Арендные отношения как в частных владениях, так и в государственных хозяйствах контролировались властями. Арендаторы обязаны были регистрироваться в соответствующих управлениях и получать документ на аренду[1848].

По-видимому, рента-налог с арендаторов государственных земель была меньше по сравнению с арендной платой на частнособственнических землях. Об этом можно судить по некоторым данным из источников. Например, об одном дяньху сообщается, что он обрабатывал 30 му казенных полей и платил налог в размере 10 ши[1849], т. е. в среднем 3 доу 3 шэна с 1 му. Другой пример, когда арендаторы заливных приозерных полей на юге (Сунцзян) общей площадью 500 цин вносили в казну 7700 ши зерна[1850], т. е. в среднем 1 доу 5 шэн с лишним с му.

Отсюда можно заключить, что средний налог-рента с государственных земель составлял от 1 доу 5 шэн до 3 доу 3 шэна с му земли, что значительно меньше, чем арендная плата на частных землях, но в несколько раз выше поземельного налога (ди-шуй), введенного на Севере в 1236 г.

Эксплуатация непосредственных производителей на государственных землях не ограничивалась только взиманием ренты-налога, установленного правительством. Крестьянство, непосредственно зависимое от центральной власти, страдало от жестокости и произвола чиновников, взимавших дополнительные поборы в свою пользу или налоги с умерших земледельцев[1851], за которых приходилось расплачиваться живым, хотя к ним и не переходила земля умерших.

Как было сказано выше, крестьяне, продававшие свою землю, являвшуюся частной собственностью, по-прежнему выплачивали поземельный налог за эту землю. Так же обстояло дело и с государственными землями, если крестьяне по тем или иным причинам утрачивали их или оставляли родные места и бежали. Поземельный налог за них платили оставшиеся жители[1852].

Большой тяжестью для крестьян была выплата налогов за тех, кто отбывал различные повинности в армии. По-видимому, в данном случае действовала общинная круговая порука, при которой все отвечали друг за друга и обязанности (выплата налогов и отбывание повинностей) равномерно распределялись среди остальных членов общины. Существовал даже специальный термин дай шу (уплата налогов вместо кого-либо). В китайских источниках юаньской эпохи встречаются упоминания об освобождении от налогов тех, кто вносил их за других. Так, в 1237 г. (10-й год эры Чжи-юань, 5-й месяц, день и-хай) императорским указом освобождалось от внесения пряжи и серебра население, платившее налоги за тех, кто отбывал воинскую повинность[1853].

В другой раз сообщалось, что в связи с необходимостью пополнить специальные войска (сюнь-бин) во внешних лу с каждых 100 дворов отбирали одного человека из людей среднего достатка[1854] нести эту службу, а налоги за них приказано выплачивать остальным жителям[1855].

Кроме военных были и другие повинности, ложившиеся всей тяжестью на крестьянство. На строительстве дорог, плотин, дамб широко использовали крестьян. На строительстве и ремонте ирригационных сооружений иногда работали десятки тысяч людей[1856].

Тяжелым бременем ложилась на крестьян обязанность держать на постое монгольских солдат[1857], снабжать их продовольствием в случае недостатка питания, а больных солдат — лекарствами[1858].

Население должно было и обслуживать иностранных послов, приезжавших с данью, в частности мусульманских, которым приходилось поставлять скот. А так как мусульмане не ели того, что было зарезано не ими самими, то это приносило населению лишние заботы и страдания[1859]. Наконец, много хлопот населению доставляли послы и войска своими требованиями лошадей, хотя это было незаконно. Издавалось много указов, запрещавших отнимать у населения лошадей, тревожить жителей, но эти запреты нарушались[1860].

Несомненно, система феодальной эксплуатации, осуществлявшаяся монгольскими ханами и их сатрапами, всей тяжестью ложилась на различные слои крестьянства, будь то удельные или государственные зависимые крестьяне или так называемые арендаторы. Вся экономическая политика монгольских завоевателей была направлена на укрепление позиций феодалов, в первую очередь монгольских, и обеспечение их интересов. Однако эта политика, сопровождавшаяся ограблением широких масс населения и обнищанием его, вызывала обострение классовых противоречий в Монгольской империи и приводила к выступлениям трудящихся слоев, прежде всего крестьянства, против монгольского господства.

XII–XIII века были для Монголии важнейшим периодом ее истории. В это время в жизни монгольского общества произошли крупные перемены, ознаменовавшие переход его от родового строя к феодальному. Изучение общественного строя монголов и тенденций внутреннего развития монгольского общества этого и предшествовавшего ему периода поможет выяснить общественно-экономические условия создания первого в истории монголов государства во главе с Чингис-ханом в начале XIII в. Не случайно проблемы социального строя монголов XII–XIII вв., имеющие первостепенное значение для решения других вопросов истории, привлекают внимание многих историков и филологов. Прежде всего надо упомянуть работу Б. Я. Владимирцова (1884–1931) «Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм»[1861], вышедшую после смерти автора, четыре десятилетия тому назад, но до сих пор не потерявшую своего научного значения. Следует особо отметить, что современные монгольские ученые также внесли свой вклад в изучение общественных отношений в Монголии. В этой связи, в частности, необходимо указать на важные работы Н. Ишжамца[1862], Д. Гонгора[1863] и Ч. Далая[1864]. Однако многие вопросы, относящиеся к указанной теме, остаются неизученными или малоизученными. Так, пока не выяснен этногенез монголов, остается открытым вопрос о преемственной связи между социальными институтами сюнну, сяньби, жужаней и тюрков, с одной стороны, и монголов — с другой. Древний монгольский род изучен еще недостаточно. Например, науке ничего не известно о той эпохе, когда у монголов, как у всех народов, была родовая организация общества с коллективной собственностью на имущество и продукты труда. Еще не раскрыты характер и роль органов родовой демократии. Остается неясным характер крупного скотоводческого хозяйства представителей родовой аристократии в последний период господства родового строя, а именно — вопрос о том, на чьем труде держалось это хозяйство — бесправных членов родов или рабов-военнопленных. Одним словом, своего исследования ждут еще много проблем социального и институционного строя древних монголов.

В предлагаемых заметках, носящих предварительный характер, конечно, не ставится задача решить или даже поставить все указанные проблемы. В них предпринимается только попытка показать некоторые социальные условия и характер борьбы Чингис-хана и его противников из того же лагеря степной аристократии, что и он сам, за власть, закончившейся созданием первого в истории монгольского государства. В статье также рассматриваются последствия монгольских завоеваний XIII–XIV вв. для самой Монголии. Из них уделено внимание отрыву большой части населения страны от хозяйства и сокращению численности монголов в результате угона их в чужие края, так как другие вопросы, относящиеся к этой теме, были кратко освещены в предыдущих работах автора[1865]. Что касается создания первого монгольского государства Чингис-ханом, то автор по возможности избегает повторения других статей, вошедших в настоящий сборник[1866].