Мне хочется спросить очень тихо, и даже не знаю кого спросить — а все-таки спрошу Ее, мою любимую: Почему люди умирают? Почему дорогие, дорогие люди болеют, мучаются и умирают?
В прошлом году умерли три очень дорогих человека. И как при этом можно говорить, что все хорошо? Как? Вот мы живы, а они.
— Слушай, Том, поймешь потом.
Это сказала Она — Старая Девочка, или Розовая Фея или просто Самая Любимая. Вот что Она сказала:
Что значит — мертвые, живые?
Все смертные. Мы все умрем.
Бессчетны капли дождевые.
Листы обрызганы дождем.
Всё, всё начертано на плане.
Отмерен срок тебе и мне.
И вдруг — внезапное сверканье:
Луч в капле, как пролом в стене.
И будто решена задача —
Вот здесь, не где-то вдалеке
Сверкнула радость среди плача,
Как крошка золота в песке
След потаённый мной замечен:
Мне в этой жизни суждено
Здесь в смертной мгле увидеть Вечность —
В сплошной стене найти окно.
Том долго смотрел на нее молча. А потом сказал раздумчиво:
— В сплошной стене найти окно… Это твое задание? Мы опять даешь мне задание?
— Да, Том. Не только я — тебе. Ты сам себе даешь задание. Ведь ты не можешь не искать.
— Да, не могу. Я видел лучи, сошедшиеся в капле. Как же я могу не искать теперь?.. Они на миг сверкнули и исчезли. Но этот миг., он во мне остался. И горит. И жжет. «Пролом в стене» говоришь ты. Или в сердце. Будто целое небо вторглось в меня. И хотя ответ не найден, я уже знаю, чувствую, что его можно найти. Это невероятно, но это правда.
— Ну, положим, правды в этом нет никакой.
Это сказала женщина, как бы сказать — какая? Может быть, она видом своим напоминала Бабу Ягу. Но нет, пожалуй, не такая страшная, даже обыкновенная. И все-таки.
— Ты кто?
— Я и есть Правда. Это мое настоящее имя. Хотя есть у меня и уменьшительное: Правдуня, Дуня, Дуняша. Но только Правда — это я. Об этом не следует забывать. И засыпать совсем не следует. Вот про ваши волшебные сны забыть следует. Надо дело делать, а не спать.
— Да? Какое же дело?
— Мир переделать надо. Разрушить старый, построить новый.
— А разрушать зачем?
— А зачем, скажи на милость, нам нужен мир, в котором есть все то, о чем ты говорил? И болезни и смерть и голод и холод, и пожар? Зачем, зачем все это?
— Не знаю зачем, но…
— Никаких «но»! Не знаешь, а я знаю, что такой мир нам не нужен.
— И ты знаешь, как уничтожить болезни и смерть?
— Буду знать, если только не спать, а дело делать. Наука все узнает и все сможет.
— Наука узнает, как этот мир создавался? Самого Создателя узнает?
— Да никакого Создателя нет. Если бы был умный разумный Создатель, то и мир был бы умным. А мир безумный.
— А ты — умная? И сможешь создать умный мир? А цветок создать можешь? А сосну? А горы? Море? Небо?
— Эго все силы природы. Её игра, случай. А мы сделаем так, что всё будет разумным.
— Бедная ты моя,, ты просто не любишь мир. «Мы живем в этом мире, если любим его», сказал один великий поэт. Мне тебя жалко. Но еще жалче мне Его. Ты говоришь так громко, что можешь Его разбудить. И тогда.
— Что тогда? Что будет, если ребенок, наконец, проснется?
— О, пожалуйста, тише, тише. Хоть бы Белый Скрипач заиграл и заглушил бы эту «Правду».
Но Белый Скрипач не появляется. Появляется белый Помпончик со своей бесконечно доброй улыбкой и с лукавинкой в глазах. И звучит его неизменная песенка:
А я что-то знаю.
А я что-то знаю,
А я что-то знаю,
Знаю и пою.
— Помпончик, дорогой мой Помпончик. Я всегда тебе верил, всегда знал, что ты что-то такое знаешь, чего я еще не знаю. А теперь. А теперь я тоже что-то знаю, почти как и ты.
— Да, Том. Только я что-то знаю и пою. А ты что-то знаешь и грустишь.
— Я просто боюсь, что не выполню Ее задание. Оно слишком трудное.
— Брось. Ты всегда выполнял Ее задания. И сейчас выполнишь. Только — тише… Сам стань тише. Пусть в тебе затихнут все страхи и сомнения. Пусть затихнут. И тогда ты найдешь тех, которые никогда- никогда не нарушают тишину, а, может даже сами создают ее. Ну, видишь?
И Том увидел костер. Тот самый костер, который всегда вводил его в такую тишину, в такой покой! Вот он! И вот вокруг него — четыре тишайших. Четыре гнома сидели вокруг костра. Послышался тихий- тихий звон и голос первого гнома:
Вода. Она почти бела
И камень наклонен.
Вода как будто берегла
Великий Божий сон.
Чей сон? Ничей. Застылость скал,
Недвижный водный глаз…
Спи, Боже, чтобы мир стоял,
Спи, в сердцевине нас.
И ни «зачем», ни «почему»
Ни где-то, ни впереди.
Мы снимся Господу, Тому,
Кто спит у нас в груди.
И тихо нарастает высь
И ширь на ни-че-го.
Но только, мир мой, берегись,
Не разбуди Его.
Снова тишина и в ней, не нарушая ее — звон со звезды. И — голос второго гнома:
И не надо музыки. — Сейчас
Тишина по капле входит в нас.
Может, нам часы затем даны,
Чтоб вбирать движенье тишины,
Чтоб из всех осколков и частей
Вдруг собралось там, в душе моей
Целое. И тишиной полна.
Поднялась бы музыки волна.
Слышен звон со звезды.
И голос третьего:
А мертвые не ходят по ночам
И даже не блуждают где-то там,
В прозрачном мире теневом, ином —
Они уснули бесконечным сном.
Уснули в самом деле, так как спят
Огромные деревья; как закат,
Раскинутый над миром. Погружен
Великий мир в священный, общий сон.
Тсс… В тишину спускается орган
Дух входит внутрь, как тело в океан
И тонут страхи и мечты твои
В чистейшем бесконечном бытии.
Тому показалось, что вот-вот зазвучит орган и появится ответ на все вопросы. Но нет. Звон со звезды и —
Правда моя в далеких горах.
Правду мою выдыхает Бах.
Ветер колышет веткой лесной
Правда моя высоко надо мной
Тихо хранится в звездном ковше.
Правда моя — глубоко в душе,
В тайном пласте засветившихся ран.
Правду мою изливает орган,
Тот, что спускается глубже всех мук,
Тот, со звезды доносящий мне звук.
