Не хочу про это думать! Не желаю!

Обедаю опять с Залиной, но беседа не клеится.

Я слишком задумчива, а она не настаивает на разговоре, мудро давая мне время оценить свое положение. Ну и, может, надеясь на то, что ее рассказ умиротворяюще подействует…

Вечер провожу в той комнате, где проснулась утром. Передо мной — блюдо с сухофруктами и пирожными и чай.

Все невероятно вкусное и ужасно жирное.

Так и поправиться недолго…

За окном шумит водопад, постоянный грохот воды бьет по нервам. Я никогда не смогу к нему привыкнуть, никогда.

Я думаю о том, чем занимается Зверь, и еще о том, что у него, наверно, нет возможности каждый день сюда приезжать.

Залина обмолвилась, что рядом — только дикие села, да и те в отдалении, а местность на несколько гектаров вокруг принадлежит семье, и здесь никто не живет.

Только козы и овцы пасутся.

И еще сказала, что для того, чтоб сюда доехать на машине, требуется не менее часа. По горному серпантину. На хорошей машине.

Не будет Зверь каждый день тратить столько, чтоб приехать и уехать. Это такая потеря времени, колоссальная просто. А любой бизнесмен должен ценить свое рабочее время. Это же его основной ресурс.

Так что у меня масса надежд на отдаленность поместья. Вот так, нежданно-негаданно, и плюсы в таком уединении для себя найдешь…

Но все плюсы нивелируются, когда за грохотом водопада я слышу еще более мощный грохот…

Он приближается, становясь все отчетливей…

Это вертолет! Ох, да! Это точно вертолет! И он садится!

Это что же, здесь есть вертолетная площадка?

Но я не видела…

Хотя, я же не все осмотрела… Да и плато перед поместьем ровное, на него запросто вертолет сядет… Специального оборудования явно не требуется…

Чутко прислушиваюсь к происходящему в доме. Хлопанье дверей пытаюсь уловить, голоса… Хоть что-то.

Но особо ничего не слышно. По крайней мере, мне из комнаты. А выходить страшно…

И вертолет… Кто на нем прилетел? Неужели… Неужели, у Зверя есть свой воздушный транспорт?

Но это же какие деньги… Баснословные!

Зачем такому человеку, с такими деньгами связываться с каким-то долгом? Пусть и родственным?

Зачем ему я?

Нет, теперь понятно, судя по его поведению, Зверь любит играть. Но вот изначально? Наша семья не особо богатая, не самая уважаемая… Неужели, только из-за обещания отцу?

Зверь не произвел на меня впечатления дикаря, хотя и очень старался это сделать.

Но я все же с глазами, и понимаю, что он — человек современный, не вчера с гор спустился…

Неужели, так сильно желал выполнить волю отца и деда?

Разве такое есть в современном мире? В реалиях современного бизнеса, чуждого законам крови?

Или он в самом деле, сначала решил выполнить данное обещание, а потом увидел меня… И…

И что?

Настолько я ему понравилась, что пошел на такой шаг? Несмотря на мое явное нежелание, на то, что я гражданка другой страны, и он не мог не понимать, что нарушает закон?

Или ему просто в самом деле, плевать на все?

И настолько уверен в своей безнаказанности?

Море вопросов и ни одного ответа.

Сижу, нервно перебирая в пальцах кружевное плетение скатерти, поджав под себя обе ноги, и смотрю теперь не на водопад, а на дверь.

Неотрывно.

— Познакомилась с моей мамой, сладкая? — вместо приветствия, говорит Азат.

— Да.

Я решаю быть краткой и не распространяться особо. Смысла нет. Просить опять, чтоб освободил, глупо, а больше мне разговаривать с ним не о чем.

— И как тебе твой новый дом?

Азат проходит в комнату, садится напротив, в кресло. Я боязливо подбираю ноги под себя, пытаясь дальше отодвинуться на кушетке.

Но жесткая лапа неожиданно и пугающе быстро хватает меня за лодыжку, и в следующее мгновение я, с тихим вскриком, лечу навстречу своему мучителю, нелепо раскинув ноги.

Цепляюсь за подушки на кушетке и еду вместе с ними с такой скоростью, словно меня волк злобный тащит. Или барс.

Через секунду я уже на спине, платье задралось, обнажив штанишки, платок с головы слетел, волосы, заплетенные в две косы, разметались.

И Зверь надо мной, упирает кулаки в мягкость кушетки возле моей головы.

Ситуация пугающе похожа на ту, предыдущую, о которой я не могу вспоминать без стыда теперь.

— Не подбирай под себя ноги, сладкая, не закрывайся, — рычит он мне в губы, обдавая горячим дыханием, — я не люблю, когда женщина меня боится.

— И все для этого делаешь, — не удерживаюсь я от дерзости. Но ведь это правда! Правда!

— Что я сделал, чтоб ты меня боялась? М? — он наклоняется от губ, так и не коснувшись их, к шее и лижет мою кожу, словно самый сладкий десерт. Меня опять пробивает дикой дрожью от происходящего. И опять слабеют ноги и руки, — может… — тут Азат рвет ворот закрытого платья, обнажая плечо и целуя опять, — может, то, что я тебя спас, напугало? А? Или… — губы скользят ниже, вслед за пальцами, расстегивающими мелкие пуговицы ворота по одной, томительно медленно, никуда не торопясь, — может, когда забрал тебя от родни, готовой продать незнакомому мужчине? Наверно… Или… Когда… Сделал тебе хорошо? Вчера? Помнишь? Помнишь, как ты стонала тут, извивалась? И пальцы мои держала… Сама, сладкая моя, сама… Я не заставлял…

Последнее слово он говорит ровно перед тем, как накрыть жадным ртом вершинку моей груди.

И меня помимо воли выгибает от запретного и такого стыдного удовольствия.

— Наверно… Наверно, я тебя этим напугал, сладкая… И сейчас? — жесткие пальцы тянут вверх подол и без того задранного платья, и через мгновение я оказываюсь постыдно голой, только в нижнем белье и длинных штанишках, перед его жадным взором. Этот миг просветляет немного, и я, вскрикнув, пытаюсь закрыться ладонями и одновременно оттолкнуть мучителя. Но Азат не позволяет, легко перехватив мои руки и привычно определив их над головой. Мы опять оказываемся лицом к лицу, и я тону в его взгляде, серьезном и напряженном, — сейчас я тоже тебя пугаю? — продолжает он нашу пошлую беседу.

— Да, — выдыхаю злобно, — да! Пугаешь! Нельзя держать человека против его воли! Насильно! Нельзя!

— Человека — нельзя, — серьезно соглашается он, а затем ухмыляется радостно, — женщину — можно.

Эти слова настолько заводят меня, что даже сил для борьбы придают. Женщина — не человек для него, да? Ах он… Шакал!

Прикусываю губу от злости, дергаюсь всем телом, пытаясь вырваться, хоть как-то выползти из-под его тяжеленного тела.

Когда же это не удается, просто отворачиваюсь и шепчу:

— Ты — проклятое животное. Делай, что хочешь.

И перестаю сопротивляться.

Зверь смотрит на меня сосредоточенно, но не делает больше попыток поцеловать или еще как-либо заставить.

А затем и вовсе отпускает и встает с коленей, на которых он стоял перед кушеткой.

— Я — не животное, сладкая, — говорит он спокойно, поправляя белую официальную рубашку, — я просто человек, который чтит традиции предков. И тебе бы тоже этому научиться. И нет, я не считаю женщин людьми второго сорта, что бы ты не подумала на этот счет. Но вы — нежные и доверчивые. Вас надо оберегать и наставлять на путь истинный. Учить. Этим я и займусь, пожалуй. Сейчас тебе принесут одежду, переоденься. Прогуляемся. Впрочем, — тут он оглядывает меня жадно и весело, — можешь не одеваться. И тогда, когда я вернусь, мы продолжим наши развлечения.

С этими словами он выходит из комнаты, я вскакиваю, быстро натягиваю через голову варварски смятое платье, застегиваюсь.

А через пять минут в комнату входит прислуга и приносит несколько огромных пакетов с эмблемами дорогих бутиков, названия которых известны в Европе.

Сижу, не пытаясь заглядывать в них, обдумываю слова Зверя. Его незамутненность и странное поведение злят и раздражают.

Особенно раздражает то, что он, кажется, совершенно уверен в том, что прав! Как так может быть?