Она шла на исходе последних сил, передвигаясь в тенях, будто между сном и явью. И только гнев еще удерживал ее на ногах, не позволяя сознанию покинуть изможденное тело.

Но чем ближе надвигался рассвет, тем темнее становилось у нее на душе. Что же они все делают? Зачем? Почему? Ради чего в руки людей дается сила, наука, магия – власть? Все равно так или иначе, тем или иным путем, вместо того чтобы делать мир лучше, люди неизбежно сосредотачиваются лишь на самих себе, на комфорте и удовольствиях. Наука ли, магия – любой мир ждет один и тот же исход…

А она… что она может с этим поделать? Она словно стоит по колено в болотной жиже, голыми руками пытаясь отыскать чистый источник, питающий это мерзкое болото. Но с каждым ее усилием вода все ближе подбирается к горлу.

И вот она уже сама захлебывается, тонет, опускается на самое дно. Она танцует, обнимая полуголого эльфа… Чтобы затем упасть в смердящие руки тех, кого она уже через мгновение отправит в пустоту.

Может ли в этом быть смысл? Можно ли, следуя по этому пути, сделать мир чище и лучше? Нет, нет и нет! Она должна бежать, уйти с пути. Она вольна́ сделать свой выбор! Она уйдет на юг, к морю, безумно желая этого. Она хочет быть с Летодором, рожать ему детей и варить супы. Пусть так… Она должна уйти.

Выскользнув в окно, Джиа перебралась на широкие перила балкона и спрыгнула на пол. Двери спальни были распахнуты навстречу утренней прохладе, и девушка беспрепятственно вошла внутрь. В покоях было сумрачно, сильно пахло духами, и раздавался отчетливый запах… горя.

– Поднимайся, Ваше Высочество, – прошипела Джиа. – Поднимайся! Или я тебе помогу…

Она приблизилась к постели, схватилась за край покрывала и резким движением сорвала его в сторону вместе с одеялом, оставив без защиты свернувшееся калачиком существо. Ночная сорочка скрывала его худое тельце, а ажурный чепчик – круглую безволосую голову. Существо то и дело всхлипывало, пряча лицо в четырехпалых лягушачьих лапках.

– Прячешься… – зло усмехнулась наемница. – Но не меня или себя тебе надо бояться. Не бойся… Слышишь? Я пришла поговорить.

Джиа нашла в королевской спальне свечи и зажгла несколько из них. Затем она откинула с головы капюшон, опустила воротник и повернулась так, чтобы принцесса Гриерэ могла ее рассмотреть. Ее Высочество продолжала прятаться за шторами балдахина.

– Не бойся, говорю тебе, – повторила Джиа. – Ты – дочь короля, будущая правительница королевства, негоже тебе бояться. Ты просто не имеешь права бояться. Слышишь? – усмехнулась она. – Думаешь, что ты уродлива? Думаешь, что ты жестока и груба? О нет, Ваше Высочество. Ты слаба, глупа и беспомощна – вот что я тебе доложу. А это непозволительно для правителя. Вставай же и выслушай меня, как подобает принцессе. И не заставляй меня поднимать голос. Ты же не хочешь, чтобы сюда ворвались стражники и увидели твое ночное обличье?

В ответ Джиа услышала лишь робкое бульканье. Но ее угроза подействовала. Принцесса Гриерэ соскользнула с кровати и встала перед наемницей как есть. При виде ее ночного облика Джиа даже глазом не моргнула.

– Припоминаешь нашу первую встречу в лесу? – проговорила она. – Я охотилась на жабалака. А ты посмеялась надо мной. Но, знаешь ли, судьба посмеялась над нами обеими. Не жабалак похищал девиц из бедных деревень…

– Ква? – все, что смогла произнести принцесса своим большим лягушачьим ртом.

– Кто? – повторила Джиа, невесело усмехнувшись. – А это ты узнаешь в ближайшие дни, Высочество.

Наемница бросила быстрый взгляд за окно: небо светлело. Насколько понимала Джиа, это значило, что принцесса Гриерэ вступала в пограничное состояние между ночным и дневным обликом.

– Я хочу сделать заявление, Ваше Высочество, – сказала Джиа, коротко поклонившись принцессе-лягушке. – Сегодня ночью произошли убийства… Были казнены некоторые важные шишки… И я – Леилэ, сумеречная лиса – вменяю им в вину преступления против Закона жизни, против Единого и всех живых существ. Я обвиняю их в пытках, насилии и убийстве невинных девушек, женщин, детей… Я обвиняю их во лжи, алчности, разврате. – Она подняла голову и пристально посмотрела в глаза принцессы. – Доказательства этому ты найдешь в подвалах самой высокой башни Четвертой ступени… Но это не все, – добавила наемница, извлекая из кармана карту и протягивая ее принцессе. – Прими это как доказательство моей доброй воли.

Принцесса Гриерэ подошла к зажженным свечам и раскрыла карту.

– Твоя мать… твоя настоящая мать жива, принцесса, – быстро проговорила Джиа. – Она спит волшебным сном в болотной гробнице, что я отметила на карте.

– Ква-а, – простонала девушка, обернувшись. Ее большие желтые глаза заблестели.

– Она находится под заклятием, – сказала Джиа, отводя взгляд. Врать она не любила, но придумывать сказки умела хорошо. – Ты – дочь своей матери и неведомого существа, обладаешь достаточной силой, чтобы развеять это заклятие… Но прежде тебе следует разобраться со своим. Говорят, что настоящая любовь может разрушить злые чары… Хотя, – она хмыкнула, – я не уверена, что в этом ужасном мире еще может существовать любовь.

– Ква, – заметила принцесса.

– Ну да, – согласилась Джиа. – Возможно, я тоже люблю кое-кого… – Она задумалась. – Ну а если есть кто-то, кто готов любить тебя… Если вдруг есть такой мужчина, который готов годами ждать твоей благосклонности, сносить оскорбления и жестокие выходки… Возможно, его не испугает и твой ночной облик? Попробуй… Развей чары, помоги вернуться к жизни и своей матери. Я искренне желаю тебе в этом удачи.

С этими словами Джиа подошла к балкону, собираясь было уходить, но в последний момент обернулась. Солнце еще не вышло из-за гор, но небо уже наполнилось утренним светом, а облик принцессы начал медленно изменяться. Ее кожа разгладилась и посветлела, а глаза и рот значительно уменьшились. Изменилось и их выражение.

– Гриерэ, – проговорила Джиа, – если тебе все же не удастся снять свое проклятие, запомни вот что: охота на зверей – это хорошая забава, но гораздо веселее карать преступников! Запомни, твоей стране и твоему городу не хватает охотника – сьидам.

Небо стремительно светлело. В садах и рощах запели птицы.

– Прощай, Гриерэ, – прошептала Джиа, делая шаг назад, и пропала в тени, как будто ее и не было.

– Прощай, Леилэ, – тихо ответила принцесса.

С восходом солнца в Самторис пришло горе. Ступени столицы заливала густая господская кровь. Ужас, подобно чуме, быстро распространялся по городу. В страхе причитали женщины, плакали дети, бранились мужчины, выли собаки. Массовые убийства поражали жестокостью и наводили на мысли о ритуале.

Самая страшная жатва выпала на судьбу жителей Четвертой ступени. Были растерзаны и замучены многие из проживавших или гостивших здесь почтенных граждан.

Преступники взломали денежные хранилища, принадлежавшие главам торговых и ремесленнических гильдий. Но, вместо того чтобы присвоить награбленное добро себе, они набили этим золотом рты его же законным владельцам, да так щедро, что те задохнулись. Несчастных развесили кверху ногами на деревьях, и теперь их тела раскачивались, а золотые монеты со звоном сыпались на мостовую.

Нескольких высокопоставленных офицеров полиции и тайных служб нашли лежащими в лужах крови у ворот их семейных особняков. У благородных самторийцев были отрезаны кисти рук, уши и языки. А белые стены домов размалевали красными буквами обвинений в бездействии и укрывательстве.

В главном фонтане Четвертой ступени возвышалась дикая конструкция из мертвых тел. Уважаемые дамы, жены полицейских и министров, были раздеты и связаны, а во ртах их закрепили предметы для эротических игр. Надписи на крупных бедрах дам повествовали о убийствах, которые те совершали ради удовольствия и сохранения красоты.

Тяжелый топот солдатских сапог и грохот оружия с самого раннего утра сотрясали город. На улицах собирались группы людей. Одни из них протестовали, призывали к отмщению, другие же ликовали, выкрикивая во всеуслышание о справедливом возмездии.