Дрюня хотел рассказать, как трудно он шел по чернозему и суглинку, особенно между Воронежем и Мичуринском. А в рязанской земле кацапы избороздили большаки и проселки глубокими колеями, и он стер в кровь ноги, пока выбрался аж под Ряжском. В Кремле позабыл глянуть на свои ноги, и вот промашка вышла…

– Ладно, Андрей Васильевич, – вежливо и тихо сказал Президент, – у меня сегодня день рождения, пойдем выпьем и поговорим о делах.

– Господи! – перекрестился Дрюня. – У меня и подарка нет…

– Ничего, – подтолкнул его за локоть Президент. – Лучший подарок для меня ты сам, так сказать, Загряжский субъект. Загряжск для меня очень, очень дорог. Знаешь, почему? В Загряжске нет американцев!

Хозяин повел Дрюню по кремлевским палатам в свой кабинет. В кабинете был еще один кабинет – для отдыха. Тут был накрыт столик для двоих. Боже мой, чего здесь только не было! И селедка, и редиска, и огурцы малосольные, и сало с прорезью, и грибы маринованные, и рыба жареная. Салаты разные. Выпивки тоже было богато. Одной водки бутылки четыре. А иноземных флаконов не счесть. Дрюня, разинув рот, оглядывал кабинет.

– Сними свои сапоги, Андрей Васильевич, – тихо попросил Президент, – нехорошо в нечищеных, да и пахнут… Я как главнокомандующий дарю тебе свои.

Президент вынул из шкафа новенькие с зеркальными стоячими голенищами сапоги и поставил перед Дрюней.

– Переобувайся – и к столу.

Дрюня не переставал дивиться вежливости и гостеприимству Президента. Свой парень, свой в доску! Если бы его вместо Жеребцова! «А может, предложить ему эту идею? – опалила его мысль, но тут же погасла. – Дубина, он же и так всей Россией…»

– Выпьем, Андрей Васильевич, – предложил Президент.

– Да… да! Будь, как говорится!

И – понеслось! Пили, закусывали, опять пили. И говорили, щелкали, как соловьи.

– Теперь послушай, Андрей Васильевич, – чуть заикаясь, говорил захмелевший Президент. – Я тебе всю правду в глаза скажу. Ненадежный ты человек. И казак говенный!

– Подожди! – налился бурячной краской Дрюня и как перед дракой почесал поясницу. – Это мне дюже не нравится.

– Сиди! – толкнул его ладошкой в грудь Президент. – Это ты Курлюку будешь возражать, а я главнокомандующий…

Дрюня устыдился и замолчал.

– Так вот, – продолжал Президент. – Пропили и прос…ли вы Дон, господа казаки. А я на вас крепко надеялся. На Загряжск надеялся, на тебя конкретно. Сколько денег вам отвалили! Безотчетных, подчеркиваю… А что сделано? Срам! Розенбаума в казаки приняли. Ну что ж, любо, как говорится… Земля ваша, казачья – берите, владейте. Нет, в фермеры пошли хохлы и кацапы, а вы гребуете. Лампасы шьете. И погоны цепляете. Сколько у вас генералов?

Дрюня почесал затылок, пошевелил губами.

– Много… На Кубани даже маршалы есть.

– А рядового состава сколько?

– Рядового состава мало.

– Вот! – сурово, но вежливо продолжал Президент. – Деньги профукали, от земли отказались. Обещали взять под общественный контроль рынки, заниматься коневодством, рыбоохраной и рыборазведением, восстанавливать храмы Божьи… Где все это, я спрашиваю?

– Промашка вышла, – виновато опустил голову Дрюня.

– Кругом промашка! Передрались, переделились. Войско там, войско тут. Кругом одни атаманы, и все просят поддержки Президента. Нет, Дрюня, виноват, Андрей Васильевич, народ вас не поймет. Где депутаты Госдумы от казачества?

– Выставляли много раз – не пущают. Клевещут на казачество.

– А может, не клевещут? Правда глаза колет? Не работаете, сидите у жен и стариков на шее, пьянствуете. Кто же вас в Думу пустит! Я, честно говоря, очень надеялся – и надеюсь пока! – на Загряжск, на казачество. Верю, что возрождение России начнется именно с Загряжска как уникального субъекта. Я готовлюсь сейчас – это пока между нами – посетить Загряжск с визитом. Но вы к этому не готовы. Надо основательно поработать, обрести настоящее, подобающее лицо Загряжску и сделать все, чтобы визит имел историческое значение.

– Да мы… – подобострастно замычал Дрюня, – мы живота… Ей-богу, как один, все как есть ляжем…

– Ложиться не надо, – насмешливо перебил Президент, – Ты конкретно помоги Татьяне Петровне Веревкиной. Ей сейчас трудно, рынок – сложное хозяйство. Рядом с ней должен быть надежный человек, опора.

– Татьяне я всегда… как есть, то есть…

– Это первое. Второе. Прекратите, хотя бы временно, промысел котов и шитье из них полушубков. В Брюсселе «зеленые» уже сделали нам официальный запрос.

– Как есть прекратим.

– Значит, договорились. Давай выпьем, и у меня будет к тебе личная просьба.

Выпили, закусили. Глазки у Президента замаслились. Пролысина посветлела. Заулыбался загадочно-виновато.

– Я нечужд ничего человеческого, – вкрадчиво заговорил он. – У меня в Загряжске была любовь. Во время студенческой практики месяц там жил. Романтическая любовь. Вздохи и страдания, а потом страсти африканские. Я бы, наверное, там и остался. Представляешь, когда я предложил ей пожениться, она отказала. Почему, спрашиваю? У тебя, говорит, ноги тонкие и ростом мал. Я чуть не упал, ей-богу. Ростом я ниже ее, но при чем тут ноги! Посмотри. – Президент поднял штанину. – Разве тонкие?

Дрюня нагнулся и посмотрел на белую лодыжку.

– Совсем не тонкие. А как ее кличут?

Президент смутился, виновато опустил голову.

– Знаешь ты ее… Я скажу, но опять же, строго между нами.

– Могила! – заверил Дрюня.

– Это Натэлла Уткина…

– О-о! – радостно взревел Дрюня. – Знаю! Как же я не допер, у нее сынок – весь в тебя!

– Да ну? – усомнился Президент. – А впрочем, что ж, может… может.

– Твой, твой! Вылитый.

– Давай на этом закончим, – осторожно и настойчиво попросил Президент. – Дай слово, что никому ни слова. Я приеду с визитом и, как порядочный человек, встречусь с Натэллой и мальчиком. Дай слово, Дрюня!

– Могила! – хрипло подтвердил Дрюня.

Он закашлялся, поднял голову со стола и с удивлением оглядел свою хату.

«Могилу, могилу еще не копали! – кричала кому-то бабка-соседка на улице. – А батюшка уже отпевать пришел».

На столе недопитая бутылка. Кислая капуста в тарелке вызвала тошноту. Дрюня наклонился к ведру и прямо через край жадно лакал холодную воду. «Да-а. – думал он. – Выпил с Президентом… Как взаправду взбучку учинил. Танька Хромая, Натэлла… Тьфу, как наяву!»

Дрюня, морщась, выполз на крыльцо, глянул под ноги и обомлел. На нем были новенькие генеральские сапоги с зеркальными голенищами. Мать честная! Он сроду и не надевал таких. «А где же кирзачи? – Страх ожег его до самой селезенки. – Где мои сапоги?» Дрюня резво вернулся в хату и обыскал каждый угол. Кирзачей не было. «Значит, не сон? Значит, был у Президента? Надо выпить, иначе с нарезки сойду».

Дрюня выпил полстакана и тупо уставился в окно, прислушиваясь к организму. «Если не сон, то как это могло случиться?» Он напряг все свои мысли, голова каменела и пухла от умственных усилий, во рту пересохло. Выпил еще для ясности и решительно направился в городской загс к Натэлле Уткиной.

Эта интеллигентная, тихая женщина с утомленным фарфоровым личиком могла бы сделать карьеру в науке. У нее были уникальные математические способности. Она легко занимала первые места в математических олимпиадах, в том числе и международных. Натэлла иногда ставила в неловкое положение учителей своим мышлением. Ей советовали поступать непременно в МГУ, а она пошла в местный университет и получила «тройку» по математике. Своей тихостью и немногословием она погубила все. И замкнулась. Поступила на заочное в пединститут и стала работать статистом в загсе.

Обожглась девушка и в первой любви. Курсант-выпускник военного училища взял тихую Натэллу натиском и напором на танцплощадке в первый же день. Он сразу же поклялся, что давно и тайно любит и без нее не мыслит жизни. Бойкий курсант предложил пожениться и ехать с ним на край света. Познакомил со своими родителями. Купил обручальные кольца. Натэлла проводила жениха в училище и больше его не видела. Тосковала, ждала, сохла. Родила славного малыша. И закисла в одиночестве.