Тот, со звезды доносящий мне звук.

И вот тут зазвучал орган. Тсс… В тишину спускается орган…

И все исчезло. И сонный юноша и печальная девушка и золотой олень и белый лебедь, плывущий среди водяных лилий, и луна и фея, и даже сам спящий Младенец стал невиден. А виден — Его сон, но какой!

Мир засветился изнутри таким глубоким синим и нежно зеленоватым светом, уводившим в такую тишину, в такой покой! Тому показалось, что сейчас, вот сейчас откроется окно в Вечность.

— Да, ты идешь туда, тебя ведет орган. Слушайся его и иди.

Том не понял, откуда идет голос. Кажется, это говорит Скрипач. Впервые он сам, а не его скрипка.

— Скрипка молчит, когда говорит орган.

— Орган и еще сердце. Кто ты, говорящий из глубины моего сердца?

— Том, ты идешь на дно тишины. И если там на дне тишины ты заметишь незаметного Ангела, окно распахнется.

— Незаметного Ангела?

— Да. Он живет на дне Тишины. Он распахивает окно в Вечность. И оттуда льется музыка. Ты думал, откуда берется музыка? Откуда берется красота? Не из нас же самих. Есть что-то глубже нас и больше нас. Гораздо глубже, гораздо больше. То, что есть всегда. Вечность.

Голос замолк. И орган замолк тоже. Все смолкло, но.

Вот она — волна Музыки. До чего тихая! То есть, то нет. Музыка, не разрушающая тишины, выплывающая из нее. По капле, как льющаяся вода. Тише. Тише. Еще тише. Но. Здесь кто-то есть. Я чувствую Присутствие. Кто ты? О, кто ты, благодатный?

— Ты заметил меня? Я все время перед вами, но меня не замечают. Всем кажется, что все возникает само собой. И музыка и красота — весь мир берется сам из себя.

— Нет! Нет! я знал всегда, я знаю, что есть кто-то гораздо больший, чем я и что Он близко, так близко! Ближе ко мне, чем я сам к себе. Его-то я и ищу всю жизнь.

— Так слушай:

И тут вдруг тишина обрела мощь. Она стала нарастающим колокольным звоном. Звон этот возникал из глубин и разливался в ширь и ввысь. И возникло такое сиянье!

Отворилась! Отворилась! Вот оно — окно в Вечность!

— Ах, Том, глупый, бедный. Том, какая вечность! Это тебе приснилось. Мы ведь остались такими же смертными, как и были. Правда у меня, а не у тебя. Она не хранится в звездном ковше. Она здесь в этом смертном теле. Правда — это я, хоть ты и зовешь меня просто Дуняшей. Я не сплю, не грежу, а дело делаю. А что ты сделал, чтобы добыть бессмертие?

— Я сам ничего не делаю. Я только не мешаю действовать Ему. Я ничего не делал от Себя. Я давал Ему действовать во мне. И чтобы ты ни сказала, Дуняша, я молчу. Бедная Дуняша, если бы ты смогла замолчать! Тише, тише, ну, пожалуйста, тише. Еще тише…

Если мы не затихнем, Он проснется и Ему придется еще раз умереть. Не надо! Не хочу! Я люблю Его! Лучше я за Него умру! Но. тише, тише, пожалуйста, тише.

Январь 2012 г.

Всё хорошо. Всё очень хорошо»… Как бы не так. Всё. может, и было хорошо, когда звучала скрипка Белого Зайца. Даже если было плохо, — услышу скрипку и. забуду про всё плохое. Точно и нет его. Одно слово — скрипка волшебная. Когда слышишь ее, как-то вдруг стыдно становилось, как будто сам не замечал чего- то самого замечательного. Да, самое замечательное сам не заметишь. А скрипка заиграет и — вот оно. И всё на свете можно вынести. Всё хорошо, если в душе всё в порядке. Эта скрипка как будто и вносила порядок в душу. Но ведь он ее потерял. Да, Заяц потерял свою скрипку. И вот, хочется сказать «все хорошо», а не можется, не выговаривается.

— У меня всегда были очень трудные поручения. Я их выполнял, но мне ведь так помогала эта скрипка. А теперь.

— А теперь ты должен будешь ее найти.

Эго, конечно, сказала Она, Старая Девочка.

— Я знал, что ты это скажешь, но.

— Трудно, Том?

— Очень.

— Но найти-то надо.

Рядом сидел Заяц со склоненными ушами и молчал. Том посмотрел на него и, вздохнувши, спросил:

— Ты не можешь припомнить, где ты ее потерял?

— Если бы я мог это припомнить, я бы ее нашел. Неужели не понятно? — Ну хорошо, а не можешь ли ты припомнить, где ты нашел ее в самый первый раз?

— Ну, Том, какие вопросы ты задаешь! Это же было совершенно волшебно. «Где? Как?» Эго не волшебные вопросы. Нигде. Никак.

— Ну да, нигде, никак. Он ничего не знает. И никто не знает. Даже Помпончик? Помпончик, ты оказался тут, но. без своей песенки. Ну спой, пожалуйста: «А я что-то знаю»… Слушай, почему ты поешь без слов и не улыбаешься? А. плачешь? Ты плачешь?!

— Да, Том, плачу. Ты что думаешь, самый веселый и стойкий человек не может заплакать? Может. Все могут.

— Да, может быть. Но почему ты плачешь?

— Том, я увидел прозрачного.

— Кого? Кого?

— Прозрачного ангела. Он всегда был здесь, оказывается, но его не замечали. Сквозь него смотрели. А тут вдруг я его заметил. Как будто лунный луч на него упал, и вдруг такое мягкое сияние полилось и.

— Что и?

— И я услышал слова: «Мы потеряли всё на свете. Судьба обрушилась на нас».

— На кого «на нас»?

— Не знаю. Но со всех шуршащих веток стали доноситься эти слова. Мне сделалось так грустно, что я не мог не заплакать и никак остановиться не могу. А потом еще другие слова стали доноситься: «Не сбросить тяжкого креста. День полон муки ежечасной».

И вдруг этот прозрачный ангел подлетел ко мне и сказал: «У этих слов есть продолжение. Если ты его услышишь, то, может, и высохнут слёзы». Сказал и отлетел. А я так захотел услышать это продолжение! Но вот не слышу.

— Том, луна уже побелела. Сейчас будет рассвет. Ты увидишь и озеро, и Дюймовочку, и белого лебедя. Ты спроси у них, не знают ли они продолжения. Я только знаю, что оно есть. Я ведь все-таки что-то знаю. Ну вот, а что именно, это ты у них узнай.

— Помпончик, ты всегда мне помогал. А теперь просишь, чтобы я помог тебе? Вот и Заяц всегда помогал мне, а теперь мне надо помочь ему..

— Да, Том. Помоги нам, может, и себе этим поможешь.

Том вздохнул, поежился. То ли от этих слов, то ли от рассветного холодка. А между тем начался рассвет. Невдалеке показалось озеро с белым лебедем и Дюймовочкой. В озере плавали белые лилии. Над озером склонялись ивы. — «Интересно, — подумал Том, — слышали ли они те печальные слова?» Он задал этот вопрос Дюймовочке, и она кивнула. Слышала.

— Правда? Вы все слышали? Ну а продолжение слышали?