Мужики расхохотались. А Тимофей надвинул картуз на глаза и пошел домой.

Из ямы было выгружено двадцать пятипудовых мешков...

Вспоминались Пантушке и другие случаи, когда ямы с хлебом находили в полях и в лесу.

«Кулаки прятали хлеб тайно, а все-таки его находили», — мысленно заключил он.

Пантушку удивляло, что Стародубцев ходит весь увешанный оружием, а не может заставить отца Павла указать, где спрятаны церковные ценности. На следователя Пантушка не надеялся: человек он малорослый, худой, в очках и без оружия.

И вот стало известно, что следователь напал на след.

Жители Успенского рассказывали друг другу о том, как следователь рассматривал иконы в увеличительное стекло, расшивал книгу, в которую была записана церковная утварь, разглядывал листы на свет.

Известно было также и то, что священник и церковный староста виновными себя не признали. Тогда по распоряжению следователя Стародубцев повез их в волость, в арестантскую.

После этих событий Пантушка уже не мог заниматься таким незначительным делом, как рыбная ловля.

— Яшка! — обратился он как-то к товарищу. — Давай искать клад.

— Какой?

— Только, чур... никому ни слова.

Они сидели на лавочке у ворот, болтая босыми ногами. Пантушка посмотрел по сторонам — не слышит ли кто их — и, понизив голос, прошептал:

— Тот, который поп спрятал. Найдем, нас тогда милиционерами сделают. Как Игнатия. Наганы дадут, сахару вот такие куски.

Глаза у Яшки заблестели, малиновые веснушки на носу стали ярче, рот полураскрылся. Яшка шумно задышал.

— А где он, клад-то?

— Кабы я знал, так пошел бы и взял. В земле зарыт, наверно.

— Может, в подполье у попа, — сказал Яшка и, подумав, добавил: — Говорят, богачи кубышки с золотом всегда в подпольях прячут.

— Так то свое золото, — решительно возразил Пантушка, — его от воров прячут. А это церковное... Как его у себя держать? Вдруг обыск. У отца-то Павла обыскали весь дом, и хлевы, и баню — ничего не нашли.

— А под церквой?

— И там искали.

— Может, он заговорил клад? — неуверенно произнес Яшка.

— Заговаривают знахари, они с нечистой силой водятся. А попу это нельзя.

— А ты сказал, что насчет нечистой силы одна брехня.

— Стародубцев мне говорил. Не верь, мол, ни в каких чертей — их нет.

— Ему что! У него винтовка, наган, шашка.

— У меня тоже есть, — Пантушка легонько похлопал по карману своих штанов.

Помолчали. Потом Пантушка опять заговорил:

— На кладбище могли спрятать... в могиле.

— Ой! — вырвалось у Яшки. — Я не пойду.

— Не бойся, я нарочно сказал, в книжке читал... Клады-то больше прячут в пещерах.

— У нас пещер нет.

— Да, нет, — с сожалением отметил Пантушка.

И вдруг он подпрыгнул на лавочке и едва удержался, чтобы не вскрикнуть от радости:

— Есть! Есть!.. Каменоломни-то! Забыл?

— О-о-о! — протянул Яшка. — Далеко. Около монастыря.

Упоминание с монастыре взбудоражило неудержимую Пантушкину фантазию. Он вспомнил, как ранней весной Стародубцев рассказывал о ночной встрече с отцом Павлом и Степкой около монастыря. Он сейчас рассказал об этом Яшке и уверенно заявил:

— Не в монастырь ездил поп ночью-то, а в каменоломни.

Яшка подумал и согласился.

— Правда.

— Давай пойдем в каменоломни, обязательно найдем драгоценности! Тогда уж поп не отвертится.

— Как из дома уйдешь? Мамка не пустит. Разве без спросу?..

— Без спросу нехорошо. Раз обманешь — потом никогда верить не будут.

— Да еще выпорют. Вчерась я не доглядел за Пашкой, он земли наелся. Эх, и всыпала мне мамка! Рука у нее чижолая. Как даст, как даст!.. Искры из глаз... До сих пор зад болит.

Яшка погладил свои ягодицы.

— А у меня мамка шумит, но не дерется, — похвалился Пантушка.

— Тятька у нас тоже добрый. Все молчит. Он сам мамки боится. — После недолгой паузы Яшка добавил: — Когда я буду мужиком, ни за что бабе не поддамся.

— Так не пойдешь клад искать? — спросил Пантушка.

— Пойду. Только вот мамка не пустит.

— Скажи, рыбу ловить. Возьмем бредешок. В Кривом-то озере раков много.

— Ох, мамка их и любит! — воскликнул Яшка. — За раками она отпустит. Пораньше выйдем, а вечером вернемся.

— И карасей наловим. Знаешь, какие они вкусные!

— Спрашиваешь! — Яшка причмокнул и сделал губами такое движение, словно проглатывал кусочек жареного в сметане карася.

— А каменоломни там рядом.

— Знаю, бывал, — с достоинством подтвердил Яшка.

Спрыгнув с лавочки, они пошли по улице, громко распевая песню, которой научил их Стародубцев:

В этом месте Пантушка взмахнул рукой, и ребята еще дружней запели припев:

Игумен Илиодор сидел после вечернего чая у окна, смотрел на березы и ели, освещенные розовыми лучами заката. Лениво и печально звонил колокол, напоминая о вечерней службе. Но игумен не торопился в церковь: его клонило ко сну, бесцветные глаза закрывались, голова безвольно опускалась на грудь.

Осторожный, но настойчивый стук в дверь заставил Илиодора вздрогнуть. «Что бы это значило? Ведь не велел тревожить».

Он хотел рассердиться на вошедшего послушника, но увидел за монашком рослого человека с курчавой бородой и сделался спокойно строгим.

— Разреши, владыка? — резко проговорил курчавый и решительно шагнул через порог.

Послушник выскользнул за дверь.

Минуту-другую игумен смотрел на гостя не мигая, потом спросил:

— Зачем пришел? Чего надо?

Человек ответил не сразу. Он сел на скамью, широко расставив ноги в пыльных сапогах, поудобнее положил локоть на стол и твердо сказал:

— Водки!

Игумен задумался, затем медленно поднялся, подал из шкафа рюмку с зеленоватой жидкостью.

Выпив, гость откашлялся.

— Слышал? — спросил он.

— Не ведаю, о чем ты говоришь, — с невозмутимым спокойствием ответил игумен.

— Об Успенском... Неужели ничего не известно? Сколько дней уже прошло.

— Монастырь далек от мирских дел. К нам приезжали, забрали драгоценности. У нас все обошлось мирно. Мы против власти не идем.

Гость рассмеялся.

— А кто подбивал мужиков на восстание? Не ты ли, святой отец? Кто в монастыре оружие прячет? Не ты ли? Кто через меня с белой армией Колчака связывался?.. Что, память помутнела, отец Илиодор?

Черные глаза гостя сделались злыми, большой кулак его тяжело опустился на колено.

Но игумен оставался по-прежнему невозмутимым. Он спокойно, почти вяло сказал:

— Пошто, Судаков, злобствуешь на старца немощного?

— А пошто отрекаешься от дела, которое связало нас одной веревочкой?!

— Изыде от меня и не показывайся! — сердито произнес игумен и вцепился маленькими руками в подлокотники кресла. — Не впутывай невиноватых.

— Так и запишем, — гость поднялся со скамьи, рывком надел картуз. — Смотри не прогадай.

Игумен ничего не ответил.

Судаков опять сел, тихо спросил:

— Об оружии монахи знают?

— Нет.

— Побереги. Через неделю-другую пришлю подводу с дровами. На нее и погрузишь оружие. Понял? За тем и пришел, чтобы сказать. Еще прошу не забывать насчет харчей. В деревнях сейчас не поживешь, — буду в лесу скрываться. Так что распорядись, чтоб харчи доставляли туда же, в условленное место. Слышишь, отец Илиодор?