Из-за стойки появилась голова Шныры. Глянув на Профейна, он щелкнул зубами.

— Знакомься, — сказал Шныра, — мой дружок Влажная Железа. Только что с корабля. — Он указал на длинного печального южанина с вытянутым носом, который шел сзади, волоча по опилкам гитару.

— Привет! — откликнулся Влажная Железа. — Хочется спеть тебе одну песенку.

— В честь твоего превращения в ОПШа, — прокомментировал Шныра. — Влажный всем поет эту песню.

— Это же было еще в прошлом году, — сказал Профейн.

Но Влажная Железа уже оперся ногой на медное ограждение, положил на колено гитару и начал бренчать. Отыграв восемь тактов, он запел в ритме вальса:

Одинокий Покинутый Штатский,

Мы будем скучать по тебе.

Матросы и юнги исходят слезами -

Завидуют славной судьбе.

Но шаг этот глуп и опасен.

Дальнейший твой жребий ужасен.

Тысячу рапортов ты отчитал.

Дай мне хоть сто лет и вечный штурвал, -

Я не стану Покинутым Штатским.

— Неплохо, — сказал Профейн в пивную кружку.

— Это не все, — сообщил Влажная Железа.

— Ох! — произнес Профейн.

Вдруг его обволокли нахлынувшие сзади миазмы, и чья-то рука мешком картошки рухнула на плечо. Боковым зрением он увидел кружку в обрамлении огромной муфты, самым непотребным образом отделанной шерстью больного бабуина.

— Бенни! Ну как твоя половая жизнь, хью-хью!?

Таким смехом мог смеяться только Свин Бодайн, который когда-то служил с Профейном на одном корабле. Профейн оглянулся. Так и есть. «Хью-хью» создавалось путем выдавливания гортанных звуков, а кончик языка при этом находился за верхними передними зубами. По замыслу Свина, звук должен был получаться ужасно неприличным.

— Старина Свин! Ты что, отстал от корабля?

— Я — в самоволке. Помощник боцмана Папаша Ход меня просто достал.

Лучший способ избежать встречи с патрулем — это оставаться трезвым и не соваться в компании. Отсюда и название — "Могила моряка".

— Как дела у Папаши?

Свин рассказал о расставании Папаши с женой-официанткой. Она ушла от него и устроилась в "Могилу моряка".

Ох уж эта молодая женушка Паола! Она заявляла, будто ей шестнадцать, но поди проверь. Она родилась перед самой войной, и дом с ее метрикой — как и почти все дома на Мальте — потом оказался разрушенным.

Профейн присутствовал при их знакомстве — бар «Метро» на Тесной улице. Кишка. Валетта, Мальта.

— Чикаго! — рычал Папаша Ход гангстерским голосом. — Ты слыхала о Чикаго? — И с угрожающим видом запускал руку под тельняшку — обычный Папашин жест, известный по всему средиземноморскому побережью. Затем он вытаскивал носовой платок — а вовсе не пистолет — сморкался и начинал смеяться, глядя на девушку, которой случалось сидеть напротив. Стереотипы из американских фильмов были знакомы всем. Всем, кроме Паолы Майстраль, которая так и продолжала смотреть на него, не раздувая ноздри и не сводя брови к переносице.

Кончилось тем, что Папаша взял у кока Мака под проценты пятьсот монет из "экономических сумм", дабы перевезти Паолу в Штаты.

Возможно, для нее это был просто способ добраться до Америки — предел мечтаний любой официантки Средиземноморья. Переезд все проблемы решал одним махом — пища, жилье, теплая одежда и мягкий климат. На въезде в Америку Папаше пришлось солгать относительно ее возраста. Впрочем, документов Паола все равно не имела. К тому же в ней можно было заподозрить любую национальность — она знала обрывки чуть ли не всех языков.

Папаша рассказывал о ней палубным матросам, которые собирались в боцманской подсобке «Эшафота». Говорил он с особой нежностью — будто постепенно, может, прямо по ходу рассказа, к нему приходило осознание того, что в сексе больше мистики, чем можно предположить. Он не мог даже сказать — сколько раз за ночь у них получалось, ибо этот счет нельзя записать в цифрах. А ведь, казалось бы, что нового может открыть в этих делах такой прохвост с сорокапятилетним стажем как Папаша Ход?

— Хорошенькое дело, — проворчал Свин в сторону. Профейн направил взгляд вглубь "Могилы моряка" и увидел ее. Она направлялась к ним сквозь завесу скопившегося за вечер дыма. С виду — типичная официантка с Большой Восточной. Как там было насчет степного зайца на снегу, тигра в залитой солнцем густой траве?

Она улыбнулась Профейну — печально, натянуто.

— Ты вернулся на службу?

— Просто проходил мимо, — ответил Профейн.

— Поехали со мной на западное побережье, — предложил Свин. — Еще не собрано такой патрульной машины, которая могла бы сделать моего «Харлея».

— Смотрите, смотрите! — закричал маленький Шныра, подпрыгивая на одной ноге. — Только не сейчас, ребята. Погодите! — Он указал на миссис Буффо, материализовавшуюся в своем кимоно на стойке. Опустилась тишина. Между морпехами и матросами, блокировавшими дверной проем, мгновенно установилось перемирие.

— Мальчики! — объявила миссис Буффо. — Сегодня — канун Рождества Христова. — Она извлекла боцманскую дудку. Первые флейтообразные звуки лихорадочно завибрировали над выпученными глазами и разинутыми ртами. Все присутствующие благоговейно внимали, и до них постепенно стало доходить, что она исполняет "Во прозрачной полуночи", только в ограниченном диапазоне боцманской дудки. Стоявший сзади молодой запасник, которому доводилось выступать в ночных клубах Филли, начал нежным голосом подпевать. У Шныры засияли глаза.

— Глас ангела небесного, — произнес он.

Когда исполнялась часть, где были слова: "Мир — земле, а людям — добродетель от милосердного всевышнего Царя", Свин, будучи воинствующим атеистом, решил, что это становится невыносимым.

— Звучит точь-в-точь, как "На камбуз", — громко заявил он. Миссис Буффо с запасником замолчали. До аудитории не сразу дошло значение фразы Свина.

— Час Кормления! — заверещал Шныра.

И чары рассеялись. Смекалистым морякам с «Порывистого» как-то удалось скучковаться в сутолоке, возникшей среди веселых матросиков. Они подняли, словно знамя, маленькую персону Шныры и, находясь в авангарде атаки, бросились к ближайшему соску.

Миссис Буффо, которая, едва удерживая равновесие, стояла, подобно краковскому трубачу на крепостном валу, приняла на себя удар бушующего потока и была свергнута в таз со льдом первой же волной, промчавшейся у стойки. Широко расставив руки, над всеми возвышался Шныра. Он зацепился за один из кранов-сосков, и тотчас товарищи по экипажу отпустили его; продолжая двигаться по инерции, он рухнул вниз вместе с рукояткой. Из резиновой груди белым каскадом захлестало пиво, обдавая Шныру, миссис Буффо и пару дюжин матросов, которые, зайдя с флангов за стойку, кулаками ввергали друг друга в бесчувственное состояние. Члены несшей Шныру группы рассеялись в попытке захватить побольше кранов. Старший мичман, начальник Шныры, стоял возле последнего на четвереньках, хватал его за ноги и тянул на себя, считая, что со Шныры достаточно, и он должен уступить место своему командиру. Лидирующие матросы с «Порывистого» образовали клин. В их кильватере сквозь бреши отчаянно проталкивались человек шестьдесят морячков, лягаясь, толкаясь, царапаясь и рыча. Их рев перекрывал все остальные звуки. Некоторые из них размахивали пивными бутылками, дабы расчистить себе дорогу.

Профейн сидел у конца стойки, рассматривая самопальные ботинки и расклешенные подкатанные «ливайсы». Время от времени в его поле зрения оказывалась то чья-то рухнувшая туша с окровавленной мордой, то разбитая пивная бутылка, — крошечные бури в опилках.

Вскоре он заметил, что рядом сидит Паола, обхватив ноги руками и прижавшись щекой к черной холстине его брюк.

— Ужасно, — сказала она.

Профейн издал неопределенный звук и погладил ее по голове.

— Покой, — вздохнула она. — Разве не этого мы все хотим, Бенни? Хоть бы чуточку покоя. Чтобы никто не подскакивал и не кусал тебя за задницу.

— Тихо! — сказал Профейн. — Взгляни-ка — Влажному вмазали по животу его собственной гитарой.

Паола что-то бормотала ему в ногу. Они спокойно сидели, не обращая внимания на творящуюся вокруг бойню. Миссис Буффо впала в пьяную истерику. Отделанная под красное дерево старая стойка затряслась от нечеловеческих рыданий.