– Кто доложил о Паралее? Никак небесный странник Фиолет?

– Может, он, а может, и другой кто. Не всё ли равно. А не любишь ты Фиолета. И не зря. Мужчинка с порчинкой.

– С перчинкой, – поправила Вика.

– Нет, именно что с порчинкой. Фрукт он или овощ, я не разобрался, а тёмен он для меня. Прочтения его мыслей я так и не осилил.

– Чего и захотел, провидец! Фиолет – гибрид двух миров, воспитан третьим миром, семью завёл в мире четвёртом уже. Он и сам себя не понимает, заблудился в бесчисленных мирах. – Радослава раздражал не Кук, а именно Фиолет, поскольку вся суета в последнее время завивалась вокруг него. Неприязнь к Фиолету, едва шевельнувшись в те дни, когда общаться с ним, с мальчишкой – приёмным сыном Разумова, не было необходимости, оказывается, никуда не делась. Она так и осталась. – К чему было влезать в жизнь девушки – инвалида? – спросил он.

– Так ей же повезло! – воскликнула Вика. – В её жизни случилась реальная сказка, когда неизлечимый недуг оставил её навсегда. Она теперь здоровая девушка, благодаря Фиолету. И то, что Фиолет искренне сказал о своих чувствах, делает ему только честь. Он же не бросил её, а привёл к нам на корабль. Мечтал её исцелить.

– Кук и говорит, что он мечтатель.

– А ты, Радослав, к сожалению, никогда таким не был, – Вика мстила ему уже по полной программе, – ты всегда только употреблял женщин как нежную добавку к своей грубой жизни вечного космического бродяги. Ты ни одной из них не принёс счастья, не говоря уж о существенном исцелении. Ты к девушке-калеке и не приблизился бы никогда. Зачем тебе это? Ты из здоровых-то делал душевных калек.

– Разошлась! – одёрнул её Кук. – Ты ревновала его, что ли, когда? Мечтала себе его заполучить? Да не получилось ни разу. Радослав разборчив, я признаю.

– Я никогда не была пустой мечтательницей, как твоя дочь, Кук! – тут уж Вика выдала всё из старых немереных запасов всяческой, накопленной в себе рухляди.

– Дочь-то тут при чём? – опешил Кук. – Вспомнила бабушка свой девичий стыд.

– Может, и бабушка, да тебе-то в дочери гожусь.

– Ты это не спеши утверждать! – возмутился старый муж, он же и провидец. – У меня, Викуся, тут наметилось оживление одного старого романа. Такая женщина возникла, такая красочность и ярость одновременно. Такая внешняя холодность и затаённая плазма, запертая внутри. Сама магиня Сирень. Глаза – как пламя в тёмной шахте, губы – свежие ягоды, как подкрасит их для подачи, а грудь – как сверху ляжет на тебя во время любовной игры, так и задушит во всех смыслах. И всё, Викуся, натуральное, как и здешняя еда, как сами люди и их страсти. А возраст её – так она мне в дочери годится. Да и что он значит для меня, дедушки за девяносто? Вот и думал, как увидел её, а не тряхнуть ли мне стариной?

Где тут была непристойная шутка, где ощутимый укол для Вики, а где голая правда, понять Кука было нельзя. Он никогда не был человеком, включенным в упорядоченную и традиционную жизнь ни в одном из посещаемых им миров. И на Земле он таковым никогда не был. Он был истинным космическим бродягой.

Вика сидела с такими щеками, будто она объелась клубники. – Когда приступим к процедуре? – спросила она временного мужа. «Всегда ей достаются временные мужья», – горько пошутил про себя Радослав, не любя Вику и жалея её. – Я же должна подготовить девушку…

– Да чего там готовить? Приведи в мед отсек, как для очередной процедуры, а я и подойду. Потом ей будет уже всё равно. Она забудет о нашем звездолёте уже навсегда.

– Как же, Белояр, ты говорил, что она с Фиолетом будет жить в доме Радослава и Ландыш? – Вика не желала мириться с таким вот окончанием сказки про хромую Белую Уточку и сошедшего со звёзд Фиолета

– Да зачем они им? Радослав нелюдимый и уже на пределе того, чтобы выносить чужой мир и дальше. Ведь так, Радослав? Он хочет отсюда бежать. И я не буду долго его удерживать, потому что и сам хочу домой. Чтобы свой последний вздох сделать на Земле-матушке, чтобы там умереть. Как только на Земле произойдут необходимые утруски, усушки, так мы туда и двинем. У нас тут отсидка, Вика, а не настоящая жизнь. И у тебя, и у Алёшки, и у моих парней – всё настоящее там. Дома. А Фиолета мы забросим на его Паралею, поскольку у Радослава, как я понимаю, есть там свои, пусть и малые, да нерешённые дела. А может, и главные какие. Это уж дела его скрытной души. Нам здешние Создатели не по зубам и даже не по разуму. Поэтому как деликатные гости мы не будем слишком долго злоупотреблять здешним гостеприимством.

– Может быть, отложим на завтра, Белояр? Пусть она помилуется со своим Фиолетом. Напоследок.

– Чего там «помилуется»! Он ни разу не пришёл в её жилой отсек. Он же очевидно избегает её, Вика! Только ты и Ландыш и навещаете её. Ты из сострадания врача и потому, что ты душевная глубокая женщина, а Ландыш из любопытства. Как дети ходят в зоопарк умиляться на братьев наших меньших, так и она. Будь же ты благоразумной, Вика! Этой пичужке здесь нет места. Это не её мир. К чему Фиолету себя терзать? Он сделал для неё всё, что мог. Как и она для него. Они друг другу больше не нужны.

Ива проснулась в своей кровати, в своей комнате, в квартире родителей. Из окна просматривались башни «Города Создателя». За окном шёл затяжной предосенний дождь. На ней была рубашка, которую она отлично вспомнила. Это была её домашняя новая рубашечка с кружевными вставками в виде бабочек. Она встала и прошлась по комнате, ничуть не хромая и даже слабо удивляясь давно привычной и здоровой походке. Она села и стала изучать свою ногу. Левая нога была ровная, точно такая же, как и правая.

Вошёл отец Ясень. Он сел рядом с дочерью на её кровать. – Видишь, как отлично тебя починили в лечебном центре, и даже научили ходить правильно. Ногу разработали. А то, что ты многое теперь не помнишь, мне сказали, что так и должно быть. Потом память будет возвращаться на место. Да зачем тебе оно? О болезни-то помнить? Ушла прочь, туда ей и дорога. Ты магиню Сирень помнишь? Она тебя в лечебный центр устроила. Очень великодушная женщина. Очень уж красивая.

– Нет, – ответила Ива, – не помню я никакую магиню Сирень. Я помню только мага Вяза и его помощника Капу.

– Умер старый наш маг Вяз, – вздохнул отец. – Теперь там Капа служит магом. Только он уже не Капа, а Кипарис. Вот какое ему имя дали. Магиня Сирень, как оказалось, его мать.

– Мать? Так у него баба Верба матерью была…. – вдруг сказала Ива.

– Какая ещё баба Верба? Не знаю я такой.

– Как же. Та старуха на переправе, как мы ехали сюда. Забыл? Она и оказалась его матерью.

– Да ты что, Ива! Какая баба Верба? Какая старуха на переправе? Там уже дед давно живёт. А через реку скоро мост мы построим.

– Я же помню, как на праздник ездила. Только я забыла, как я назад вернулась. Или нет? Вроде, я с Вешней Вербой возвращалась. А где же Вешняя Верба?

– Она в столице теперь живёт. Неплохо и устроилась. Где-то там работает. Работа лёгкая, сама Вешняя Верба раздалась, как и не прежняя худенькая Вешняя Верба – не узнать с первого взгляда. Ты, дочка, не переживай. Магиня Сирень так и сказала, что ты будешь какое-то время слегка путаться в своём прошлом. Это пройдёт. Я уж договорился о твоём устройстве на обучение. Будешь науки познавать, будешь сама выбирать себе профессию потом. На то я и отец, чтобы дать тебе возможность, пока сам я молод, выучиться и встать на ноги. Уже на здоровые твои ножки, доченька! – и он заплакал, как никогда этого не помнила за ним Ива. Только на похоронах Клёнушки он и плакал однажды.

– Создатель! Создатель, а я утратила веру в твоё милосердие, как утратила Клёнушку! Поломалась я душой, как поломала ты ножку, доченька, – плакала и мать Ракита, стоя у порога в комнату дочери. – А Создатель добрый. И Он есть, наш милостивый Создатель. Он вернул нам счастье.

Ива стала подолгу гулять в окрестностях «Города Создателя», как выдавалась чудесная и солнечная погода. Любила, как и всякий сельский житель, пусть и прежний, уединение среди окружающей природы. Странные грёзы посещали её в поле, вот будто шла она тут… Нет не совсем тут, а там, чуть подальше. Где на холме стоит полуразрушенная улица прежнего посёлка, над которым с гулом проносятся по высоким разноцветным дорогам на опорах скоростные машины. И рядом с нею шла худенькая Вешняя Верба в красном платье с надетым поверх старым пальто. Куда это они шли? Чего забыли в том заброшенном посёлке? За почерневшим и давно не крашеным домом, в саду, где было полно деревьев без листьев, махало пустыми рукавами какое-то чучело. Ива встала. Да нет. Это было не чучело, а старое пальто Вешней Вербы, когда оно с неё свалилось на дорогу, и Ива подняла его. Вот тогда пальто и размахалось своими пустыми рукавами…