— Не за что, — усмехнулся я.

Садоян помчался в свою комнату воскрешать несчастного покойника, а я помчался вниз, стараясь не попадаться на глаза администрации.

Я поднимался к поляне. Заходящее солнце заливало последними, слабеющими лучами вершину Техениса, черневшего от туч, а речка, вспомнившая какую-то грустную песню, напевала ее в наступавшей тиши. Лес стоял оторопело, вслушиваясь в эту тишину и, не смея шелохнуться, ожидал наступления сумерек.

— Чикарели, Чикарели, — позвал я, но никто не отзывался.

Я заволновался: что с ним могло случиться, куда он мог деться? Может, его унесла лисица, может, он заблудился в лесу или утонул в ручье? Я вошел в палатку, расстелил в ней одеяло и возобновил поиски. Может, он уже уснул и не слышит моего голоса? Чикарели не было нигде, и меня охватило такое отчаяние и одиночество, что я без сил упал на траву. И только сознание того, что я взрослый человек, вынудило меня подтянуться, взять себя в руки. Взрослый человек, мужчина, не имеет права отчаиваться, он должен уметь сдерживать себя, ведь в жизни встречается много трудностей, и если отчаиваться по каждому поводу, то не останется сил противостоять этим трудностям.

Сумерки сгущались. Я не знал, как мне быть, где искать Чикарели. Я чувствовал огромную ответственность за его судьбу. «Если с ним что-нибудь случится, я не смогу простить себе».

Я снова вышел из палатки. В темноте я заметил сверкающие точки, двигавшиеся по направлению ко мне. Светлячки, что ли? Но светлячки не могут выстраиваться в такие стройные шеренги. Что же тогда? Я удивленно наблюдал за этой подвижной гирляндой и вдруг услышал голос Чикарели:

— Добрый вечер.

— Неужели можно разгуливать по лесу в темноте? — рассердился я.

— Я вовсе не разгуливал, а ходил за светлячками, — оправдался Чикарели. — Или тебе хочется провести весь вечер в темноте?

— Ну, заходите, — сказал я, смягчившись, — милости просим в нашу скромную обитель.

— Входите, друзья, — радостно пригласил светлячков Чикарели и вошел тоже.

Светлячки не заставили себя долго ждать и тут же заполнили палатку. В нашем убежище стало светло и уютно. Я достал из кармана платок, постелил его на земле, положил вместо подушки воробьиное перышко и сказал Чикарели:

— Вот твоя постель, устраивайся.

Он поблагодарил меня за заботу, лег, но тут же захныкал:

— Не хочется спать.

— Может, ты голоден?

— Нет, лучше расскажи что-нибудь.

— Хочешь сказку?

— Только удивительную.

— Ладно, слушай: жил-был на свете король и была у того короля дочь…

— Да ну, неинтересно.

— Какую же ты хочешь?

— Лучше современную, чтобы в ней не было никаких принцев и принцес.

— Хорошо. Тогда про попугая. Значит, так: в королевском дворце жил попугай.

— Говорящий?

— Конечно, болтал лучше любого королевского министра. Король выступал перед придворными, заявлял, что он — самый мудрый правитель в мире, самый красивый мужчина во всем королевстве, что он будет жить на свете вечно. Придворные аплодировали ему, восклицая: «Да здравствует наш славный король!» Дома же, когда рядом не было никого, король спрашивал у попугая:

— А ты, попка, какого мнения о своем короле?

— Король дурак, король дурак, король дурак! — твердил попугай.

— А что король? — спросил Чикарели.

— Хохотал до слез. И так — каждый день: король расхваливал себя, придворные аплодировали, а попугай твердил свое: «Король дурак, король дурак». Потом, когда король умер, попугай говорил то же самое новому королю. Но только этот король не смеялся над попкиной шуткой, а плакал. Смеялись придворные. Потом умер и этот король, а попугай говорил то же самое новому владыке. Владыка приказал вырвать ему язык, но от этого ничего не изменилось: наученный попугаем, народ называл короля дураком. И до сих пор называет и смеется.

— И все? Расскажи лучше такую сказку, где вообще нет никаких королей.

— Попробую, — сказал я и начал: — когда-то жил на свете бедняк и был у него умный осел…

— Ну неужели ты не понимаешь, что я хочу у-ди-ви-тель-ну-ю сказку? — пожал плечами Чикарели.

— Слушай же, Чикарели, слушай удивительную сказку о человеческой верности и запомни ее навсегда, мой мальчик, — посерьезнел я. — Если пешком, нужно идти два дня и две ночи, если верхом — один день и одну ночь, доберешься до озера Ван. На озере есть остров, где стоит храм изумительной красоты. На берегу Вана есть райский сад, где цветут прекраснейшие розы. Когда-то за ними ухаживали старый садовник и его дочь, жившие в доме за садом. На противоположном берегу Ванского озера лежит горный Шатахский край, где в те времена жил мужественный юноша, больше всего на свете дороживший своей свободой. И жил он свободным, как орел, пока однажды не повстречал дочь садовника.

— Кто ты? — спросил юноша, скрывая душевный трепет.

От смущения девушка рассмеялась, а юноша растерялся.

— А ты кто и где ты живешь? — спросила девушка.

— Там, — показал рукой юноша на свой берег, смутившись еще сильнее.

Девушка рассмеялась снова и скрылась в саду, а юноша, стоял как зачарованный, и в его груди, как раненая птица, билось сердце. Растерянный и непонимающий, что с ним происходит, юноша побежал к озеру, бросился в воду и доплыл до родного берега. Забравшись на высокую скалу, он стал смотреть на озеро, которое никогда еще не было таким красивым. На следующее утро он снова переплыл озеро, подошел к саду и ждал до тех пор, пока девушка не вышла из дома.

— Я все время думаю только о тебе, — прошептал юноша, а девушка зарделась, как роза, — дай мне руку, пойдем со мной, будешь моей женой.

— Пойди к моему отцу и попроси у него моей руки, я не вольна решать такие вопросы сама.

— Хоть сейчас! — воскликнул юноша, окрыленный своим счастьем.

— Есть ли у тебя родители? — поинтересовалась девушка.

— Мой отец ушел однажды на охоту и больше не вернулся, мы с матерью живем одни.

— Тебе нужно прийти с матерью и сосватать меня, таков порядок. Меня зовут Тамар, — сказала она и снова скрылась в саду.

— Жди нас завтра в полдень, — крикнул он ей вдогонку и побежал к озеру.

Дома он поцеловал руку матери и сказал:

— Мать, на том берегу озера живет девушка, которую я хочу назвать своей женой.

Мать поцеловала сына в голову и сказала:

— Наступит утро, а с ним добро.

Наутро они, взяв дары, спустились в долину.

В розовом венке и фартуке, убранном цветами, вышла им навстречу дочь садовника. Мать юноши, увидев ее, замерла от восхищения и прошептала:

— Какая красавица!

— Мать, это она и есть, — сказал юноша.

Мать поцеловала Тамар, и та пригласила их войти.

— Милости прошу, — приветствовал их садовник.

Садовник слушал гостей, согласно кивая головой, и когда они кончили, произнес:

— Каждому юноше на свете положена девушка его сердца, я согласен отдать вам свою дочь, но при одном условии: пусть твой сын возведет на озере остров, обсадит его виноградом и розами. И если его сад будет прекраснее моего, можете прийти за Тамар.

Услышав об острове, мать всплеснула руками:

— Как он может возвести остров? Это не под силу ни одному человеку на свете.

— Не волнуйся, мать, — утешил сын, — остров я возведу за год, а сад на нем будет прекраснее всех садов на свете. Жди меня через год, — сказал он Тамар и встал.

Мать вышла хмурая, как туча.

— Не справишься, сын, не сможешь, — била она себя по коленям, — для чего нам связываться с этим человеком, найдем тебе невесту не хуже этой.

— Не хочу никого, кроме нее, — сказал юноша и обернулся.

Тамар смотрела ему вслед, стоя у калитки, и юноша вернулся к ней.

— Мой отец непреклонен, если он сказал что-нибудь, то уже ни за что не откажется от своего слова, но я буду ждать тебя, — сказала она тихо, — хоть тысячу лет.