Зарина прильнула ко мне и настороженно шепнула:

— А если разлюбишь? А если княжна невзлюбит? Что тогда?

— Успокойся, — я ее приобнял. — Тебя в обиду не дам и любить меньше не стану. Мне эта жена... как кобыле пятая нога. Но деваться некуда. Верь мне.

— Верю... — тихо пискнула аланка.

— Вот и хорошо. Идем, сами посмотрим, что там в закромах княжьих...

И только прошел в коридор, как услышал женские жалобные вопли. Побежал на звук и увидел в одной из комнат то, что больше всего боялся увидеть. В луже крови лежала пожилая женщина с разваленной головой, ее ноги еще подергивались в предсмертной судороге. А рядом двое ратников растягивали на полу молодуху, совсем девчонку.

— Ой, мамочки... — обреченно выла она, отчаянно извиваясь. — Не замайте, Христа ради, дяденьки... ой-ой, мамочки...

— Вот же блядь! — один из воев, длинный рябой мужик, в мисюрчатом шлеме наотмашь хлестанул ее по лицу.

Девчонка охнула и затихла, давясь кровью.

— Етить, Тиша, тутой княже... — увидев меня, предупреждающе воскликнул второй, бросил ноги девушки и принялся судорожно натягивать штаны.

— Да похер мне... — второй раздраженно обернулся, не переставая остервенело мять тощие грудки девушки. — Ну что еще...

На его перекошенной от похоти морде читалось: а что такого? Мое право, кого хочу того и насилую.

Меня передернуло.

Ненавижу...

Я знаю, что такое война, своей шкурой прочувствовал и не раз, но подобного никогда не пойму. В своем прежнем обличье я бы ему сломал бы челюсть, а если бы не смог, перегрыз бы глотку. А сейчас...

Свистнула вспарывая воздух сабля, шею перечеркнула кровавая черта, а голова запрокинулась назад и повисла на лоскуте кожи. Тело заполошно дернуло руками и рухнуло на девчонку, заливая ее фонтанирующей из обрубка шеи кровью.

Убил и даже сердце не екнуло, словно таракана раздавил.

Первый шарахнулся назад, а потом упал на колени и покаянно опустил голову.

— Княже... — в комнату влетел Вакула с ближниками. — Батюшка...

И с ошарашенной мордой застыл.

— Ты мое слово слышал? — я с трудом подавил в себе желание рубануть и стремянного. — Слышал? Зачем ты мне, ежели досмотреть за княжим наказом не можешь?

— Прости батюшка, недоглядел... — Вакула тоже рухнул на колени. Автоматом попадали и сопровождающие его.

Я скрипнул зубами и вышел.

А через мгновение за спиной услышал еще один предсмертный хрип. В том, что это стремянной порешил провинившегося не сомневался. Уже понял, что Вакула ради места при мне вырежет целый город и не поморщится.

Настроение испортилось окончательно. Еще один ратник получил в зубы, за то, что рылся в сундуках постельной палаты, выбрасывая добро на затоптанный пол. Да еще погрызся с братом, который нагло удумал предъявить мне за то, что я первый в Москву вошел.

Хабара нашлось в княжих палатах до обидного мало. Рухлядь и обстановку я запретил трогать, а казна оказалась пустой — успели заранее вывезти или перепрятать. Видимо чувствовали, что сечу не вывезут. В оружейной тоже хоть шаром покати, но с нее хотя бы взяли для меня три неплохих сабли княжеских, рогатины и прочую воинскую снарягу. Зато бертьяница оказалась забита пушниной до потолка. Да еще какой пушниной, высший сорт! Но добычу пришлось делить на три части, а самую большую отдать отцу. Чуть получше дела пошли на конюшне, с нее взяли десять полных комплектов доброй упряжи, несколько справных боевых лошадей, да много еще чего полезного. Этим я делиться не стал, самому надо.

А еще, вывез весь запас железа, заготовок и прочего металла из княжьей кузницы. Но опять же, количество не впечатляло.

Вот так, мать его ети. Какие нахрен сундуки с золотом? Это Русь пятнадцатого века детка, здесь даже великие князья бедны как церковные мыши, а княгини сами варенье варят, да наволочки штопают.

А вот вятские наварились прилично, вычистив боярские дома в Москве. И главное, не забыли долю княжескую уделить. А что характерно, крест целовали на том, что ни один персонаж боярского роду и близких к ним не пострадал. Впрочем, я особо не верил, по-любому девок дворовых помяли.

А потом я распытал ключника и определил своей резиденцией великокняжескую усадьбу у Воронцова села на Яузе. Пообщался с отцом, да и уехал из Москвы, успела опротиветь она мне.

Первым делом приказал обыскать все вокруг и в самом доме, дабы из бежать возможные неожиданности. Прежнюю обслугу удалил напрочь, вместо них поставил своих. Лукерью определил домоправительницей, а поварню поставил под строгую охрану, опять же, во избежание.

А пока грели баню, сам обошел усадьбу, примечая все интересное. И сразу же отметил некую странность. В княжеской опочивальне на кровати отсутствовали обязательные перины, а вместо них, на деревянном каркасе были натянуты ремни — получалось что-то вроде пружинного матраса. Удобно и упруго, особенно для тех, кто привык спать на твердом. Правда, больше ничего примечательного в имении не нашлось.

Всецело одобрив конструкцию ложа, я опять дернул к себе ключника и занялся разведопросом — принялся выуживать у мужичка все интересное и полезное про великого князя.

Лука проникся и вывалил на меня незамутненный поток информации; ябедничал истово, со знанием дела, я едва успевал отфильтровывать полезное. Впрочем, ничего особо ценного не нашлось. Да, Васька крепкий хозяйственник, да, с норовом и сильно себе на уме, да, полностью перетянул на себя власть и бояр не жалует даже в виде советчиков, к воинскому делу не особо склонен — так сие мне уже и так было известно. И вообще, Вася с детства был со странностями, так что ничего удивительного.

Лука зело огорчился, что ничем не смог меня прошибить и прибегнул к последнему козырю.

— А еще, милостивец... — он выпятил глаза. — А еще... чернокнижничал князюшка! Ей-ей, чернокнижничал!

— Чего? — тут уже я вытаращился на него.

Да что я, все присутствующие слегка охренели. Князь и чернокнижие? Маловероятно, но это козырь, да такой, что, если его правильно отыграть, даже воевать не надо — церковь сама покарает. Понятное дело, на Руси по сравнению с европейской инквизицией сплошной либерализм, но людишек тоже жгут. Но не на крестах, а в железных клетках. Редко, но все же случается. А за дела веры забить в колодки, да на всю жизнь в монастырские подвалы — так это всегда пожалуйста. Мой «бырыбантец» живой пример тому. Если правда, грех не воспользоваться таким случаем.

— Истинно глаголю, милостивец! — Лука осенил себе широким крестом. — Варил чернокнижные зелья! Место покажу! На переломе кремлевской горки, на бережке речки, милостивец. Как варил — никого тудой не пущали! А чад, чад-то какой стоял! Диавольский чад!

— Собираемся, — коротко приказал я Вакуле. — Возьми три десятка воев, да сам со мной поедешь. И этого... смотри, чтобы не сбежал. И чтобы язык за зубами держали!

До места пронеслись галопом, мне все не терпелось увидеть великокняжеский чернокнижный притон. Честно говоря, не верилось, что Васька мог так подставится, но кто знает, что у него в голове?

Возле избенки неожиданно обнаружились несколько бесчувственных тел вповалку, опознанных мной как вятские архаровцы, общим числом десять.

— Уморились, как есть уморились, диаволовым зелием! — ахнул Лука.

Сопровождающие принялись активно осенять себя крестными знамениями.

Я принюхался и сразу понял, что гребанное «зелие» по запаху очень смахивает на обычную брагу, а после первичного осмотра стало ясно, что ратники банально в сиську бухие. Опять же, пустые бочки прямо намекали.

— Хр-рр... — из избенки донесся гневный пьяненький рык и грохот бьющейся посуды. — Во славу Господа нашего изыди...

— Да что за нахрен? — я пинком отворил дверь в избу.

— Батюшка! — Вакула попытался меня остановить, но я отмахнулся от него.

Увиденное в избе сначала повергло меня в довольно сильное охренение.

Посередине стояла жутковатого вида конструкция, в которой я почти сразу опознал крайне архаичного вида самогонный аппарат. В избе стоял густой дух спиртного, а какое-то в задницу пьяное создание пыталось сей аппарат изувечить бердышом. В чем уже и преуспел, вскрыв как консервную банку перегонный куб.