— Ой-ой-ой. Не называйте ее вдовой! Она обидится, и вас выгонят.

Я продолжал:

— Картины в спальне. Если вы скажете, что хотите пройти с ней в спальню, это должно означать, что вы хотите уединиться с ней, чтобы спокойно посмотреть полотна. Надо просто: мадам Ада, пойдемте к вам в спальню и займемся нашим делом.

— Вы уверены, что она меня поймет именно так?

— Только так.

— В спальню, говорите. А по морде я не получу?

— Говорит разумно. Начал трезветь, — шепнула мне Вильма.

— Хотя в некоторых вопросах лучше по морде, — задумчиво произнес художник.

— Пойдемте на веранду, — предложил я.

На лестнице он внезапно остановился и посмотрел на Лимону:

— А кто вы такая? Вы работник музея?

— Она помогает нам по технической части, — ответила Вильма.

— Ему надо еще, — участливо сказала Лимона, и я налил ему еще бокал виски.

— За дружбу!

Он выпил.

Мы поднялись на веранду. Вильма повела его к перилам:

— Какой здесь вид! Какое море! Дышите морем! Солнце. Море.

Он подошел к перилам и неожиданно громко запел:

— Славное море, священный Байкал.

— Теперь все, — сказала Лимона. — Больше не влезет.

И в этот момент раздался треск. На спине художника лопнул пиджак.

Неожиданная неприятность.

— Я зашью, — успокоила меня Лимона.

Она взяла художника за руки.

— Пошли, пьянчуга.

— Иди с ними, — сказал я Вильме.

Они ушли, а я остался на веранде.

С пляжа поднялись Ада и Григорий.

Григорий — один из тех, с кем я должен встретиться по вопросу об ансамбле для круизного корабля. Я догадывался, где он служит, но меня это не касалось.

Они мило разговаривали. Ада кокетничала. Григорий ей подыгрывал:

— Таким, как ты, я бы запретил ношение прозрачных бюстгальтеров. Это полностью выбивает мужчин из нормального рабочего состояния.

Ада была кокетливо строга:

— У здоровых людей здоровые эмоции должны проявляться только в желании совершить что-либо общественно полезное.

— Пока что мне в голову приходит только одна общественно полезная акция — продолжение человеческого рода.

— Тогда я тебя попрошу совершить полезную акцию меньшего масштаба: помочь мне ввинтить две лампочки. А для начала отнеси лестницу.

Григорий послушно взял лестницу, стоящую у перил:

— Куда нести?

Ада победно улыбалась. Я был восхищен:

— Он вас слушается.

— Чем меньше на женщине одежды, тем больше ее слушаются мужчины, — ответила она, как я уверен, со знанием дела.

И в это время появился художник. Мой белый пиджак теперь обтягивал его, как скафандр.

Ада была потрясена:

— Это что за инопланетянин?

Григорий застыл с лестницей в руках:

— Не иначе как прошел сквозь стену.

— Здесь такое бывает, — поддержал я его.

Я не художник, но мне кажется, получилась бы прекрасная бытовая сцена: художник в моем белом костюме, Григорий с лестницей в руках и Ада, у которой расстегнулись все пуговицы на блузке.

Григорий наконец понял:

— Да это тип по поводу ансамбля. Белый. Помнишь, Елена говорила: тип во всем белом.

Ада обрадовалась:

— Наконец-то! Как добрались? У вас усталый вид.

— Со мной приключилось так много пренелепейших историй…

Григорий поставил лестницу, подошел к нему, похлопал по плечу:

— Надеюсь, все позади.

— Что значит позади? Не кажется ли вам, что мы попусту тратим время? Где нимфы?

Григорий растерялся:

— Какие нимфы?

Художник начал свирепеть:

— Пока еще не стемнело, я хочу видеть нимф. Несите их сюда. Если нимф здесь нет, то я на худой конец хочу рассмотреть Афро… На худой конец я начну с Ады.

Ада остолбенела:

— Ада — это я. И что вы хотите начать со мной на худой конец?

— Мадам, мы не дети.

Ко мне подошла Вильма:

— Ну как?

— Главное, чтобы не упал. Но говорит складно.

Художник продолжал:

— Соблаговолите пойти в спальню, мадам, и мы сразу приступим к делу. У вас в спальне хороший свет?

— Моя спальня не оборудована для публичных просмотров.

— Напрасно. Обнаженное тело лучше рассматривать при хорошем свете. Мне важно посмотреть, как обнаженное тело гармонирует с мечом, простите, с хлыстом…

Ада открыла рот:

— Хлыстом?!

— Хлыст — это застывшее движение.

Я представил себе голую Аду с хлыстом. Вильма догадалась, о чем я думаю, и взяла меня за руку:

— И не мечтай.

Григорий подошел к нам и восторженно протянул:

— Вы что-нибудь подобное видели? Большой мастер! Сексуальный гигант! А с виду…

Художник повернулся и решительно подошел к нам.

— Вы, — он ткнул пальцев в Григория, — вы немедленно повезете меня к нимфам. Эту вдову… — он показал на Аду, — эту вдову брать не надо. Тоща.

Потом показал на Вильму:

— Эту можно. И еще одна была. Такая стройная.

Очевидно, он имел в виду Лимону. Вкус у художника был утонченным.

Он схватил Григория за пуговицу:

— Поехали к нимфам. И немедленно.

Григорий махнул рукой:

— Ладно, поедем.

— Вы знаете, куда? — спросил я Григория.

— Знаю.

— А ты останешься здесь, — строго сказала мне Вильма.

В это время появилась министр. И все пошло по-другому. Увидев художника, она развела руками:

— Зиновий! Что ты тут делаешь? В каком-то странном виде.

Ответила возмущенная Ада:

— А он развлекается. Только что предложил мне раздеться догола и взять хлыст. Ты его знаешь?

— Это специалист по живописи. Академик. Академик Зиновий Зеленый.

Тот заплетающимся голосом прогнусавил:

— Пока еще не академик.

— И кроме того, мой старый знакомый… Мы не виделись, пожалуй, лет десять. Бог мой, как летит время…

— Ты совершенно не изменилась.

— И ты тоже. Такой же! Напиться до чертиков. Одеться в идиотский костюм!

— Дело в том, что по дороге сюда меня облили горчицей.

— Зиновий, я тебя хорошо знаю. Не придумывай. Кому нужно обливать тебя горчицей!

— Но меня облили.

— И после этого ты надел этот костюм.

— Мне одолжили этот костюм, и там какие-то бумаги.

А вот это мне совсем не понравилось. Там были мои документы, и я понял, что мне надо срочно выходить из подполья. Я подошел к художнику:

— Ну как вам мой костюм?

Григорий уставился на меня:

— Так это твой костюм?

— Мой. Я занимаюсь круизом.

— А почему ты молчал?

Теперь все смотрели на меня. Почти момент истины.

— Я жду команды от туристической компании, которая организовывает круиз. К сожалению, до сих пор подтверждения я не получил и начинаю думать, что круиз может сорваться.

Ада не успокаивалась:

— Тогда кто этот инопланетянин? Взять хлыст! Я ему покажу «взять хлыст»! Тоща я для него!

И в это время появился Борис. На нем была солдатская форма. Он вошел и стал по стойке смирно:

— Бравый солдат Швейк для продолжения несения воинской службы прибыл.

Все замерли.

Когда я поднялся на веранду, то сразу понял, что в мое отсутствие здесь что-то произошло. В центре стоял какой-то субъект в идиотском белом костюме, около него — министр. Леонард выгребал какие-то бумаги из кармана этого субъекта. Григорий что-то объяснял Вильме.

Я вошел и отрапортовал:

— Бравый солдат Швейк для продолжения несения воинской службы прибыл.

Ада обрадовалась:

— Борис, ты собираешься играть Швейка? Ты в роли Швейка?

— Я в роли самого себя. Ибо отныне я… — я вытащил из кармана документ и прочел: — Рядовой Робинзонов Кузьма Платонович. Правда, до сегодняшнего утра у меня была другая фамилия. Она меня устраивала, однако документальное отсутствие ее подтверждения удручало. Зато теперь у меня настоящие документы. Я — рядовой Робинзонов Кузьма Платонович.