Я не понял:

— Каким свидетелем?

— Предположим, у них есть какое-нибудь дело, и им нужен свидетель. Тебе расскажут, что ты должен был видеть, а ты все повторишь на суде.

— И что здесь опасного?

— Чувствуется, что ты новичок. Ты все расскажешь. А потом суд уходит на совещание и тебя переквалифицируют из свидетеля в обвиняемого. Причем, доказывать уже ничего не надо, ты сам только что рассказал все, как было. И тебе дадут десять лет. Тебе хочется сидеть десять лет?

Я сказал, что мне не хочется сидеть десять лет, и не обманул — мне действительно не хотелось сидеть десять лет.

Он уже достал карты, как появился охранник:

— С вещами на выход.

Вещей у меня не было, и я направился к двери.

— Повторяй все время вслух таблицу умножения, — напутствовал меня сокамерник. — Помнишь таблицу умножения?

Таблицу умножения я помнил, но на всякий случай спросил:

— Зачем?

— Чтобы они видели, что ты не псих. А то, чуть что — в психушку.

Мне казалось, что если я буду все время повторять вслух таблицу умножения, то за одно это меня упрячут в психушку. Но я промолчал.

Меня вывели во двор, посадили в машину с решетками.

Минут через десять мы подъехали к заднему входу трехэтажного здания. Там нас ждал человек, похожий на вышедшего на пенсию Буратино.

— Этот? — спросил он.

— Так точно, — ответили конвоиры.

— Следуйте за мной, — распорядился вышедший на пенсию Буратино.

Мы поднялись на лифте на третий этаж. Он показал мне на дверь:

— Входите.

Я вошел, а он остался в коридоре.

Я хорошо помню этот день. Вторник 23 июня. После дождливой недели выглянуло солнце, сразу стало тепло. Дел на работе было немного. В Москве своих проблем хватало, и меня особенно не беспокоили. С утра я дважды пыталась дозвониться до адвоката моего брата, но безуспешно.

Вот уж кто никогда не был гордостью семьи, так это мой младший брат. Его баловали, по мере сил и возможностей вызволяли из всевозможных неприятностей. Но теперь он попался. Попался не у нас, а за границей. Пытался сбыть фальшивые купюры. Откуда он их достал, не знаю, но то, что сделал он их не сам, это абсолютно верно, потому что сам ничего толкового он сделать никогда не мог. Однако следователи придерживались иного мнения. Я наняла адвоката.

В Москве пока еще не знали про эту историю, там сейчас было не до меня. Но когда узнают, кое-кто очень обрадуется: министр культуры республики на совещаниях красиво говорит о «благотворном влиянии культуры на общество», а брат ее в это время сидит в тюрьме. Да еще за границей. Да еще за попытку сбыть фальшивые купюры. Кончится это тем, что мне вынесут выговор за потерю бдительности. И если говорить честно, то поделом.

Наш председатель совета министров, которому местные пинкертоны, конечно же, все обстоятельно доложили, отнесся к аресту моего брата спокойно и поинтересовался, хорошего ли адвоката я наняла.

Я не знаю, хорошего ли я наняла адвоката, но сумма в валюте, которую он потребовал, значительно превышала мои возможности. Конечно, он говорил, что деньги нужны не ему, а кому-то еще для того, чтобы представить дело в другом ракурсе. Мне приходилось соглашаться и думать, откуда взять такую сумму.

Наш национальный художник, Оскар Варме, к сожалению, ныне уже покойный, много лет назад написал копии с двух картин французского художника конца девятнадцатого века Пьера Витро — «Афина свирепая с мечом» и «Голая Афродита и нимфы». Копии хранятся дома у его вдовы, подлинники, разумеется, — в музее. Моя помощница, особа деловая, отыскала специалиста — говорит, вполне уважаемого человека, — который, разумеется, не бесплатно, может дать профессиональное заключение о том, что в музее хранятся копии, а дома у вдовы — подлинники. После этого мы поменяем картины, и когда подлинники окажутся у вдовы, мы их продадим. Витро теперь стал моден. Одна его картина полгода назад была продана на аукционе в Нью-Йорке за пятьсот тысяч долларов. Пятьсот тысяч долларов за одну картину! А у нас их две. Половину получим мы, половину — вдова, она, разумеется, согласна. Мошенничество? Да. Но, во-первых, у меня нет выхода, мне нужны деньги. А во-вторых, я — только косвенная участница, всю процедуру берет на себя моя помощница.

В десять часов я вернулась с совещания у председателя Совмина и попросила Дину, так зовут мою помощницу, зайти ко мне:

— Когда приедет оценщик картин?

— Со дня на день.

— Кто он?

— Член Академии художеств.

— Что о нем известно?

— Любит девочек. Особенно молоденьких. Когда он появится, я отвезу его в школу олимпийского резерва к пловчихам, эти не подведут. Но если удастся наш второй проект, нам не нужны будут никакие оценщики.

Второй проект. Зимой нам в министерство прислали фотографии актеров народного театра из Полтавы. Этот театр должен был участвовать в проводимом у нас фестивале народных коллективов. И там Дина увидела фотографию молодой женщины, которая показалась ей знакомой. Она долго не могла вспомнить, кто это, но потом, когда пошла в бухгалтерию сдавать оставшуюся после заграничной поездки иностранную валюту, догадалась, что девица из Полтавы как две капли воды похожа на даму, изображенную на банкноте. И дама эта была королевой той страны, где арестован мой брат.

Идея Дины была авантюрной. Если мы подготовим с десяток очень неприличных фотографий этой актрисы, можно будет попытаться их обменять на брата. Глупость, а вдруг…

Собственно говоря, профессиональной актрисой эта девица из Полтавы не была, она работала воспитательницей в детском саду. Дина пообещала ей, что познакомит с режиссером, который подготовит ее для поступления в театральный вуз, и она станет актрисой. Ну какая девица не мечтает стать актрисой! А пока мы перевезли ее к нам и поселили на вилле Ады Варме, вдовы художника Оскара Варме. Она должна была помогать Аде по хозяйству.

Когда я увидела ее в первый раз, сразу поняла, что найти партнера, который бесплатно снялся бы с ней на непристойных фото, будет нелегко. Очень уж она была непривлекательной. Когда я ее спросила, какую роль она должна была играть на конкурсе народных театров, она сказала, что была занята в пьесе для детей и должна была играть лимон. Я посмотрела на ее лицо, и с тех пор мы стали звать ее Лимоной. Ей это почему-то понравилось, и она охотно называла себя Лимоной. Работала она хорошо, добросовестно.

Для успеха дела Дине нужен был молодой парень, который бы беспрекословно исполнил роль партнера и потом держал язык за зубами.

— Найти партнера трудно, — сказала я Дине.

— Трудно, — согласилась она.

И вот вчера Дина мне сказала, что нашла такого парня.

— Кто такой?

— Пока толком не знаю. Он голым бегал по улице, и его забрали в милицию.

— Он идиот?

— Нет, просто у него в бане украли одежду. Я вам завтра покажу фотографии.

Сегодня она принесла папку с фотографиями.

Голый парень идет по улице. Недурен! Красив, отлично сложен, одним словом, Аполлон! Обнаженный Аполлон… Интересно, как он выглядит одетым.

— Что-нибудь удалось о нем узнать?

— Родился в Москве. Двадцать восемь лет. Окончил ГИТИС. Не женат. После института работал в Тамбове, в местном театре. Уволился по собственному желанию. Потом случайные заработки. Дед Мороз. Женская сборная по волейболу.

— Как вел себя после задержания?

— Спокойно.

— Его, разумеется, одели?

— В отделении милиции нашли какую-то одежонку…

— Как, по-твоему, он не очень глуп?

— Милиция — не то место, где проверяются умственные способности.

— Не скажи. Нам важно знать, как он поведет себя в стрессовой ситуации.

Дина была категорична:

— Думаю, не разочарует.

— Ты в этом уверена?

— Почти.

— Значит, все-таки почти.

— Он красивый.

— Это не отрицательное качество.