Рынок в Загряжске славен, как и сам Загряжск, а если по справедливости, то, пожалуй, побогаче, побойчее, покуражистей и казачьих гулянок, фольклорных песельников Антонины Светличной, и монастырского благолепия, и самых хитроумных взяточников, а уж по искусности воровства – нет равных рыночным мазурикам. Столько всякого добра продается на рынке, что если бы кто захотел составить опись, то сидеть ему в своей хате с амбарной книгой никак, наверное, не меньше года. Такие редкости на рынке, что хоть самый вредный человек, объезди он пол-России, не найдет нигде того, что есть в Загряжске.

Где, например, откушаете вы блюдо под названием «Шулюм из молодых граков», как не в трактире «Загряжский гурман», который встречает гостей прямо за каменной аркой у входа в рынок. Молодых грачат для трактира ловит загряжская пацанва на верхушках старых верб прямо в гнездах. Приносят на кухню в сумках и в мешках, по пять рублей за штуку. Дичь небольно приглядиста, если взять пальцами за клюв, то голопузая тушка болтается, как заварной чайник средней величины. Но именно из молодых, майских грачат получается знаменитый шулюм. Хотя говорят, что фирменным блюдом кормят здесь и по осени, и даже зимой.

За полушубками из шкурок загряжских бродячих котов приезжают на рынок из ближних и дальних мест, из самой Москвы, из Мелитополя и бог знает какого Вилюйска. Один американский негр не устоял перед красотой, когда развернул полушубок за рукава. Натуральные разномастные коты распластались на полах, по спине, на воротнике и пониже талии. Прямо по центру спины с раскинутыми лапами, головой и хвостом был искусно вшит огненно-рыжий красавец по кличке Барс, известный в Загряжске вор и поедатель цыплят, утят и одного павлина со двора отца Амвросия. Негр, не торгуясь, отвалил доллары и тут же под аплодисменты толпы надел обновку, улыбаясь во весь рот. Так и пошел, шевеля полами с котами, в свой туристический автобус.

На каждый полушубок тратилось не меньше двадцати котов. Нельзя сказать, что загряжцы – поголовно живодеры. Промысел возник из-за чрезвычайной плодовитости кошек, или же, наоборот, от особенностей местных котов. Экологи из мэрии подсчитали, что если в среднем по России на тысячу жителей приходится 213,3 представителя кошачьих, то в Загряжске этот показатель превысил 900, то есть почти каждый загряжец являлся котовладельцем. Но трагизм в том, что котовладельцев по пальцам пересчитать, а так, считай, все коты бесхозны и живут сами по себе, добывая пропитание, как покойный Барс. Это заметно сказалось на состоянии личных подсобных хозяйств загряжцев. Уменьшилось птицепоголовье, а цены на кур, уток и гусей в Загряжске стали намного выше, чем, скажем, в Воронеже, Курске, Элисте и в иных субъектах Федерации. Только из крайней необходимости мэрия разрешила местным предпринимателям отлов бесхозных котов и пошив редких по красоте полушубков. По приблизительным подсчетам, промысел будет процветать еще семь-восемь лет, пока поголовье кошачьих не придет в среднестатистическую норму, а цены на кур, уток и гусей не пойдут на убыль.

Из множества овощей на рынке вам сразу посоветуют огурцы «загряжский пупырчатый», а также помидоры «краснощекий загряжец» и «монастырский гурьевский» (по имени послушника на монастырской плантации). Что за объедение эти овощи!

Как только начинается сезон – июль – август – тысячи людей устремляются в Загряжск на автобусах, на машинах, на велосипедах и пешком. Идут и едут, как на минеральные воды, поскольку целительная сила загряжского овоща ценится по всей России. Больные и отдыхающие живут здесь по месяцу и больше, квартируя у гостеприимных загряжцев в коттеджах и хатах, в летних кухнях, флигельках и даже сараях. А иные разбивают палатки на берегу Дона и живут босяками, терпя лишения от комаров и вороватых котов.

Питаются приезжие исключительно «загряжским пупырчатым», «краснощеким загряжцем» и «монастырским гурьевским». Съедают за день по тридцать – сорок штук каждого сорта. Без хлеба и соли. Правда, в инструкции по пользованию овощами не рекомендуется после завтрака, обеда и ужина отлучаться из дома более чем на пять минут.

Через месяц оздоровительного овощного пользования больные и отдыхающие теряют в весе и заметно здоровеют. Это сразу видно по походке. Загряжцы ходят с ленцой и вразвалку. Приезжие же рысцой. А если шагом, то с характерным от легкости подскоком. Загряжец делает один шаг, а приезжий с подскоком – два. Возможно, что это побочный результат строгого следования инструкции по пользованию овощами.

Также местная редька «загряжский собеседник» продается на рынке. Ее покупают впрок, на зиму. «Собеседник» хорошо настраивает кишечный тракт. Нарезавши колечками, редьку прикладывают к синякам и шишкам, и просто нюхают от головной боли и от апатии.

От овощей и фруктов на прилавках рябит в глазах – горы, разноцветные холмы. Тут и морковь, и дыни, похожие на тыквы, и тыквы, точь-в-точь как дыни. Если выбрать самый большой арбуз – рябой, шишковатый, оплывший от макушки к низу, то подавай тележку, в обнимку не донести, побольше пуда выкохалась ягода.

Груши бергамот, на ценнике – «дуля загряжская», набрякшие тучной восковой желтизной – надкуси, так и брызнет! – расхватывают кульками и сумками.

Рубиновой чистоты вишни и черную смородину продают на баночки. Яблоки с зеркальным отливом – пепин, шафран, белый налив – на ведра. От лотков с краснобокими абрикосами пахнет сказками Шахерезады. Винным зноем дышат виноградные кисти, горки малины и земляники.

Если заглянете в рыбные ряды, то вряд ли можно выйти оттуда до самого конца дня, и тут как-то незаметно худеет кошелек.

Вот шемая, маленькая жирная серебряная рыбка. Кто ни разу не пробовал ее – жареную, вяленую или сваренную в ухе – так и помрет, сердечный, думая, что лучше карася на свете рыбы нет. А рыбец? Только в Загряжске водятся такие ядреные, круглоспинные, тяжеленькие экземпляры. Чем, например, отличается рыбец от прочих? Тут же за прилавком словоохотливый браконьер с бычьей холкой разъяснит: «Понимаешь, есть просто баба, а есть бабец, есть просто рыба, а есть рыбец».

Вот на клеенчатых прилавках нарубленные оковалки белужатины, осетрины, севрюжины, около них толкутся с кошельками потолще. Дальше круглые толстогубые чушки-сазаны с чешуей в пятак величиной, серебряного литья цимлянские чебаки, зубастые в светлом опоясывающем окрасе судаки, утконосые серые щуки, иные с колоду размером. На крючьях висят усатые черные, как из преисподней, сомы разной длины. Возле большого железного корыта с кишащими карасями, или, по-местному, душманами, торгуется беднота.

А как пройдешь мимо зеленых раков, когда они, раскорячившись, так и ползут, просятся прямо в твою корзину!

Дальше мясной павильон с окороками и колбасами, потом молочный с таким изобилием наквасок, сметаны, масла и сыров, что кажется, загряжцы живут на острове посреди молочной реки с кисельными берегами.

И это еще не весь рынок. Прямо за кирпичной стеной забора по леваде вдоль Дона тянутся блошиные ряды, и нет им конца. Надобно тебе, скажем, шило – купишь самое лучшее шило. Послала жена за унитазом – принесешь унитаз со всей начинкой. Потребуется рашпиль – найдешь и рашпиль. Ищет казак сапоги с генеральскими голенищами – прямо тут обуют. И сапоги сами понесут казака до дому. Наград на кителе мало – выбирай у шустрого мазурика Георгиевские кресты, ордена Ленина, Красной Звезды и Красного Знамени, медали царские, советские и новейшие российские. Для полной амуниции шепотом предложат шашку, наган с патронами или пару гранат. Худой цыган, обвешанный по самую шею ржавыми цепями, ходит среди толпы зигзагами, сипло кричит: «Цепи! Каленые цепи!»

И нет краю рынку.

Новой начальницей этого съестного и хозяйственного царства стала недавно мать Зинаиды, Танька Хромая, а теперь Татьяна Петровна Веревкина.

Ей за тридцать, и не красавица вроде, а засмеется, закинет голову назад, дрогнут большие круглые груди под ситцем – так и хватит тебя холодком, как на крутой горке. Талия тонкая, коленки круглые, в ямочках, и резва, как коза, не стоит на месте. Прозвище Хромая прилипло к ней понарошку в детстве, подвихнула ногу в силосной яме и недели две прыгала на костылях. «Хромая! Хромая!» – радостно вопили через забор мальчишки, уворачиваясь от летящего дротиком Танькиного костыля.