Дежавю. Я помню такую же ситуацию. Или похожую. Когда что-то не дает отвести взгляд. Меня не отпускает чувство, что я его знаю.
— Доигралась? — шепчет мне в губы.
— Что? — не понимаю, возвращаясь назад, с небес на землю.
— Что-что? Пульс зашкаливает… — только сейчас осознаю, что его пальцы на моем запястье. Пульс, он, прощупывает. Капец.
Лохушка, ты, Сандра. Он играет с тобой, а ты ведешься. Почему рядом с ним всегда так? Как он меня гипнотизирует?
Вырываю руку. Резко отстраняюсь. Качает. Опять ловит, усаживает на кровать.
Дальше опять все, как в тумане.
Укладывают на кровать. Врач что-то говорит. Меряют аппаратом давление. Ставят капельницу.
А я… Уплываю опять мыслями к нашему взаимному багу. И не могу отделаться от мысли, что мы знакомы.
Глава 6. Мы в ответе за тех, кого приручили
"Тебе-то это зачем?"
За последние дни, повторял себе эту фразу, раз сто.
Зачем? Мне? Это?
Невыносимая женщина. Чуть не поседел с ней. С больным сердцем бегает по больнице. А я ее ловлю.
С ее несносным характером.
Давно уже, надо бросить все и ехать домой.
Но нет.
С самого утра, я здесь. Как идиот. Что-то не дает ее бросить. Как будто, я за нее в ответе.
Бред, конечно…
Но с утра сдал Мишаню бабушке, а сам сюда.
— Опять ты? — недовольно хмурится.
— И тебе здравствуй… — отвечаю, не обращая внимание на ее недовольства.
— Чего пришел?
— Чего, кислая такая?
— А с чего мне быть веселой? Меня здесь держат из-за тебя. Если бы ты не влез, давно бы договорилась с врачом… — отвернулась к стенке.
Обидчивая какая. Бука…
— Ладно, не хандри… Пойду, поговорю с врачом, о выписке.
Поворачивается обратно. С подозрением смотрит. Подмигиваю.
Прячет улыбку. От этого уже легче…
Договариваюсь с врачом о домашнем лечении. Обещаю, что сам буду колоть все препараты. Под мою ответственность.
Подопечная моя будет недовольна еще больше.
— Ну, вот, а ты переживала… — запинаюсь на полуслове, возвращаясь в палату.
Вокруг Сандры, в кружочек, сидит, видимо, родня. Мама, папа. И сестра, ее я видел. Все обернулись на меня.
— Извините, я попозже зайду…
— Нет-нет, что вы. Останьтесь… — мама Сандры. Встает. — Вы нашу дочь спасли, а мы вас даже не поблагодарили…
— Пусть идет… — фыркает Сандра.
— Санечка, разве так, можно, с гостем?
А Санечка чуть не взорвалась. Покраснела, насупилась.
— Проходите. Я Ольга, мама Сандры… — протягивает руку.
— Николай. Мы работаем вместе… — пожимаю.
— Александр… — протягивает руку отец. Пожимаем.
— Да-да, Линочка рассказывала. Мы вот, сегодня кое-как, с боем, прорвались сюда. Не пускали, представляете?
Сестры так хитро переглянулись. Тут, видимо, без них не обошлось.
— Да, что вы? Я и сам, кое-как прорвался. Чтоб узнать, как Сандра Александровна себя чувствует… — иронизирую.
Сандра цокает.
— Теперь-то сможем ее навещать, никто не запретит.
— Так Сандру сегодня… — не успел договорить, поймал полный гнева взгляд. Едва заметно, мотает головой. Нет? Что нет? Не говорить про выписку?
— Переводят в обычную палату… — на лету выдумываю я. — И сможете ее посещать в любое время.
Выдыхает.
— Ну и хорошо… Мы сейчас домой, вечером приедем. Что тебе приготовить?
— Ничего не надо! — грубо. — Здесь нормально кормят!
— Все равно подумай, позвони… А мы пока на рынок заедем. Клюквы купим. Морс сварю. Для сердца полезно…
— Я же сказала! Не надо! — срывается на крик.
— Хорошо… — чуть не плача, отвечает Ольга.
Поспешно все уходят.
— Нельзя так, с матерью…
— Тебя спросить забыла. Что там с выпиской?
— Тебя выписывают… — срывается с кровати, начинает собираться. — Но… при одном условии.
Останавливается, насторожившись. Стоит ко мне спиной. Но я чувствую, как молнии пускает.
— При условии, что я буду следить за твоим лечением.
— Что? — поворачивается. Готова испепелить меня взглядом. — Нет!
— Да, ладно тебе… Не такая уж и высокая плата за свободу.
— Это ты придумал, да? — толкает меня в плечо. Наступает. Я пячусь назад. Не могу сдержать улыбку. Это так смешно. — Чего лезешь?
— Да, так… Просто. По-другому, тебя не отпустят. Так, что не кобенься. И собирайся. Жду в коридоре.
Вот, зачем я впрягся? Лучше б с Мишаней на футбол сгоняли.
Невыносимая… Что за человек?
Выходит из палаты. Оглядывается. Я стою за колонной и она меня не видит. Направляется к выходу. Не упустит шанс сбежать. Так и знал. Вызывает лифт. Подкрадываюсь сзади.
— Далеко собралась без меня? — шепотом на ушко.
— Так тебя не было… — невозмутимо.
— Ходил за выпиской и рецептом…
Фыркает.
Молча едем в лифте. Молча садится в мою машину. Без сопротивлений. Подозрительно, даже.
— Адрес говори…
— На Терешковой. Там, дальше покажу…
Ни слова не проронила. Я что-нибудь сказал бы, да нечего…
— Ты если, голодный, заедем в магазин, у меня голяк. И готовить сам будешь… — на подъезде в район.
— Хорошо, пошли… — припарковавшись около маркета.
— Неее… один сходи, ненавижу магазины…
Аааа… Вон оно что! Но не прокатит.
— Хорошо, схожу один…
Выхожу из машины и блокирую двери.
Вздрагивает. И тут же начинает злиться.
— Эй! — возмущаясь, размахивает руками.
— Я быстро…
Насупившись, складывает руки на груди.
Как и обещал, быстро возвращаюсь, забежав в аптеку.
— Ну, что поедем?
— Поехали. Улица Театральная, дом двенадцать…
— Чего? Так это в соседнем районе… Ну ты даешь…
Опять молчит. И остаток пути, и когда в лифте поднимались, и в квартире.
— Вон кухня… — показывает рукой.
Прохожу, разбираю пакеты. Тут и, правда, голяк.
И, вообще, такое ощущение, что в этой квартире никто не живет.
Стерильно.
Никаких лишних вещей, все столы пустые, совершенно. Ни одной рамки с фото или картины. Ни одного живого цветка. Да, даже искусственного. На окнах только римские шторы, тюля нет. Обои серые.
Неуютненько.
Тоскливо.
Прохожу в комнату. Та же песня. Темные серые обои. Еще и сторона не солнечная.
Как в такой квартире и не заболеешь?
Уснула. На диване. Прям в одежде. Это я, наверно, ее утомил. Ищу плед какой-нибудь. В шкафах минимум одежды. И все аккуратно сложено.
Пледа нет, зато одеяло нашел. Тоже серое. Да что же это такое?
Совсем не девичья квартира.
Вот сколько Сандре? Двадцать два? Двадцать три? Не больше двадцати пяти.
А такое впечатление, что квартира старого холостяка. Не хватает только бутылок из-под пива, пустых.
Обстановка депрессивная. Проблемы с сердцем. Кидается на всех. Даже на мать. Неудивительно…
Ладно. Надо приготовить чего-нибудь.
После больницы, ей все равно, ничего такого нельзя. Сварю супчик легкий. И салат.
— Ты еще здесь? — опять недовольная.
Пока кашеварил на кухне, прошло около часа.
— Голодная? Я суп сварил с фрикадельками.
— Суп? — морщась.
— Да, тебе все равно ничего тяжелого нельзя…
Интересно, ее когда-нибудь можно увидеть веселой, или хотя бы довольной?
— Что у тебя с матерью? — как бы невзначай, пока обедаем.
— Ничего… — отрешенно.
— Нифига себе, ничего… Чего, так рявкаешь, на нее.
— Да, я не хотела… — швыряет ложку в суп. Все расплескалось. Встает за салфеткой. — Она сама выводит… гипер заботой своей…
— Так она тебя любит, поэтому хочет, чтобы у тебя хорошо все было. Поэтому проявляет заботу…
— Любить — любит, а заботу проявляет, чтобы загладить свою вину…
— Чего?
— Она бросила нас. Это их личные терки с отцом. Но она бросила… — рявкает.
— А сейчас все нормально же? На это, наверно, были причины…
— Да! На это были причины! — переходит на крик. — В четырнадцать я осталась одна с отцом-тираном и младшей сестрой на руках. Тогда, мне нужна была ее забота. Сейчас — нет.
