Ресторан начал закрываться. Бонго-Шафтсбери схватил счет с развеселившей всех готовностью. "Они чуть не дерутся за него", — подумал Макс. Уже на улице он тронул Порпентайна за рукав и принялся извиняющимся тоном обличать систему Кука. Виктория впереди всех вприпрыжку пересекала рю Шериф-Паша, направляясь к отелю. А сзади крытый экипаж шумно выехал из подъездной аллеи австрийского консульства и во весь опор помчался по рю де-Росет.

Порпентайн обернулся.

— Кто-то торопится, — заметил Бонго-Шафтсбери.

— В самом деле, — отозвался Гудфеллоу. Троица взглянула на светящиеся окна в верхних этажах консульства. — Хотя с виду все спокойно.

Бонго-Шафтсбери издал смешок, в котором слышалось легкое недоверие.

— Здесь. На улице…

— Пять монет очень выручили бы меня, — продолжал Макс, пытаясь вернуть внимание Порпентайна.

— О, — рассеянно ответил тот, — конечно, я могу выделить вам эту сумму. — И он с простодушным видом полез за бумажником.

Виктория наблюдала за ними с противоположного бордюра.

— Ну пойдемте же, — позвала она.

Гудфеллоу улыбнулся:

— Уже идем, дорогая. — И они с Бонго-Шафтсбери пошли через улицу.

Она топнула ножкой.

— Мистер Порпентайн! — Порпентайн, держа двумя пальцами банкноту, обернулся. — Заканчивайте со своим калекой. Дайте ему шиллинг и идемте. Уже поздно.

Белое вино, призрак Алисы, первые сомнения в подлинности Порпентайна, все это вело к нарушению кодекса. А кодекс был простым: Макс, дают — бери. И Макс отвернулся от банкноты, шуршавшей на уличном сквозняке, и пошел прочь навстречу ветру. Прихрамывая, он направлялся к следующей лужице света и чувствовал, что Порпентайн по-прежнему смотрит на него. Он знал, как выглядит со стороны: немного хромой и еще меньше уверенный в безобидности своих воспоминаний и в том, сколько еще лужиц света встретится ему на этой улице, в эту ночь.

Утренний экспресс Александрия-Каир запаздывал. Он медленно въехал на Гар-дю-Каир, шумно пыхтя и выпуская клубы черного дыма и белого пара, которые смешивались среди акаций и пальм парка за путями напротив вокзала.

Поезд опоздал — как всегда. Проводник Вальдетар, добродушно пофыркивая, разглядывал стоящих на платформе. Туристы и бизнесмены, носильщики из отелей Кука и Гейза, более бедные пассажиры третьего класса со своим войсковым имуществом, — настоящий базар. А чего они, собственно, ожидали? Вот уже семь лет, как он совершает один и тот же неторопливый рейс, и поезд еще ни разу не прибыл вовремя. Расписания существуют для хозяев дороги, для тех, кто подсчитывает прибыль и убытки. А поезд ходит по своим часам, читать время по которым людям не дано.

Вальдетар не был александрийцем. Родился он в Португалии, а сейчас жил с женой и тремя детьми в Каире, неподалеку от депо. Его жизнь неуклонно двигалась на восток; сбежав из теплицы своего приятеля-сефарда, он кинулся в другую крайность и устремился к корням предков. Земля триумфов, земля Бога. Но и земля страданий. Мысли о гонениях угнетали его.

Но Александрия — особый случай. В год 3554-й по еврейскому календарю Птолемей Филопатор — после того, как ему было отказано в праве входа в Иерусалимский храм, — вернулся в Александрию и заточил в тюрьму многих еврейских поселенцев. Христиане — не первые, кого выставляли на посмешище и убивали для увеселения толпы. Итак, Птолемей отдал приказ о заточении александрийских евреев на Ипподроме и пустился в двухдневный разгул. Король, его гости, стадо слонов-убийц, которых кормили возбудителями и поили вином, — когда все это было доведено до нужного уровня жажды крови, слонов выпустили на арену и направили на заключенных. Но слоны (как гласит легенда) развернулись и бросились на стражу и зрителей, растоптав многих насмерть. Это произвело на Птолемея столь сильное впечатление, что он освободил осужденных, восстановил в правах и позволил им идти на войну с врагами.

Вальдетар слышал эту историю от отца и, несмотря на крайнюю религиозность, был склонен рассуждать, опираясь на здравый смысл. Если даже поведение пьяных людей непредсказуемо, то что же можно говорить о стаде пьяных слонов? Зачем обязательно вплетать сюда промысел Божий, которому в истории и так немало примеров? Последним Вальдетар внимал с трепетом и чувством собственной малости: предупреждение Ноя о Потопе, развержение Красного моря, спасение Лота из падшего Содома. "Да-а, — думал он. — Даже сефарды, и те живут на милости земли и морей. Что бы ни было причиной катаклизма — хоть случай, хоть умысел — все равно они просят своего бога спасти их от беды".

У бури или землетрясения нет души. Душа не может управлять неодушевленным. Это во власти только у Бога.

Но у слонов есть душа. Все, что может напиться, — рассуждал он, — имеет хоть немного души. И не исключено, именно в этом заключается значение слова «душа». То, что происходит между душами, не лежит в прямой власти Бога. Этим управляет Фортуна, или добродетель. Именно Фортуна спасла евреев на Ипподроме.

Будучи для случайного наблюдателя частью вагонного оборудования, в личной жизни Вальдетар представлял собой хорошо известную смесь философии, воображения и непрерывного беспокойства за свои взаимоотношения — не только с Богом, но и с Нитой, детьми, с собственной историей. Это специально никем не задумывалось, но то, что местные жители мира Бедекера на самом деле живые замаскированные люди, — остается для туристов главной и смешной диковинкой. Эта тайна хранится так же тщательно, как и остальные: что статуи говорят (хотя Мемнон Фиванский и проявляет несдержанность, издавая звуки на восходе), что некоторые правительственные здания сходят с ума и что мечети занимаются любовью.

Когда пассажиры и багаж были размещены, поезд преодолел инерцию и тронулся — всего на четверть часа позже расписания, навстречу восходящему солнцу. Железная дорога Александрия-Каир описывала грубую дугу с хордой, направленной на юго-восток. Но сначала поезд проезжал севернее и огибал озеро Марьют. Пока Вальдетар совершал обход купе первого класса и собирал билеты, поезд шел мимо богатых деревень и садов, изобиловавших пальмами и апельсиновыми деревьями. Внезапно все это осталось позади. Как раз когда Вальдетар входил в купе, протолкнувшись между немцем в очках с синими линзами и арабом, погруженными в разговор, он увидел в окне мгновенную смерть — пустыню. Здесь был древний Элебсин — огромный холм, единственное место в плодородной земле, не замеченное Деметрой, — видимо, в свою бытность тут она прошла южнее.

У Сиди-Габер поезд повернул, наконец, на юго-восток, двигаясь медленно, как солнце, — зенит и Каир, по расписанию, должны быть достигнуты в одно и то же время. Через канал Махмудия — в плавное цветение зеленой Дельты, где тучи напуганных шумом уток и пеликанов поднимаются с берегов Марьюта. Под озером было погребено сто пятьдесят деревень, накрытых рукотворным Потопом в 1801 году, когда англичане во время осады Александрии перерезали перешеек пустыни, и Средиземное море хлынуло на села. Вальдетару нравилось думать, что густые стаи парящих в воздухе водяных птиц — духи феллахов. Это подводное чудо — там, на дне Марьюта! Затерянная страна: дома, лачуги, фермы, водяные мельницы — и все в целости и сохранности.

Может, в плуг там впрягают нарвалов? А осьминоги крутят колеса мельниц?

По берегу лениво бродила горстка арабов — они добывали соль, выпаривая из озера воду. Ниже по каналу виднелись баржи, их паруса нарядно белели на здешнем солнце.

Под тем же самым солнцем по их маленькому дворику ходит, наверное, Нита, обремененная ношей, из которой — как надеялся Вальдетар — получится мальчик. Тогда все вышло бы поровну — двое на двое. "Женщин сейчас больше, чем нас, — думал он. — Так почему же я должен увеличивать этот дисбаланс?"

— Хотя я не против, — сказал он ей однажды еще до свадьбы (это было в Барселоне, где он работал докером). — На все — воля Божья. Разве нет? Посмотри на Соломона, на других великих царей. На одного мужчину — несколько жен.