– Опаньки. А пацанчик-то крутой у нас, как я погляжу… – насмешливо хохотнул Мальков. – Зелень! – обратился он к Зеленскому. – Разберись-ка. Да не порть воздух, сынка… Пацанчик даже помладше тебя будет. Устроим бойцовский клуб. А, Лёх?

Горшков уставился на Миньку, словно соображая. Скорость мозговых процессов никогда не была его сильной стороной. Он даже отпустил отчаянно отбрыкивающегося Дениса, которого держал за шиворот, словно котёнка.

– Ну кино такое, в натуре, не помнишь, что ли? По телеку, ну? – с некоторым раздражением в голосе принялся объяснять приятелю Мальков.

– А… – просиял всем своим квадратным ликом Горшков. – С актёром-то с этим… Ну с этим…

– Точно! Гений! – похвалил за сообразительность Горшкова Минька. – Держи второго. Только крепко. А потом, – негромко добавил, обращаясь к Бору, – ты же не бросишь кореша, не убежишь один, как последняя падла? Так?

Максиму ничего не оставалось, кроме как кивнуть.

– Пацанчик, пацанчик… Уважаю. Знаешь, если выиграешь бой, в смысле, Зелень если положишь, я те лично… Вот, при Лёхе говорю! Лично отдам все ваши «бабки» и фотик.

Максим снова молча кивнул. Он поднял повыше крепко сжатые кулаки, став вполоборота и выставив левую ногу вперёд. Принял боевую стойку.

«Если придётся драться на улице, – вспомнились ему слова тренера, – помните, это не учебный спарринг. Не изображайте из себя героев, но и не теряйтесь. Нет правил, нет весовых категорий, а есть необходимость победить. Играйте на слабостях противника. Используйте всё для победы!»

Зеленский выставил вперёд сжатые кулаки, недобро прищурил глаза и, грозно сопя, будто рассерженный кот, двинулся на Максима. Пытаясь использовать превосходство в росте и длинные руки, а может быть, просто опасаясь подойти ближе к противнику, Зеленский ударил издалека, наотмашь, правой рукой. Затем левой, затем снова правой. Бил он неумело, «по-деревенски». Максим легко уклонился от двух ударов, под третий же поставил жёсткий блок и, резко сократив дистанцию, с силой влепил правым кулаком Сёме прямиком в солнечное сплетение. Зеленский ойкнул, натужно всхлипнул и начал оседать на землю, держась за живот, посекундно открывая и закрывая рот, будто выброшенная на берег рыба. Коленки его подогнулись, и Сёма был готов вот-вот рухнуть на дорожку, прямо к ногам своего победителя.

Но «старший товарищ и командир» Минька Мальков не дал упасть своему подопечному. Схватив Зеленского за грудки, Минька сильно встряхнул его и заставил вновь принять вертикальное положение. Потом, обернувшись к Бору, сказал громко и нарочито весело:

– Ща, погодь, пацанчик, перерыв. Погодь децел. И не расслабляйся! Ща второй раунд будет!

Затем Минька посмотрел в глаза Семёну. От показной весёлости не осталось и следа. Физиономию Малькова перекосила гримаса злобы и презрения. Он рванул Зеленского за грудки на себя и прошипел ему прямо в лицо, зловонно душа вчерашним перегаром:

– Видать, ты всё же чмо, Зелёненький… Короче, так, сучий потрох, завтра всё бабло вернёшь за пиво. Мне и Лёхе. Понял?!

– Я же тоже давал деньги, когда пиво брали. Я же тоже давал… – заскулил в ответ жалобно, по-щенячьи, Сёма.

– Что ты там вякнул?! – у Миньки даже глаза побелели от злости, словно у переваренной рыбы. – Ты завтра вдвое больше принесёшь, понял?. А потом чтобы духу твоего в нашем дворе не было. А щас иди и бейся, а то сам урою!

И он швырнул Зеленского так, что тот упал и покатился по земле. С трудом поднявшись, всхлипывая и размазывая грязными руками по лицу слёзы, Сёма затравленно посмотрел сначала на Миньку, потом на Максима, а затем с совершенно немыслимым, нечеловеческим воплем кинулся на Бора. Руки при этом выставил вперёд так, будто хотел вцепиться Максу пальцами прямиком в лицо. Бор быстро нырнул вниз, подхватил Зеленского сразу под две ноги и, перевернув в воздухе, бросил на землю. И снова незадачливый восьмиклассник покатился по земле. На сей раз он даже не попытался встать, а так и остался лежать, молча, лишь вздрагивая время от времени всем телом, будто от икоты. Голову Зеленский закрыл руками. Так, будто боялся, что его будут бить, беспомощно лежащего, ногами. Но Максиму уже не хотелось бить Зеленского ни ногами, ни руками. Напротив, ему стало отчаянно жаль Сёму. Почти до слёз. В носу защипало. Стараясь больше не смотреть на своего лежащего противника, Макс обратился к Миньке:

– Фому отпустите. И фотоаппарат верните. Обещали.

Но Минька Мальков не был бы Минькой Мальковым, известным всему посёлку подонком, если бы вот так просто вернул вещи и отпустил ребят.

– Слышь, Горшенеггер, – обратился Минька к громиле Горшкову, что всё ещё крепко-накрепко сжимал свои руки-клешни на плечах Дениса, – отпусти ребёнка, что ты, в самом деле!

Говоря это, Мальков чуть заметно подмигнул приятелю. Горшков в первую секунду удивился, не поняв знака, но затем, просияв, будто медный грош, пробасил:

– Да в натуре, братан, и правда, чо мы, звери какие?

И убрав руки, легонько подтолкнул Фомина в спину. Гуляй, мол, мальчик.

Мальков же со своей обычной блуждающей, нехорошей ухмылочкой подошёл к Бору, держа в руках «фотик». Не чуя неладное, Максим потянулся за фотоаппаратом и тут же получил жестокий удар под дых. От боли мальчик согнулся пополам и налетел лицом на умело подставленное Минькино колено.

– Ты что творишь, гад!!! – дико завопил Фомин, кидаясь на выручку другу, но Горшков, который лишь сделал вид, что отпустил Дениса, ухватив его за шиворот, с такой силой рванул назад, что даже видавший виды камуфляж затрещал по швам. Не удержавшись на ногах, Денис упал на спину, а верзила Горшков тут же поставил ему на грудь колено, всем своим весом придавив семиклассника к земле.

– Пусти, сволочь… – прохрипел Фомин, задыхаясь.

– Чо ты там пискнул, мелкий? Не слышу тебя, извини… – растянул губищи в широкой ухмылке Горшенеггер.

В этот момент послышался звук шагов. Тяжёлых, уверенных. Шаги приближались.

– Развлекаемся, парни? – громко произнёс чей-то низкий, звучный голос.

Голос прогремел, будто гром с ясного неба. Будто выстрел в пустом, предзимнем лесу. Горшков медленно и неохотно разжал руки-клешни и отпустил свою сопротивляющуюся добычу. Денис сразу же вскочил, чуть пошатываясь, подошёл к Максиму, помог подняться с земли и ему. Мерзкая улыбка сползла с физиономии Малькова, он раздражённо сплюнул себе под ноги.

– А тебе какое дело? – процедил Минька сквозь зубы, даже не оборачиваясь. – Шёл бы ты своей дорогой, Некрасов.

Но тот, кого Минька назвал Некрасовым, своей дорогой идти определённо не собирался. Как раз напротив – определённо собирался вмешаться. Медленно и неохотно Минька обернулся. Обладатель низкого, звучного голоса был примерно их с Горшковым лет, но казался немного старше благодаря богатырскому телосложению и двухметровому росту. У парня было открытое, простое лицо. Светлая чёлка спадала на крутой лоб непослушной волной. Серые глаза смотрели прямо и решительно. А при взгляде на его плечи невольно вспоминалась старинная поговорка о косой сажени. Одним словом, богатырь. Русский богатырь в китайском тренировочном костюме и кроссовках 46-го размера.

– Ты, я гляжу, Михаил, в своём репертуаре… Снова спарринг-партнёров среди детей ищешь?

– Мы не дети! – проворчал Фомин. – Дети ему тут, понимаешь…

Вырвавшись из горшковских лап и приняв вертикальное положение, Денис снова стал Денисом, грубоватым и самоуверенным. Старшие парни будто и не заметили этой «реплики из зала».

– Каких спарринг-партнёров в натуре, ты чо? – Мальков заметно нервничал. Маска наглой самоуверенности, что он носил уже много лет, таяла на глазах. – Ну поучили сопляков немного. И этих двух, и Зелёного, чтоб в штаны не делал при первом шухере. А эти… Эти мелкие, двое, они вообще старших ни в хрен не ставят!

Некрасов выслушал Миньку до конца. Ни один мускул не дрогнул на его богатырском лике. Выслушал, а потом просто и коротко сказал: