Впрочем, без потерь тоже не обходилось — периодические стычки все равно забирали много людей. А нынешняя медицина ну никак не хотела увеличивать процент выживаемости, даже наоборот, старательно его ухудшала.
Но основную задумку рейда уже можно было считать выполненной: мы нанесли немалый урон Сигизмунду, в том числе и репутационный, отобрали целый город, навели страху на жителей, да и трофеями знатно разжились. Теперь только остается спланировать маршрут так, чтобы проскользнуть без крупных столкновений к Витебску.
Думал, думал и решил пройтись по лагерю, дабы отвлечься и взбодрить личный состав своим присутствием.
Картинка открывалась уже привычная: вот кашеварят, вот лошадок обиходят, а это Федот Жур, здоровенный детина с располосованной сабельным ударом мордой, тиранит молодых ратников, дабы булки не расслабляли. А вот лекарь Ратибор, прозванный почему-то Петлей, тоже на диво крепкий и страшный на обличье, меняет повязки раненым.
— Ай, больно... — взвыли придушенным фальцетом.
— Нешто баба? Чего воешь? — хмыкнул Петля, грубо тыкая пальцем в прихваченную сапожной дратвой рану на лбу пациента.
— Больно же, дяденька... — сипло пискнул совсем молодой пацан из галичской дружины, вовсю заливаясь слезами. — Мочи уж нет, так больно...
— Глава не гузно... — авторитетно проскрипел лекарь, щедро обляпывая шов жутко смердевшей мазью. — Поболит, да перестанет...
Я обреченно вздохнул. Да уж, с медициной у нас даже не скверно, а вовсе херово. И никакого просвета не видно. Приказывал долбаным коновалам руки мыть перед тем, как приступать к работе, да инструменты хоть как-нибудь стерилизовать — дружно покивали и так же дружно забили. В чем-то они правы, какая нахрен стерилизация, если после сечи раненые вповалку десятками лежат, а режут и шьют всех одним ножом и одной иглой, а с другой стороны, так оставлять тоже нельзя. Даже простое введение минимального антисептического практикума спасет множество жизней.
В общем, решил пока не лезть со своим прогрессорством. А вот вернемся домой — начну вешать за грязные руки, то бишь, подойду к делу системно и тщательно. Может даже удастся добыть более-менее сведущего лекаря-грека из Византии или вообще араба, чтобы преподавал медицину — оные вроде сейчас в медицине впереди планеты всей.
Не стал мешать Ратибору и пошел дальше.
Неожиданно из-за саней с припасом раздалось гулкое бормотание «человека духовного звания» Ипатия.
— И пойде человече божий Ипатий на латинян с хрестом божьим в руцях, глаголюще: «Господи пособи мя тако на злодеев сих!». И оттого вострясеся весь град и нападе великий страх на кафоликов и попадаше оные со стен, аки листы с древа...
Я чуть не расхохотался. Во дает, шельмец.
То, что Ипатий учен грамоте, получилось узнать совершенно случайно. И дабы талант не пропадал, я обязал его записывать подробную летопись нашего похода. Тот долго и умело отбрыкивался, но обещание отлучить от хмельного, быстро наладило мужика на рабочий лад.
Обошел сани и узрел Ипатия. Тот сидя на корточках и высунув от прилежности язык, быстро работал гусиным пером по листу бумаги.
Завидев меня, монах мигом бухнулся на колени.
— Княже! Вот, исполняю твой урок, значитца...
— Покажи...
Прочел несколько строчек написанных на удивление красивым почерком и довольно хмыкнул.
— Это что, выходит мы с тобой сами всех супостатов победили?
— Дык... — Ипатий скорчил виноватую рожу.
— Ври, да не завирайся. Понял?
— Угу...
— Ладно, пиши... — хлопнул увесисто ему по плечу и пошел дальше.
Как ни крути полезный человечек. Да, прощелыга, шельмец и прохиндей, но его полезные качества сильно перевешивают недостатки. За все это время он стал любимцем ратников, теперь они считают, пока с нами Ипатий — Господь на нашей стороне. Что очень немаловажнодля поднятия боевого духа. А еще, я задумал его сделать символом торжества православной веры над католической ересью. Для чего отписал письмо архиепископу Полоцкому Фотию, в котором подробно изложил «подвиги» Ипатия и намекнул, что сии случаи не меньше, чем чудо Господне. Да наказал распространить в народе. Так что, если выгорит, нашего шельмеца ждет великое будущее.
Только отошел от него, как меня нашли рынды и, выпучив глаза от важности, наперебой заблажили:
— Взяли, княже, взяли! Тяпа взял гонца Жигимонтова, а Зиновий Степаныч со своими перехватил тех, что побили наш дозор! Грит, посекли всех, но их набольшего и еще одного приволокли...
Губы сами по себе растянулись в свирепой и злорадной ухмылке. Пару дней назад у нас практически полностью вырезали передовой дозор. Мало того, что вырезали, так еще выпустили кишки раненым, привязали к деревьям и оставили умирать. Ну что же, как говорится, земля не имеет форму чемодана, она круглая. Отольются кошке мышкины слезки.
— Первыми ко мне тех, кто побил дозоры...
Вскоре ратники притащили раздетого до исподнего совсем молодого парня с разбитым лицом и мужика постарше, с выбитым глазом, свисавшим из глазницы на кровавых соплях.
— Местного боярина сын, княже. Озоровал со своим холопами, числом два с половиной десятка. Мы их выследили, да побили, никто не ушел, — скупо доложился Зиновий, пожилой, солидный мужик — сотенный из галичской дружины. — Второй — его дядька, сиречь, для присмотра приставленный. Я успел распытать у одного из ихних раненых, когда тот помирал. Эти — пока молчат.
— Будь ты проклят, пес! — захрипел молодой.
Второй молчал и только презрительно кривил морду.
Я помолчал немного и тихо поинтересовался:
— Зачем над увечными и ранеными измывался?
— Собакам собачья смерть! — сын боярина презрительно сплюнул. — И тебе, схизматик, скоро та же доля!
Смысла допрашивать пленных не было, я и так прекрасно ориентировался в местной обстановке, а большего, скорее всего, они и не знали.
— На кол, псов... — тихо шепнула на ухо Зарина.
Я помолчал немного и коротко повторил совет аманатки.
— На палю...
При этом не испытал ни капельки угрызения совести. Все правильно сказал щенок: собаке собачья смерть.
Но сам смотреть на казнь не стал, отошел в сторону и приказал привести захваченного гонца.
Гонец, носатый парень в круглых очках и рясе, был больше похож на семинариста или на молодого монаха, чем, собственно, на гонца.
— Шел с отрядом в полтора десятка всадников, — доложился десятник из моей личной дружины. — Сей пытался прошмыгнуть, как мы их перехватили. С ним вот это было... — Тяпа бережно передал мне кожаный футляр скрепленный восковой печатью.
Я сорвал печать и достал несколько листов бумаги скрученных в трубочку, но, как очень скоро выяснилось, что все были все написаны на латыни, которой никто в моем отряде не знал.
Из-за деревьев плеснулся сдвоенный утробный вой. Гонец беспокойно завертел башкой и молящим взглядом уставился на меня.
— Русский язык знаешь?
— Знаю! — парень охотно закивал.
— Жить хочешь?
— Хочу! — последовала целая серия бодрых кивков.
— Куда следовал?
— В Крево! — гонец крутнул головой, показывая направление. — Письма к каштеляну* и воеводе.
каштелян (польск. Kasztelan, из лат. castellanus, от castellum — «замок») — должность в Польше и Великом княжестве Литовском. Первоначально управляющий замка, в дальнейшем вторая должность после воеводы.
— А чего этой дорогой ехали?
— Не знали... — парень пожал плечами. — Думали, что вы от Ковно назад к Вилькомиру ушли.
Я мысленно себя похвалил. Все верно, но только обратный уход изображал Федька Пестрый и Изяслав со своими. Каждый по своему маршруту. А я махнул в сторону Трок и меня с моим отрядом литвины опять прохлопали. Ничего удивительного, местные, конечно, уже засекли, но доложиться в Вильно не успели, радиосвязи еще несколько сотен лет не видать. А с гонцами и голубями всякое разное может случится.
