Редко в каком-либо другом произведении монгольской средневековой литературы можно встретить столь резкие, обличительные слова, столь откровенное описание трудного состояния простого народа — монголов. Изложено оно в кратких стихах, которые, по всей вероятности, распевались и в юртах аратов. Любопытно отметить, что в других вариантах «Повести об Аргасун-хуурчи» эти строки отсутствуют. Так, известный летописец Саган Сэцэн, феодал по происхождению, не счел удобным повторить их, а сообщил только, что «весь великий народ твой здоров»[2308]. Как же реагировал Чингис на эти речи? Он был явно смущен, но смущение его относилось не к сведениям о положении народа, а к тому, как встретит его главная жена Борта сообщение о новой его женитьбе. Боясь, что она его осудит, он сказал: «В юные годы встреченная мною Борта, супруга моя, видеть лицо твое тяжко мне. Когда войду к ней в юрту, тесной станет мне юрта. Если нет согласья в семье и она разгневается и рассердится перед чужими людьми, то мне-то ведь станет стыдно и боязно». Вот какие слова покаянной речи вложены неведомым народным сказителем в уста всесильного, могущественного хана монголов. Никак нельзя сказать, что поведение владыки оправдывается, хотя, казалось бы, ничего странного не случилось в том, что Чингис взял еще одну жену. Ведь известно, что монгольские ханы имели не по одной жене. Но в данном случае женой Чингиса стала корейская царевна во время войны. Оказывается, у древних монголов считалось зазорным жениться в условиях военного похода, без должных свадебных обрядов. В одной из летописей об этом так и сказано, что вельможи удерживали Чингиса от этого и говорили ему: «Во время похода, в степи жениться — это не дело!» И хотя Чингис боялся встречи с Бортэ, первой и главной женой, но она приняла известие о его новой женитьбе спокойно и с достоинством.

Узнав о таких словах своей главной супруги, Чингис, по словам сказания, вернулся в Монголию. Но сказание на этом не кончилось. По возвращении Чингис узнал, что Аргасун-хуурчи брал его золотой хур и кочевал где-то в степи. Существует поверье, что хур приносит счастье, лишиться его — значит лишиться счастья. И Чингис, разгневавшись, решил казнить Аргасун-хуурчи, но тот спел ему дивную песню-просьбу, и владыка отменил казнь, сказав:

Итак, в этом «Сказании об Аргасун-хуурчи» мы находим немало интересных сведений о жизни древних монголов. Никак нельзя сказать, что поведение Чингис-хана в этом сказании оправдывается, между тем осуждение передано достаточно тонко и умно.

В «Сказании об Аргасун-хуурчи» кратко, но выразительно показан образ главной жены Чингиса Бортэ-уджин. Она только что получила известие о новой женитьбе своего супруга, но приняла эту новость достойным образом. Не только в этом сказании она показана как добрая и умная супруга монгольского владыки. В «Тайной истории монголов» также имеются высказывания о ней как об умной и проницательной женщине. Это была достойная подруга Чингис-хана; он ее ценил и уважал, что не мешало ему иметь и других жен.

Когда Есугэй-багатур, отец юного Тэмуджина, отправился искать ему невесту и увидал десятилетнюю Бортэ, он отметил, что «в лице у ней блеск, в очах огонь». Этим выражением он подчеркнул не только красоту девочки, но и ее выдающиеся нравственные качества. «В душу его вошла она» («Oyin-tur-iyan-oro'ulba»), т. е. понравилась, — замечает летописец[2310].

Чингис-хан любил свою верную подругу. В «Тайной истории монголов» сохранился трогательный рассказ о том, как попала в плен к меркитам Бортэ и как была освобождена. Когда меркиты напали на стойбище Тэмуджина, то он вместе с братьями и матерью ускакал на верховых конях. Для Бортэ не хватило коня, и она поехала в повозке, запряженной быком, была настигнута меркитами и взята в плен. Не следует думать, что Тэмуджин пренебрег ею. Согласно монгольским обычаям молодая невестка занимала в семье самое низкое место и коня ей не полагалось. Вполне естественно, что ей пришлось спасаться в бычьей повозке. Тэмуджин был встревожен и огорчен. Он обратился с просьбой к Ван-хану помочь ему отбить у меркитов молодую жену.

жаловался Тэмуджин. Вместе с Ван-ханом совершил он поход на меркитов. Напав на их стойбище, Тэмуджин верхом на коне остановился и громко кричал: «Бортэ, Бортэ!». Та, услышав его зов, прибежала и схватилась за узду его коня. Была ясная, полная луна, и молодые супруги обнялись при лунном свете[2312]. Неизвестно, рассказал ли летописец легенду или подлинный факт, но в этом рассказе отчетливо показано, что грозному завоевателю были далеко не чужды сильные переживания и глубокие чувства.

Живая, энергичная и проницательная Бортэ, или Бортэ-уджин (т. е. госпожа Бортэ), неоднократно упоминается в «Тайной истории монголов». Это она первая поняла загадочное стихотворение Джамухи, пожелавшего отделиться от Тэмуджина[2313]. Это она пожалела Тэмугэ-отчигина, обиженного Тэб-Тэнгри, и, прежде чем Чингис-хан произнес свое слово, высказала разумное опасение за будущую судьбу своих детей[2314].

Неоднократно упоминается имя Бортэ-уджин в произведениях народного творчества. В погребальных гимнах и в песнопениях, посвященных Чингис-хану, раньше других персонажей называется она, первая и главная супруга. «Твоя Бортэгэлджин-хатун, раньше всех тебе повстречавшаяся», — произносит сунитский багатур в одном из первых гимнов после смерти Чингис-хана. «Любимая Бортэ-уджин Сэчэн-хатун», — обращается к ней певец. Время прибавило к имени Борта почетный титул «Сэчэн-хатун» (т. е. «мудрая царица»). Так увековечена ее память во многих гимнах и песнопениях, употреблявшихся в культовых празднествах, посвященных Чингис-хану. К образу Бортэ близок и образ матери, обрисованный в Золотоордынской рукописи.

К категории народных песен можно отнести и диалог, полный грусти и тревоги, между матерью и сыном, фрагменты которого содержатся в Золотоордынской рукописи. Мать отправляет сына на тяжелую службу к какому-то властителю и предостерегает его от различных опасностей. Горестно плачет она: «На службу, будучи разыскиваемо, будешь ты взято, дитя мое, судьбою данным прекрасным властителем!» И далее с еще большей скорбью мать говорит: «Увечьям и страданьям не подвергайся! Отправляйся, взлети, дитя мое!»[2315]. Диалог этот, написанный такими щемящими душу стихами, в какой-то степени отражает трудное положение молодого простого воина, призванного служить феодальному владыке.