И Денис крепко пожал другу руку.

– Да ладно. Нормально всё, – Максим смутился и покраснел. И чтобы скрыть смущение, пошутил: – Получается, Фома, это не я, а ты мне теперь огород должен! Всё, в выходные следующие придёшь со своим инструментом. С тяпкой, с граблями… Слушай, а классно ты орал там на острове! – рассмеялся Бор. – Спасите, помогите… Вот бы записать и Танюхе дать послушать.

– Да пошёл ты… – беззлобно огрызнулся Фомин. – Ладно, потопали домой.

И они зашагали по дороге, освещённой лучами неяркого предвечернего солнца. Свет лучей этих, мягкий и нежный, окрашивал в золотистые тона всё вокруг: дорогу, траву на обочине, пушистые головки одуванчиков. Друзья шли по этой сказочной золотистой дороге, весело болтая о том о сём, будто и не было пережитого только что кошмара. Не было чудища в реке. Мальчишки… Дети, не успевшие ещё стать мужчинами, взрослыми и серьёзными людьми, способными из малейшей проблемы в жизни вырастить глубокие внутренние переживания и даже депрессию. Мальчишки… Несерьёзный народ.

Вдали замаячили водонапорная башня и самое высокое сооружение на много километров вокруг – вышка МТС. Мягкую дорожную пыль под ногами сменил асфальт, положенный тут лет за двадцать до рождения Максима и Дениса. Асфальт был разбит так, будто подвергся мощнейшей бомбардировке, и покрыт сетью глубоких трещин. Ребята поминутно спотыкались, когда носок или каблук сапога попадал в такую трещину. Они пытались поднимать ноги повыше, но сапоги вдруг стали весом в пуд, не меньше. Только сейчас мальчишки почувствовали, насколько же они устали за этот, такой полный событиями день. Меж тем посёлок был всё ближе. На смену запаху реки и луговых цветов пришли совсем иные ароматы. Со стороны гаражей, что располагались прямо на задах, как в Ивановом Мхе издавна называли окраину, пахло бензином и жжёной резиной, с фермы – навозом и утренним молоком. Когда же ветер, будто повинуясь чьему-то не слишком доброму чувству юмора, резко менял направление, жуткая вонь с городской свалки, что находилась в шести километрах к северу от посёлка, моментально перебивала все прочие запахи. Сегодня свалка пахла как-то уж особенно отвратительно: видимо, там что-то горело.

– Пойдём побыстрее, Макс, – закрыв нос рукой, проговорил Фомин. – За домами ветра не будет, и вонизм сразу кончится.

Миновав небольшой пустырь, путники вышли на зады посёлка. Дорога же потянулась дальше, в обход Иванова Мха. Ветер и правда стих, и «аромат» горящей свалки почти не чувствовался. Сразу стало легче дышать, а усталость, давившая на плечи, будто немного ослабила свою тяжёлую, беспощадную хватку.

– Пойдём вначале ко мне, Макс, ага? – попросил Денис. – Может, при тебе меня за спиннинг сразу не прибьют? Блин. Я и рыбу забыл там!

– Пойдём, не вопрос. Спиннинг и правда реальная проблема. С рыбой – проще. Тут в трёх минутах ходьбы дом Митрофанова, дяди Вани. Он рыбой на рынке по выходным торгует. Сегодня же базарный день был. Если не всё распродал, уступит нам за полцены. У меня денег есть немного…

– Ты – голова, Макс. У меня тоже тугрики имеются, мало-мало…

– Бабки, говоришь, имеются? – громом грянул насмешливый голос. Неприятный голос и очень знакомый. Мальчишки остановились. По спине у обоих пробежал нехороший холодок. Из-за кустов сирени, росших неподалёку, вышли трое парней. Двое держали руки, глубоко засунув их в карманы спортивных штанов, третий допивал пиво из банки.

– Блин… прошептал Денис. – Минька Мальков с корешами. Гоблины долбаные! Забыл совсем про этих, это же их место!

– Ничего, отобьёмся! Отобьёмся, брат… – тихо, но уверенно, с выражением суровой решимости на лице ответил Бор. По спине Максима меж тем полз уже не холодок, а прямо-таки арктический холод. На самом деле Макс вовсе не был уверен в таком исходе.

«Гоблины» в это время обступили семиклассников, отрезав им всякие пути к отступлению. Во всех действиях троицы чувствовалась привычность, отработанность движений и поз. При этом – некая небрежность: уж больно несолидная попалась добыча сегодня. Одинаковые кепки, надвинутые на глаза, одинаковые спортивные штаны с белыми полосами по бокам. Трое из ларца. Двое из «гоблинов» – невысокий, но жилистый Минька Мальков, явный лидер сего «преступного сообщества», и Лёха Горшков, весьма напоминающий гориллу, классический громила, с могучими ручищами, свисающими едва не до коленей, – были лет на пять старше Бора с Фоминым. Третий же, самозабвенный Минькин подпевала и лизоблюд Сёма Зеленский, учился с Бором и Фоминым в одной школе, на класс старше.

Минька одним долгим глотком допил пиво, не глядя, швырнул пустую банку в сторону и повторил:

– Бабки, говоришь, имеются?

Глаза у Миньки маленькие, близко посаженные. Не глядит, а словно целится. Лицо же – узкое и неприятно подвижное, словно резиновое. В богатой мимике Малькова, а также во всей манере постоянно кривляться, есть что-то обезьянье. Мерзко осклабясь, Минька потянул с плеча Максима рюкзак. Горшков меж тем подошёл поближе к Фомину, чтобы проверить карманы.

Рядом с невысоким Денисом Горшков выглядел настоящим гигантом: большой, широкоплечий, но при этом – мешковатый и весь какой-то нескладный. Квадратное грубое лицо с низким лбом и широкой, тяжёлой нижней челюстью. Нос картошкой, могучие кулаки – размером с кочан капусты. При взгляде же на бритый Лёхин череп, поблёскивающий на солнце, невольно вспомнишь дыню или арбуз. Не человек, а овощной ларёк просто!

Зеленский всё ещё переминался с ноги на ногу, не решаясь открыто принять участие в гоп-стопе. Сёму определённо разрывали внутренние противоречия: с одной стороны, очень хотелось показать себя крутым перед старшими, с другой – он опасался мести парней из седьмого класса. В своём, восьмом, классе Сёма большой популярностью не пользовался, скорее, наоборот, слыл трусом и подхалимом. Так что, если бы семиклассники потом решили с ним посчитаться, «впрягаться» за Зеленского никто не стал бы.

Мальков заметил эту нерешимость.

– Эй, молодой! Чо встал? Ты нормальный пацан или чмо? Пиво пил вроде как большой, а тут что, обделался? Иди, глянь, что у этого белобрысого в рюкзаке!

Сёма послушно кивнул и неуверенной, шаткой походкой подошёл поближе. Минька сунул ему в руки рюкзак.

– На, прошмонай, как надо.

Сёма с услужливой старательностью принялся исполнять приказание главаря. Недолго думая, Зеленский вывернул всё содержимое рюкзака прямо на землю, плюхнулся на колени и начал копаться в вещах Максима, как в своём кармане. Бегло взглянул и отшвырнул в сторону блокнот с записями. Затем в сторону отлетел пакет из-под бутербродов и две самодельные деревянные ложки, что Бор автоматически сунул в рюкзак, когда они спешно покидали берег реки. И тут наконец Сёме удалось обнаружить в куче никчёмного барахла предмет, достойный внимания.

– Фотик! – радостно взвизгнул Зеленский и, крепко зажав в руке находку, вскочил на ноги, приплясывая от удовольствия. В этот момент Сёма весьма походил на храмовую индийскую обезьяну, стянувшую фотоаппарат у невнимательного туриста. Не хватало только хвоста.

Бор почувствовал, как кровь хлынула к голове. Его лицо пошло красными пятнами, как всегда, когда он сильно волновался. Фотоаппарат ему подарила мама. На прошлый день рождения.

– Дай сюда, – произнёс он угрожающе. – Дай сюда, сказал, урод!

Максим оттолкнул стоящего на пути Малькова и с силой вырвал фотоаппарат из рук Зеленского. Сёма от неожиданности часто-часто захлопал глазами и скривил рот. Так всегда делал сын соседа Макса, Серёги Ибрагимова, Васёк, карапуз четырёх лет от роду, когда готовился зареветь. Поминутно оглядываясь на Миньку, будто ища поддержки, Сёма злобно забормотал, то и дело сбиваясь на истерично-визгливые интонации:

– Ты чо… Ты чо… Ты чо, охренел, мелкий?

В этот момент Семён решительно забыл, видимо, что сам был всего на год старше этого «мелкого». Высосав во дворе бутылку пива в компании старших, восьмиклассник почувствовал себя «солёным», бывалым, крутым мужиком. А тут какая-то мелочь пузатая смеет кобениться! Сёма был прямо-таки зелен от злости. Зелёный Зеленский. Минька же, напротив, не разозлился вовсе, а даже как-то неожиданно и странно повеселел.