Гел, наконец, отвел взгляд. Сгорбился, поник. Безнадежно вздохнул.

— Нет, так нельзя, — покачал головой Скрипач. — Мы должны что-то придумать. Фэб, не молчи, ну что ты, ей богу…

Феб подошел к Гелу, сел рядом. Положил тому руку на плечо. Ит подумал, что, пожалуй, трудно представить себе более непохожих мужчин. Черты лица у Гела были мягкие, а взгляд — совершенно не мужской, какой-то удивительно беззащитный. Гел, в отличие от Фэба, особой красотой не блистал, но обладал другой, даже, пожалуй, более важной чертой — в его мягкости заключалось немалое обаяние, располагающее к себе практически всех, кто с Гелом общался. По словам Олле, Гела очень любили пациенты: рядом с ним им становилось спокойно, появлялась уверенность в том, что все обойдется, что все будет хорошо. Олле рассказывал, что до встречи с ними двоими Гел таким не был, что эти его качества стали проявляться, когда жизнь Гела изменилась, когда появилась уверенность в себе и ощущение причастности — к целому.

— Илюш, мне кажется, мы сможем что-то придумать, — очень осторожно начал Фэб. — Только не надо рубить сплеча, в этом я с тобой согласен. Рыжий, Ит, пока что ни о каких прогулках в лес с целью оторвать кому-либо голову не может быть речи. То есть, я полагаю, прогулка будет, и не одна, но в наших силах все обставить так, что никто не сумеет к нам придраться.

Гел поднял голову и с надеждой посмотрел на Фэба.

— И как это сделать? — спросил он.

— У меня есть несколько идей, — Фэб прищурился. — Но для начала… Так. Ит, родной, обеспечь нам конфиденциальность. Рыжий, приведи сюда Кира и, пожалуй, Саиша. Больше мы никого в мою задумку посвящать не будем.

Когда команда прибыла в окрестности Круглой Горы, Фадан понял, что идея с маскировкой «под греванов» была не просто хорошей, нет. Она была гениальной. Потому что любой, кто греваном не был, выделялся из толпы настолько, насколько это было возможно.

Греваны были повсюду. Тут и там мелькали тарги, преимущественно черные, лишь иногда встречались черно-белые. Греваны ходили по улицам, греваны забредали в магазины, греванами были полны кафе и столовые, даже в общественном туалете на площади, в который пришлось зайти Шини, оказались сплошь греваны, причем черные. Мало того, почти все греваны были мужчинами, женщин и гермо было раз в десять меньше.

— Ничего себе, — пробормотал Фадан, когда пикап, наконец, с трудом выехал с площади, и начал подниматься в гору по извилистой дорожке среди домов. — Вот это армия!..

— Именно что армия, — подтвердил Шеф. — Мне кажется, вам лучше где-нибудь оставить машину, и дальше идти пешком. В пикапе вы слишком заметны.

— Твоя правда, — кивнул Фадан. — Бакли, ищи место для стоянки.

Вскоре они нашли небольшую гостиницу, в которой оказалась пара свободных комнат. На всякий случай Фадан снял их (чистой воды грабеж, конечно, по сотне за сутки), и компания отправилась в музей, навестить старого смотрителя Вайши Орудо.

…Сегодня двери музея оказались приветливо распахнуты, видимо, день был туристический. У входа Аквист и Шини заприметили свою давнюю знакомую, ту самую неприветливую толстую Оташу, жену Вайши. Она стояла у входной двери и проверяла билеты у большого шумного семейства: замотанного вида мужчина, трое еще более замотанного вида гермо, две весело щебечущие дамочки средних лет, и пятерых ребятишек, про которых Фадан сначала решил, что их не пятеро, а семеро, уж больно быстро они носились вокруг родителей.

— В музее не бегать и не шуметь, — донесся до компании голос Оташи. — Мамы, папы, слыхали? Шлейки для детей возьмите в коробе на входе. Детей только на шлейках!

— Это дискриминация! — возмущенно воскликнула одна из женщин. — Это же дети! Им положено бегать и играть!..

— Ага, на улице, — отрезала Оташа. — А тут музей.

— Мы за билеты заплатили!

— И чего? Экспонаты государственные, дурища! Ты будешь с государством потом рассчитываться, если они поломают что? А денег хватит? Берите шлейки и не выпендривайтесь, дамочка.

Отец семейства, молчаливо стоявший рядом, одарил смотрительницу благодарным взглядом. По всей видимости «семейственный отдых» его порядком уже достал.

Семья втянулась внутрь, и после этого Фадан кивнул своим — пошли, мол. Аквист и Шини на всякий случай поглубже надвинули свои шапочки, но, как выяснилось, никакой необходимости в этом не было — смотрительница их не признала. Видимо, была по возрасту подслеповата.

— Доброго дня, уважаемая, — вежливо поздоровался Фадан. — Скажите, как нам билеты приобрести?

— Греванам бесплатно, бесплатно, что вы, — заулыбалась смотрительница. — Проходите, дорогие гости, полюбопытствуйте. У нас новая экспозиция. Недавно найденные вещи эпохи Пришествия. Гребни для волос, сосуды, тарелки с росписью, сбруи ацошьи…

— Сбруи? — удивился Фадан, позабыв на минуту, что он вообще-то греван. — Но кожа за столько лет должна была истлеть!

— Так кожа новая, реконструкция. А вот бубенчики и нашивки настоящие, глине что сделается.

— А, тогда ладно, — Фадан покивал. — Ну что, братья и сестра? Пойдем, полюбуемся? Вдруг этих вещей касался кто-то, кто видел самого Триединого?

Бонни незаметно показала ему большой палец — видимо, Фадан, сам того не желая, попал в точку.

— Пойдемте, — степенно согласился Бакли. — Посмотрим, что тогда были за сосуды.

— Для масла и вина, — подсказала смотрительница.

— Для вина? Это хорошо, — заметил Шини. — Уважаемая, а сосуды с древним вином никто не находил?

Фадан кинул на него испепеляющий взгляд.

— Нет, — не заметила подвоха смотрительница. — Они же битые все. Их из черепков собирают.

— А жаль, — вздохнул Шини. — Интересно ведь, какое вино Триединый пил.

Аквист незаметно, но довольно чувствительно, ткнул друга в бок кулаком, и они первыми направились к входу. Фадан, Бонни, и Бакли последовали за ними.

— Я сопру из этого музея историческую хлопалку, и отхожу тебя ею по заду, — пообещал Фадан шепотом. — Что ты несешь, позорище?

— А что я такого сказал? — Шини посмотрел на Фадана невинным взглядом. — Просто поинтересовался.

— Область твоих интересов порой оставляет желать лучшего, — Фадан погрозил Шини кулаком. — За старое решил взяться? Совсем сбрендил?

— Да не решил я ничего, — Шини, кажется, даже немножко испугался. — О, смотрите! Вон он, Вайши.

— Где? — заозирался Аквист.

— Да вон же! Детей от экспозиции отгоняет.

Старый смотритель и впрямь был сильно занят: он стоял у стены, на которой висел древний выцветший гобелен, и неуклюже размахивал палкой. Причиной столь странного поведения оказалась стайка детей лет пяти-шести, которая, кажется, вознамерилась пощупать гобелен, а заодно отодрать от него пару-тройку забавных круглых бамбошек, заманчиво свисавших с нижней кромки. Вайши, судя по всему, был категорически против, поэтому махал палкой весьма активно.

— А вот я вас! — кричал он. — Куда лезете!.. Это нельзя трогать! Нельзя! Ах ты негодная девчонка, еще язык мне показывать?! Куда руки тянешь! А ну убери!!! Да что ж такое!.. Вон пошли отсюда, остроушьи дети! Не трогай, сказал!!!

Аквист, потихоньку подошедший к хулиганам, сейчас корчившим Вайши рожи, ловко поймал за ухо того, кто оказался поближе, и строго произнес:

— А ну говори, где мать? Сейчас отведу к ней, так она тебе быстро попу отполирует!

— Ой, не надо, греванчик, миленький, — заскулил мальчишка. — Не надо, я больше не буду!..

— Раз не будешь, то пошел вон отсюда, — смилостивился Аквист. — Не стыдно над пожилыми издеваться? Вот прокляну волей Триединого, будете знать!

Детей как ветром сдуло.

— Ох… спасибо, господин греван, — с чувством произнес Вайши, вытаскивая из кармана очки и водружая их на нос. — Совсем довели меня эти малолетки. Жду, не дождусь, когда музейный день кончится. Хоть отдохну немного.