Выдавать себя за еврея в Азиатской конной мог додуматься только окончательно сошедший с ума. Рерих считал Вольфовича серым кардиналом, состоящим при бароне в статусе финансового директора и распорядителя, кроме того, Вольфович, со слов Рериха, знал в совершенстве несколько языков, включая диалекты Китая, и был просто незаменим как универсальный переводчик.

– Не спеши! Когда Вольфович тобой заинтересуется, он сам к тебе нагрянет. А пока старайся не привлекать его внимания, поверь, нам с тобой это будет только на пользу.

Мне и без Вольфовича хватало дел. Я носился по городу, налаживая новые знакомства и входя по возможности в курс дел. В районе Захадыра неожиданно встретил своего тюремного приятеля Бурдукова. Для него, судя по выражению лица, эта встреча тоже стала полной неожиданностью. Мы перенесли разговор в лапшичную к дунганам, где после сытной трапезы раскурились и теперь за чаем делились новостями. Бурдуков был осведомлен обо всем, что происходило в городе, и наша встреча оказалась для меня чрезвычайно познавательной. Выходило, что совсем недавно он встретил Рериха и общался с ним по поводу Торновского. Сам Бурдуков с семьей поселился на бывшей даче китайского генерала Ма, а Торновский жил с домочадцами по соседству. Рерих приглашал Торновского на службу к барону, и Бурдуков об этом знал.

– Торновский на днях прибудет к Унгерну, – уверил меня Бурдуков.

– Вы ему, пожалуйста, скажите, чтобы он прежде ко мне в штаб заглянул. Я его введу в курс дел, расскажу, как себя лучше всего с Дедушкой вести. Я ведь теперь начальник штаба Азиатской конной.

– Ох, Кирилл, кто бы мог пару месяцев назад подумать, что вы станете большим начальником у Унгерна.

– А вы знаете, что упомянутый вами генерал жаждет с вами увидеться? Мне поручено, если я вас встречу, передать, чтобы вы непременно явились к нему на прием.

– Ну так вы же меня пока еще не встретили? – Бурдуков придал лицу жалостливое выражение.

– Нет, пока еще не встретил, – смиренно кивнул я. – Но вас может встретить кто-нибудь другой, потому лучше вам все же собраться с духом и заявиться к Дедушке самому.

– Заявлюсь, – охотно закивал Бурдуков. – Очень скоро заявлюсь, обещаю вам!

Мы еще некоторое время поговорили на отвлеченные темы и расстались.

Я закончил знакомство со складами и получил новый наган с кобурой и патронами. Старый револьвер, выданный мне Сипайло, я сдавать не стал, решив хранить его на всякий случай в столе своего кабинета.

В штабе Азиатской конной было теперь оживленно. Мне придали пару бойцов для охраны, они днем растапливали круглую стенную печь, обогревавшую все помещения, а по вечерам уходили в казарму. Сегодня они натаскали откуда-то угля с запасом на неделю, и я отпустил их со службы пораньше. До позднего вечера возился с сортировкой документов и ел рисовые пампушки с чаем, готовясь запереть штаб и пойти спать. Планы мои нарушил барон, нежданно появившийся в дверях «тронного зала»:

– Ивановский! Хорошее ты место себе под штаб вырвал, хвалю! Тут сектор обстрела во все стороны изумительный. Только вот пулемет Браунинга поменяй на максим. Тебе тут, в тепле, разницы никакой, а снаружи бойцам при нынешних морозах максим не поможет, у него охлаждение водяное. А у системы «Браунинг» воздушное, будет работать и на такой стуже.

– Добрый вечер, барон! А это разве не система «Кольт»?

– Да все они системы «Кольт»… И максим, и пулемет Браунинга производятся на заводах Кольта, а вот инженеры у систем разные. Пулемет Браунинга у нас «картофелекопалкой» называют, потому что он большой минус перед максимом имеет, нельзя стрелять из положения лежа, взводный газовый поршень землю начинает рыть, с треногой таскаться неудобно, защиты от пуль никакой… Зато на морозе работает! Ну а максим тяжелее в три раза, с водой на четыре пуда потянет, зато безотказный и из положения лежа стреляет без проблем.

– Понятно, заменю на максим как можно скорее.

– А что это у тебя со щекой? Зуб болит? – Не дожидаясь ответа, Унгерн забрался по шкафам на пулеметный «зиккурат», сел за орудие и повел стволом из стороны в сторону. – А говорил, что не военный! Какую точку изумительную выбрал для гнезда!

– Это не я, Жамболон-ван постарался.

– Жамболон теперь настоящий воин! А совсем недавно овец пас. Ничего, он у меня до министра дослужится, умный он, чертяка! Ну давай докладывай о своих успехах!

– Вот штаб обустроил, документы перевезли. На складах был с Рерихом и в мастерских. Там гильз много и пороха, только пули отливать не из чего.

– Много гильз, говоришь? А сколько и под калибр какой? – Унгерн подошел к моему столу и заглянул мне в глаза.

К счастью, Рерих меня предупредил о том, что в отчете Дедушке нужно докладывать точные цифры, когда дело касается количества, а по боеприпасам еще и с калибром не ошибиться. Тут я был готов и отчитался без заминки:

– До трехсот тысяч гильз под калибр 7,62 имеется, еще около полсотни тысяч 6,5 Арисаки и с полсотни тысяч 7,57 под японские карабины. Есть артиллерийские гильзы без снарядов, но их всего пара сотен.

– Вот так новость! – Унгерн оживился. – Давай с Рерихом придумывай, как нам пулями дивизию обеспечить. Слыхал про военную школу? Нам туда не меньше пары сотен тысяч патронов для стрельб нужно в ближайший месяц, передай Рериху, пусть его полковник Дубовик придумает, где металла на пули достать, да в китайских мастерских порядок пусть наведут, может, еще чего полезного отыщут.

Входная дверь отворилась, в помещение штаба вошел Торновский. Увидев меня, он с порога приветливо махнул мне рукой, не обращая внимания на Дедушку:

– Ивановский, привет! Слышал, у вас тут мобилизация начинается, вот прибыл попытать счастья. – Он протянул руку мне, а затем крепко пожал руку Дедушке, который с интересом разглядывал нового гостя. – Унгерн, говорят, лютует, вот к тебе зашел за советом, с какого бока к нему лучше подход осуществить. Я ведь кадровый офицер, а такие у него, как я понял, не в почете.

– Тут всякие в почете, только почет сначала нужно заслужить! – Унгерн вклинился в разговор, не дав мне времени представить собеседников друг другу.

– Заслужу, не сомневайтесь! – Торновский улыбался Унгерну и, хлопая меня по плечу, добавил: – А место тут очень хорошее для обороны. Я бы лучше места для штаба найти и не сумел! Ну давай, братец, вводи меня в курс дел и веди скорее к барону.

– Не мучьте Ивановского, у него флюс! – Унгерн подошел к Торновскому ближе. – Да и в должности он меньше двух суток, еще не все знает. Давайте я введу вас в курс дел, мне это сделать совсем не сложно.

– Михаил! – представился Торновский и, широко улыбаясь, снова протянул барону руку для пожатия.

– Роберт, – пожал руку Дедушка, представившись одним из трех своих имен. – Вы говорите, что кадровый офицер, а где учились?

– В Иркутске окончил военное училище, потом в Петрограде в Главной гимнастической фехтовальной школе, еще в Иркутске на преподавательских курсах военного училища.

– Вы, выходит, и учить бойцов можете?

– Случалось. Приходилось и в боевых условиях учить, на войне с немцами дослужился до полковника, командовал батальоном.

– Похвально, а что же после войны?

– А после войны большевики власть захватили. Я уехал с семьей в Харбин. Год там прожили.

– Не захотели, значит, служить при большевиках?

– Я в Харбине был членом Комитета защиты Родины и Учредительного собрания, слыхали про такую антибольшевистскую организацию? Еще я был начальником снабжения всех подразделений харбинской белой армии. Когда Колчак пришел в Приморье, я вернулся в Иркутск и сначала сформировал, а потом и принял под командование от начштаба Южной армии 1-й Егерский полк в Стерлитамаке.

– Егерский полк? Тот, что участвовал в Бородинском сражении?

– Да нет, тот еще в прошлом веке расформировали. Этот был сначала Егерским батальоном охраны Ставки Верховного главнокомандующего в Омске. Когда я прибыл в Стерлитамак, батальоном командовал подполковник Глудкин. Осенью девятнадцатого года на Тоболе наш только что сформированный полк разбил противника под хутором Рожновским. Соседние части начали отступление, а мы оказались запертыми со всех сторон. Вышли с боями из окружения, не оставив врагу ни одного из сотни раненых. Ну уже после этого нам придали батальон из частей состава Степной группы, а чуть позднее полк развернулся в дивизию, в которую теперь входило два егерских полка, один конноегерский и отдельный артиллерийский батальон.