди за дверью подожди, сейчас решим что-нибудь!

Я вышла из помещения для пятиминуток. Сердце колотилось бешено, так же, как сегодня утром, когда Андрей решил досконально изучить мое тело. Все. Полностью. По миллиметрам. Настойчиво и глубоко. Я блаженствовала, ощущая его ритмичную нежность. Мои виски стучали от радужного предвкушения. Я хватала губами губы Андрея. Его вздохи. Его запахи. Взрываясь от невыносимого наслаждения, я судорожно цеплялась за простыню, за плечи, за бедра, за волосы Андрея. И в этой точке бешеного оргазма я любила Андрея. Ровно шестнадцать секунд. Может, меньше.

***

Мы познакомились с Андреем все в том же магазине, где я работала продавцом, а он грузчиком. Я бы никогда не заметила его, не обратила внимания, если бы не наши постоянные соприкосновения в рабочее время. Когда он передавал мне коробку. Или когда помогал выставлять товар на полки. Эти соприкосновения длились гораздо дольше, чем того требовал момент, и это вынужденное затяжное касание раздражало меня. Я стала наблюдать за ним, когда оставалось свободное время. Я стала пытаться заговорить с ним.

– Андрей, ты пробовал новую тушенку?

Андрей, покрываясь пятнами от смущения, робко отвечал мне:

– Нет. Я ем то, что мать приготовит.

– Ты с матерью живешь?

– Да.

– А отец?

– Умер давно.

– Мне жаль..

– Мне тоже.

Постепенно Андрей стал моей тенью в магазине. Он, молча, следовал за мной попятам. Он всегда оставался рядом. Его рабочая смена длилась до пяти часов, но у него вдруг появлялись неотложные обязательства в магазине: то товар переставить срочно понадобилось, то коробки разобрать, то просто посидеть – «че дома-то делать». Однажды Андрей не вышел на работу, и я позвонила ему. Я настолько привыкла к его постоянному присутствию, что до звонка искала все утро и никак не могла найти себе место в магазине.

– Привет! Андрей, что случилось? Почему ты не на работе?

– Привет. Я заболел. Температура 39 и 3. Недельку дома побуду. Полечусь. Мать настаивает.

– Мм. Конечно. Выздоравливай, – я положила трубку и посмотрела в окно.

Мы постоянно живем в касательном движении. Мы касаемся разных предметов и встречных прохожих. Мы касаемся воздуха, воды, чьей-то улыбки, постороннего взгляда. И в этих бесконечных соприкосновениях мы абсолютно забываем о том, как они важны для нас, потому что они постоянны. Они всегда с нами. А если их забрать? Если забрать у нас эти постоянные соприкосновения. Что тогда останется нам?

Через два дня я снова позвонила Андрею.

– Привет. Можно тебя проведывать?

– Конечно. Я и сам.. – Андрей замолчал.

– Завтра после обеда зайду.

Задвинутые шторы в квартире Андрея создавали приятный и прохладный полумрак. За ними светило солнце, и пылало душное лето. Перешагнув порог, я как будто попала в другое измерение, пропахшее уютным и тихим бергамотом. С моей руки свисал пакет с яблоками, который я протянула Андрею.

– Витами.. – я не закончила предложение. Андрей забрал пакет, положил его на высокую обувницу, стоящую в коридоре, и бережно взял мое лицо в свои руки.

– Я ждал тебя, – его губы нежно коснулись моей щеки.

– А где.., – мое тело всколыхнулась от этой нежности, и я невольно подалась на встречу Андрею, ища его губы.