Названия трех последних сочинений, упомянутых Лю Сяном среди источников «Планов Сражающихся царств», весьма невыразительны. Вряд ли можно надеяться на успех, попытавшись связать с этими сочинениями какие-либо элементы содержания рассматриваемого памятника. По типу своему они, вероятно, являлись разного рода тематическими сборниками исторической прозы, которые, судя по описаниям библиотеки, обнаруженной в 280 г. н. э. в погребении одного из вэйских сановников, были хорошо известны в период Чжаньго. Так, например, в состав этой библиотеки входило сочинение, называвшееся «Разные повествования» («Со юй»), в котором, по словам одного из первых исследователей знаменитой находки в Цзи, были собраны «записи о том, как в разных царствах гадали по странным и загадочным явлениям, снам, щитам черепах»[167]. Упоминаемые Лю Сяном «Повествования о событиях» могли представлять аналогичную по форме подборку текстов, заимствованных из исторических сочинений V-III вв. до н. э.

В «Планах Сражающихся царств» несомненно нашло отражение одно весьма заметное направление позднечжоуской исторической литературы. Есть ряд прямых и косвенных свидетельств того, что в позднечжоуское время получают распространение различные виды писаний биографического характера. Так, по словам Сюнь-цзы, во время погребальной церемонии наследники усопшего «вырезают [на камне или металле] эпитафию и родословную, чтобы с благоговением передать [потомкам] его имя»[168]. Такие краткие надгробные тексты, прославлявшие заслуги усопшего и рассказывавшие о его происхождении, очевидно, могли дать биографам знатных родов форму и материал для полуофициальных повествований о жизни их покровителей. Известно, что в «Происхождении поколений» («Ши бэнь»), сочинении, составленном в конце периода Чжаньго[169], уже имелся раздел индивидуальных жизнеописаний. Об этом свидетельствует следующая цитата, восходящая к утраченному разделу «Происхождения поколений», которая приведена в комментарии Сыма Чжэна к «Записям историографа»: «Согласно "Происхождению поколений", Хуань-цзы породил Вэнь-хоу по имени Сы. В посвященном ему повествовании сказано: "Жуцзы Ци — это сын Вэй Цзюя"». Один из современных авторов, анализировавший данный текст, писал: «Таким образом, в цитируемой Малым Сыма (т. е. Сыма Чжэном) книге "Происхождение поколений" действительно была представлена такая структурная единица, как повествование, при этом в нем описывались не события, а [жизнь] человека»[170].

Наряду с этими формами индивидуальных жизнеописаний, основанных на родовых преданиях и разного рода документальных данных, в конце эпохи Чжоу и в эпоху Цинь появились биографические сочинения, представлявшие собой серию самостоятельных апокрифических рассказов о деяниях героя, связанных лишь общей политической тенденцией. Такова, например, созданная в начале периода Чжаньго книга «Весны и осени мудреца Яня» («Янь-цзы чуньцю»)[171], рассказывающая о советах сановника VI в. до н. э. К сожалению, большая часть «неофициальных» биографий не дошла до наших дней и известна лишь по библиографическим описаниям и цитатам, сохранившимся в трудах комментаторов, средневековых энциклопедиях и т. д.

Современные исследователи считают, что реликты ряда утраченных текстов такого рода сохранены также на страницах биографических глав в труде Сыма Цяня[172]. Такое предположение будет вполне обоснованным и по отношению к «Планам Сражающихся царств». Действительно, дошедшие до наших дней фрагменты биографического повествования о Лу Чжун-ляне («Лу Чжун-лянь-цзы») находят близкие аналогии в современном тексте рассматриваемого памятника[173]. Коллекции речей и диалогов, связанных с именами чжаоского Улин-вана, циньского сяна Фань Суя (Ин-хоу), циского вельможи Тянь Вэня (Мэнчан-цзюня) и других, также, по-видимому, были заимствованы безымянными составителями источников памятника из соответствующих биографических повествований.

Таким образом, в книге, составленной Лю Сяном, получил отражение широкий круг произведений историко-повествовательного, теоретико-политического и историко-биографического направлений.

Невозможно выяснить причины появления в конце Чжоу — начале Хань сочинений, представляющих собой цепь речей, бесед и посланий, в которых раскрываются те или иные политические либо стратегические ситуации, обрисовывается внутреннее состояние государства и борющиеся в нем политические силы, отмечаются основные черты характера государственных деятелей и полководцев, без детального ознакомления с развитием древнекитайской исторической литературы. Хотя ее образцы, дошедшие до нас, весьма немногочисленны, сохранилось достаточное число свидетельств, рассеянных по страницам произведений древних и средневековых авторов, которые позволяют судить об истоках и основных направлениях этой литературы.

Хорошо известно, что первые датированные записи были сделаны еще в эпоху Шан (начиная примерно с XV в. до н. э.) жрецами аньянского оракула. Регулярно составлявшиеся ими полные гадательные тексты[174] включали наряду с упоминанием предмета гадания и ответа на заданный вопрос также результативную часть, содержавшую сведения о том, как проявились сделанные жрецом предсказания.

В XII в. до н. э. составители гадательных текстов начинают применять в некоторых случаях точную хронологическую фиксацию гаданий и связанных с ними событий по годам правления шанских ванов[175].

К этому же периоду относятся надписи на костях, лишенные гадательных формул. Они носят чисто «светский» характер и обычно представляют собой весьма краткие рассказы о деяниях вана[176]. Очевидно, в подобных случаях шанский писец использовал готовую форму результативной части гадательного текста. На это, в частности, указывает способ датировки этих сообщений.

Интересно отметить, что некоторые современные исследователи видят в такого рода надписях не результат случайно возникшей потребности сохранить память о каком-либо событии, а свидетельство зарождения в конце Шан практики регулярного составления придворными писцами вана текстов историко-документального характера[177]. Это, по-видимому, соответствует действительности, ибо эпиграфические материалы, относящиеся к периоду, непосредственно следовавшему за падением государства Шан и установлением власти династии Чжоу, открывают картину необычайного роста общественно-политического значения документальных и исторических записей. Тексты, покрывающие поверхность сотен западночжоуских бронзовых ритуальных сосудов, содержат сведения о передаче территорий в управление представителям знати, о многообразных методах вознаграждения за службу, о походах против соседних «варварских» племен и захваченной при этом добыче, о границах между территориями, подвластными различным чжоуским кланам, и т. д. Бронза в этих случаях играла роль «вечного» материала, который должен был сохранить документ в течение многих поколений.

О том внимании, которое в период Западного Чжоу уделялось официальным документам, свидетельствует наличие при ванском дворе специальных архивов для их хранения[178]. (Интересно, что четыре наиболее ранних из числа западночжоуских документов на бронзовых сосудах еще сохраняют некоторые внешние особенности шанских надписей: датировочная формула помещена в них в конце текста. Позже дату стали проставлять в начале текста[179]. В дальнейшем эта особенность сохраняется на протяжении столетий, она становится характерной не только для документов, выданных от имени чжоуского вана, но и от имени многочисленных местных правителей VIII-III вв. до н. э., ее переносят в свои труды составители хроник).