Бурдуков рассказал, как нам добраться до складов и фактории Блонского, который принял нас действительно чрезвычайно радушно. Он же довольно подробно описал сложную ситуацию, что на этот момент сложилась в Улясутае.

Город Улясутай располагался в тысяче верст к западу от Урги. Свое название получил от монгольского слова «улияс», что значит «тополь». Тополями был обсажен не только сам город, но и обочины трактов, которые шли от Улясутая во все концы Халхи. Деревья защищали дороги от заносов зимой, а жарким летом дарили путникам и караванам благодатную тень. Караванов было много. Улясутай в силу своего географического положения являлся одним из крупных центров верблюжьей караванной торговли не только на пути между Кобдо и Ургой. Он также связывал столицу с оазисом Хами, расположенным на юге, с Джунгарией и Кашгарией, находящимися на северо-западе.

Весь Улясутайский район Сайннойонханского аймака с давних пор являлся не только мясной, но и сырьевой базой как для Иркутской губернии, так и для Якутской области. Иркутск находился в три раза ближе, чем Урга, до него была даже проведена телеграфная линия, а по тракту на иркутском направлении имелось несколько газолиновых станций, где можно было пополнить запас бензина и исправить мелкие автомобильные поломки.

В городе располагалось множество русских факторий и иностранных фирм, по большей части американских. Господин Блонский в Улясутае представлял интересы одной из таких компаний, но при этом, как русский колонист, отстаивал интересы и своих земляков. По этой причине он был официальным представителем всех иностранных колоний и пользовался авторитетом у монгольской власти в лице законно избранного местными князьями сайда – мудрого старца Чултун-бэйсэ.

Население Улясутая составляло чуть больше трех тысяч человек, причем две с половиной тысячи из них были китайцами. Китайский гарнизон в городе насчитывал до трех сотен бойцов, имелись казармы и военный склад. Гамины в подобных условиях чувствовали собственную силу и устанавливали в Улясутае свои порядки. Однако в город с юга прибывало все больше русских офицеров и солдат, спасавшихся бегством от большевиков. Бежавшие стекались в аймак из различных воинских частей и сбивались теперь в небольшие группы. Эти группы враждовали между собой и никак не могли определиться с тем, кто же станет единым командующим русских войск в Улясутае.

Старшим по чину и военному стажу был полковник Максим Михайлович Михайлов. Хоть его главенство и оспаривалось другими офицерами, перед общим врагом в лице молодого китайского комиссара Ван Сяоцуна и его помощника Фу Сяна распри на время позабылись. Объединение русских военных сил, местных монголов, а также иностранных колонистов и промышленников являлось угрозой для китайцев, положение которых с каждым днем становилось все более шатким. Ван Сяоцун отстранил от власти сайда Чултун-бэйсэ, выдал часть оружия со складов многочисленным кули – чернорабочим китайских фабрик, расположенных в пригородах. Теперь гарнизон насчитывал уже четыре сотни бойцов, что весьма тревожило некитайское население.

Монголы с негодованием встретили смещение с поста законного сайда, уважаемого всеми старого патриота Халхи Чултун-бэйсэ, мобилизация и вооружение китайских чернорабочих не вызывали восторга и у русских колонистов. Возникла вероятность погромов, атмосфера накалялась, и напряженность к моменту нашего прибытия в город достигла, казалось, своего пика.

По Улясутаю бродили вооруженные китайские патрули, проверяя документы, обыскивая прохожих и забирая у них все ценные вещи. По факту осуществлялся санкционированный китайскими властями грабеж мирного населения. В домах русских колонистов и офицеров частенько производились обыски, начались репрессии, почти во всех районах города выставлялись часовые. Кули, теперь вооруженные и вкусившие власть, открыто собирались по вечерам на митинги, призывая к поджогам, грабежам и погромам.

Резня русского населения, учиненная 21 февраля китайским гарнизоном в Кобдо, заставила улясутайцев крепко задуматься и о своей судьбе. В город поступали сведения о том, что в результате погромов некогда процветавший Кобдо был сожжен до основания, большая часть жителей перебита, те же, кому ночью удалось бежать в горы и укрыться в лесах, оказались без пищи и теплой одежды. Суровые морозы и голод в течение нескольких дней погубили всех женщин и детей, они замерзли под открытым небом в лютую монгольскую зиму. Лавки кобдоских торговцев и их дома подверглись разграблению китайцами, которые, не желая оставаться в опустевшем и сожженном городе, спешно покидали его, прихватив награбленное.

Погромы в Улясутае были теперь лишь вопросом времени. Ван Сяоцун мог в любой момент дать на них добро, однако, как любой молодой и неопытный руководитель, он нуждался в поддержке своих действий из Урги. Как ни странно, в Улясутае еще ничего не знали о том, что столица Халхи была захвачена бароном Унгерном. Ван Сяоцун отсылал туда гонцов, но они по непонятным причинам назад не возвращались.

Дурные вести из Кобдо стали тем фактором, который объединил все враждующие лагеря в Улясутае перед лицом общего врага. Колонисты во главе с Блонским вооружали работников своих факторий имеющимся оружием. Всю подпольную деятельность курировал теперь полковник Михайлов, вокруг него наконец объединились и другие русские офицеры. Во избежание погромов и поджогов на улицы города вышли и русские патрули, которыми руководили теперь кадровые офицеры, согласованно поделившие город на сферы контроля. Иностранные колонисты тоже начали выставлять часовых рядом со своими факториями и вооружали их, как могли. Многие жители подготовили обозы для спешного бегства, зажиточные горожане отправляли свои семьи из города на восток…

Мы прибыли в Улясутай поздно ночью. Бурдуков показывал дорогу к фактории «Андерс и Майер», которая находилась в пригороде у самых стен улясутайской крепости. Наш обоз въехал в просторный двор, огороженный деревянным частоколом сажени в три высотой.

На порог дома, в теплом тулупе и с керосиновой шахтерской лампой в руке, выскочил хозяин – с виду довольно крепкий и бодрый человек лет сорока, с офицерской выправкой. Узнав Бурдукова, он быстрым шагом пересек весь двор и приветливо распахнул свои объятия. Затем громко приветствовал нежданных гостей и крепко пожал каждому руку, приглашая в дом. По пути Блонский раздавал указания своим работникам относительно лошадей и верблюдов, с интересом взглянул на наш автомобиль с пулеметом на турели и, одобрительно качнув головой, произнес:

– Был у нас такой же «фиат» в Мукдене! Только бронированный и на грузовом шасси. Столько японской кавалерии накосил в первых же боях… Генерал Акияма тот «фиат» на всю жизнь запомнил, пожалуй… – Блонский добродушно хохотнул и хлопнул Бурдукова по спине с таким усердным дружелюбием, что тот поперхнулся.

Жена Василия Блонского, Мария Васильевна, суетилась, накрывая на стол. Хозяин дома раздал казакам табаку, разрешив курить прямо в доме. Перед гостями появилось большое блюдо с вареной телятиной, соленые огурцы, пирожки, большой кувшин с квасом и четверть самогона. Мы набросились на еду, а хозяйка просила не налегать на закуски, объявив, что скоро подоспеет и горячее.

– Ты, Маша, готовь свое горячее и здесь не маячь пока… Мы тут самогончиком гостей подогреем, а потом в баньку отправимся. У меня банька такая, какой вы в Урге своей сроду не найдете! Вот Алексей Васильевич не даст мне соврать.

Бурдуков поднял голову от тарелки с мясом, поправил на носу очки и утвердительно кивнул.

– Вы ведь из Урги теперь? Что там, гамины тоже нашего брата давят? – нахмурил брови Блонский.

– Что ты, Василий Васильевич! – Бурдуков удивленно глянул на гостеприимного хозяина. – Выбили гаминов из Урги! Барон Унгерн со своей Азиатской конной дивизией два дня штурмовал, а на третий выбил!

– Вот те ну! – громко удивился Блонский. – А мы тут сидим в неведении. Вот это новость! Что, совсем выбил? Не сунутся теперь или силы собирают, чтобы отбить столицу?