Начальник первого цеха Шустов встал и сказал:

— Мы думаем в виде отклика пойти всем коллективом на премьеру спектакля «Сильва» в театр музыкальной комедии.

— Все?

— Пока да.

— Слушай, товарищ Шустов, — сказал председатель. — Я помню, в прошлый раз, когда речь шла о борьбе с прогулами, вы ходили в культпоход на «Свадьбу в Малиновке». Когда вы завалите государственный план, я рекомендую вам посмотреть «Баядерку». Впечатляет. Закройный цех.

— Я! — четко ответил начальник закройного цеха. — Весь численный состав нашего коллектива готов выйти на исходные рубежи для наступления на злейшего врага нашего дальнейшего…

— Господи! Что это? — взмолился Юрий Серафимович. — Злейшего… Дальнейшего… Я собрал вас, чтобы вы дело предлагали, а не философствовали. Мы должны нанести конкретный удар в бога. Начальник ОКСа, вы выделили бригаду для написания лозунга?

— Нет. Маляры красят пол в яслях. Пусковые дни.

— Который год вы меня изводите пусковыми днями на яслях? Вам что куклы-неваляшки дороже нравственного здоровья коллектива? Снять маляров и бросить на лозунг.

— Какой текст?

— Лучше всего из Маяковского. Против бога, но деликатно, стихами, не оскорбляя чувств верующих: «Я тебя, пропахшего ладаном, раскрою отсюда и до Аляски». Изобразите соответствующий рисунок, и дело с концом. Рисунок сделайте покрупнее на дощатом транспаранте и отгородите им Анфиногенову от остальных членов бригады. Как она работает, кстати?

— Перевыполняет норму, — отрапортовал начальник закройного цеха.

— Подарите ей именную «Библию для верующих и неверующих». Федя!

— Да, — отозвался Федя Быстрое, секретарь комитета комсомола.

— Приводил лектора из университета?

— Да. Прочли прямо на рабочем месте. «Интегралы и религия».

— Ну?..

— Смеется. Типичный фанатизм.

— Какие еще меры принимать? Лекционная пропаганда — на уровне, наглядная агитация — обновляется. Что еще? Конкретно?

— Может быть, — предложил начальник ОКСа, — выставим красочный плакат у проходной. Что-нибудь вроде: «Товарищ! Проверь, не поддался ли ты религиозной пропаганде?»

— Тогда уж лучше: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?», — не без иронии продекламировал Юрий Серафимович. — Не надо нервировать коллектив. Достаточно уже того, что председатель артели наживает инфаркт на религиозной почве.

— Я ей, то есть Анфиногеновой, — сказал Федя, — вручил билет в Парк культуры на молодежное гулянье на тему «Религиозный дурман — прочь с дороги!».

— Это хорошо. Пусть погуляет на полезную для нее тему. Какие еще имеются эффективные меры борьбы с богом?

— Индивидуальная беседа, — сказал молчавший до сих пор начальник механического отдела.

— С кем? С богом?

Все засмеялись. Но когда вновь наступила тишина, механик пояснил:

— С Анфиногеновой, конечно.

Председатель так посмотрел на начальника закройного цеха, что впечатлительный Федя чихнул от холодных мурашек, которые пробежали у него по спине.

— Совещание окончено, — сказал Юрий Серафимович и вызвал секретаря. — Мне — парочку антирелигиозных брошюр. Я вечером почитаю. А на завтра ко мне Анфиногенову из закройного.

…На следующий день в кабинет председателя артели вошла молодая синеглазая женщина, застенчиво улыбнулась и сказала:

— Здравствуйте. Я Анфиногенова. Вызывали?

— Садись, — сказал Юрий Серафимович, за грубоватостью скрывая некоторое смущение, — у меня, знаешь, Анфиногенова, времени нет на научные лекции: подготовка к зиме и прочее. Скажи мне прямо: как ты можешь верить, что земля стоит на трех китах?

— В каком смысле на китах?

— Ты со мной не хитри, — сказал Юрий Серафимович и погрозил пальцем. — Ты лучше мне ответь, куда бы девалась земля, если бы кит заболел?

— Кто заболел?

— Кит. Рыба.

— Как заболел?

— Обыкновенно: ушел на бюллетень. Что ж, по-твоему земля в таком случае должна упасть? Куда упасть? Или другой вопрос: где находится рай?

— Юрий Серафимович, — заботливо сказала Анфиногенова, — может быть, вам лучше поехать домой? Доктор бы вас посмотрел, поставил градусник…

С минуту собеседники изучающе смотрели друг на друга. Потом Юрий Серафимович спросил:

— Ты зачем сына крестила?

— Яслей нет, Юрий Серафимович. А бабушка категорически сказала: если не окрестишь ребенка, нянчить не буду. Вот я туда-сюда… Ясли наши четвертый год строят…

— Идите, работайте, — сказал Юрий Серафимович.

Когда дверь кабинета закрылась, он поднял трубку и соединился с начальником ОКСа.

— Маляров сняли с ясель? — спросил он. — Нет еще? Ну и хорошо, не снимайте, пусть работают. Что? Как же удар в бога? Давайте так: у бога свои дела, у нас свои. В воскресенье будем ясли принимать. Если опять недоделки будут — пеняй на себя.

Сталевар Николай Петров второй месяц из смены в смену давал рекордные съемы стали. Над головой профорга мартеновского цеха Константина Чемоданова нависла угроза проведения мероприятия на тему «Обмен передовым опытом».

Другой испугался бы: дело сложное. Но не таков Константин Чемоданов. Он вывесил объявление, собрал всех в красном уголке и поднялся на трибуну.

— Товарищи! Я по части ростков нового. В любое Время подойдите к нормировщику и спросите, у кого лучшие показатели по цеху? Что вы думаете он вам ответит? Он ответит: из трехсот членов профсоюза самые выдающиеся показатели у… э-э-э… сталевара Петрова. А вчера цеховая «молния» возвестила о том, что… э-э-э… этот сталевар дал рекордный съем стали. Как же нам не следовать примеру? Как не равняться? Как не гордиться? Не стыдно ли тем, кто погряз в консерватизме и держит опыт лучших под спудом?..

Вдохновенно говорил профорг Чемоданов. Но никому почему-то не стало особенно стыдно от профорговых слов. Только третий подручный с шестой печи Федя Птушко вздохнул и с притворным восхищением сказал:

— Вот здорово!

И всем стало ясно, что слова Птушко относятся не столько к работе сталевара Петрова, сколько к красноречию Чемоданова.

— Именно — здорово! — ни на секунду не смущаясь, подхватил реплику вдохновенный Чемоданов. — Глубоко прав предыдущий молодой товарищ! Как же нам не изучать прогрессивный передовой опыт? Как не внедрять? Как не беречь, не растить и не поднимать на щит?..

— Слышали уже, — рассердился пожилой мастер Борис Борисович. — Давай ближе к делу.

— К какому делу? — удивился профорг. — Ведь мы же обсуждаем важнейший вопрос о необходимости всемерного распространения методов труда тех, которые…

— Да ты говори по существу. Какие методы?

Чемоданов на секунду осекся, но продолжал:

— Методы тех, которые все, как один, нога в ногу стали к огнедышащим печам и, не щадя ни сил, ни минуты времени…

— Зарапортовался Чемодан! — послышалось из зала.

— Да он, наверное, сам не знает, какие методы у Петрова! — радостно удивился Федя Птушко.

Докладчик вытер лоб платком и сказал:

— Добился успеха — помоги отстающим.

Это вызвало возмущение. Поднялся шум.

— Тише! — закричал профорг. — К порядку!

— Разрешите мне! — послышалось из зала.

— Кто это сказал? — полез в бутылку Чемоданов.

— Я, — ответил симпатичный парень из второго ряда.

— Я еще не кончил, а вы меня перебиваете! Не знаю вашей фамилии, молодой человек, но скажу вам прямо: тем, кто мешает сделать передовой опыт достоянием всех, мы крепко дадим по рукам!

— Извините, — застеснялся сталевар.

— Да он просто смеется, — вдохновившись вновь, зашумел с трибуны профорг. — Он мешает важному собранию. Он срывает выработку резолюции о необходимости всемерно расширять ряды тех, и в частности, ряды… эээ… Петровых, которые…

— Освободи трибуну и предоставь ему слово, Чемодан, — закричал кто-то голосом, закаленным в необозримых пролетах мартеновского цеха.