— В понедельник с меня сняли все обвинения, малышка. Отделался смешным штрафом, — смеется Матвей и прихватывает прядку моих волос. Подносит к носу и показательно долго втягивает воздух. — Божественно. Я соскучился, фиалка.

Меня тошнит отвращением. А еще мне страшно, что подумает Костя, когда увидит нас сидящими так близко к друг другу. Но больше всего меня волнует вопрос, почему Романов не сказал, что Матвея освободили.

— Матвей, пожалуйста, не трогай меня.

— А что так, киса? — выгибает вопросительно брови. — Ты разве не рада?

Нет. Я не рада, что он так близко ко мне, а на остальное плевать. Да и в принципе никто не сомневался, что такой адвокат, как Романов, смог бы не вытащить Свирского.

— Матвей, я уже тебе…

— Руки убери от нее, — гремит долгожданный голос. Я поднимаю глаза на Костю, который возвышается над нами точно огромный разъяренный гризли. Его руки сжаты в кулаки, а на лице появилось бессчётное количество морщин.

— О-о-о, какие люди! Константин Николаевич! Вот и все участники тройничка собрались, — убирает с моего плеча руку и протягивает ее Романову. — Доброго дня!

Что он имеет в виду?

Свирский не выглядит удивлённым, а скорее заинтересованным. Откуда он знает про нас с Костей?

Костя брезгливо смотрит на вытянутую руку Матвея, но не пожимает ее.

— Рот свой закрой, — скалится Костя.

— Воу-воу! — Свирский выставляет ладони вперед, показывая, что не опасен. — Спокойно, Константин Николаевич. Что вы такой нервный?

Матвей провоцирует. Я вижу, как ему доставляет удовольствие дразнить разгневанного тигра. Костя заведен, и мне становится жутко и страшно.

— Значит, пока ты меня в больничку упек, сам пялил мою девушку? Дорого берете, Константин Николаевич. Расценки у вас…

Но договорить он не успевает, потому что Костя срывается и хватает Матвея за футболку, вздергивая со скамьи и притягивая к себе. У меня начинает кружиться голова. За нашей сценой собрались понаблюдать студенты, требуя зрелищ, а я всего лишь хочу, чтобы это всё скорее прекратилось.

— Костя, пожалуйста, — умоляю любимого. Сама не знаю, о чем прошу, просто мне страшно.

— Видишь, — кивает в мою сторону Матвей, — переживает за меня! Значит любит.

Господи, что он несет?! Единственный человек, за кого я переживаю — это Романов, потому что не хочу для него проблем. Из-за меня.

— Слушай сюда, отморозок, — сквозь зубы выплёвывает слова Костя. — Если ты еще раз, хоть на гребанный километр подкатишь свои наркушные яйца к ней, видит Бог, парень, я лично тебя кастрирую. А потом сам себя оправдаю. Понял?

Романов толкает Матвея так, что тот валится на скамейку.

Хохот Свирского разносится по институтскому парку звуком смеха Дьявола из ада. Он хлопает в ладоши и поворачивает искаженное ненавистью лицо ко мне, отчего я забываю, как дышать.

— А ты фиалка, оказывается, любишь пожестче? Поэтому мне не давала, да, малышка?

Слышу треск футболки. Костя стаскивает Свирского за короткий рукав и грубо толкает:

— Пошел нахрен отсюда.

Мот, злорадно улыбаясь, осматривает порванную футболку и мерзко сплевывает на землю:

— Семьсот баксов, чувак, — ядовито брызжет Свирский. — Матушка не простит, — угрожающе качает головой, а потом переводит на меня свой бешенный взгляд, — ну и сука ты, Юляшка. Ты пожалеешь. Вы оба пожалеете.

Меня трясет, а внутри всё опускается, потому что его слова звучат, как проклятие.

— Константин Николаевич, можно? — отрываюсь от бумаг и поднимаю голову. Тимур Кайманов стоит в дверях и жмется, точно невинная барышня. Киваю и рыскаю по заваленному документами столу, выискивая пульт от кондера. Последнюю неделю только он и спасает от изнуряющего солнцепека, но при этом создает другие проблемы — в виде заложенного носа. Хватаю сосудосуживающие капли и запрокидываю голову.

— Тут курьер почту принес, — продолжает Кайманов, пристроившись в кресле по соседству. — Копия письма из Адвокатской палаты, — моя рука с каплями замирает. — С досудебной претензией, — дергаюсь и промахиваюсь, заливая себе полморды горькой гадостью.

— С чем, блть? — я же не ослышался? Или у меня кроме носа заложило еще и уши?

— С досудебной претензией, — повторяет Тимур и уводит взгляд в окно, боясь встречаться глазами со мной. Потому что, сука, я в ахере. В таком гребаном, как моя жизнь, ахере.

— От кого?

— От Морозовой Ольги Ивановны, — виновато докладывает Тимур.

— Дерьмо… — запускаю пальцы в волосы и крепко сжимаю их. Закрываю глаза, чтобы поймать дзен, но он, сука, в последние дни только убегает от меня.

Дерьмо — то слово, которое характеризует мою сегодняшнюю реальность. Я за свою юридическую деятельность ни разу не получал жалобы от клиентов. От противоположной стороны — да: угрозы, претензии, шантаж и подкупы — всё это было, недовольства заказчиков — никогда.

— Что в нем? — не поднимая головы, спрашиваю притихшего Кайманов.

— …Прошу применить соответствующие меры к адвокату Романову К.Н., реестровый номер 2347, за бездействие и халатность, — зачитывает помощник.

Три дня назад я отложил встречу с Морозовой — это и есть, сука, бездействие и халатность? Честно говоря, за такие финты коллегия может лишить права заниматься адвокатской деятельностью. Подобная перспектива имеет место быть в худшем случае, о чем я думать, естественно, не хочу. Блть, пока я решал вопросы с Полянской, которая упорно продолжает топить мне дело, в спину прилетел топор с той стороны, откуда не ждал. Не понимаю, что происходит, но, зараза, что-то определённо происходит, потому что с Морозовой мы разговаривали на днях и недовольства в ее речи я не заметил. Откуда несет дерьмом, пока не понятно. Это не происки Полянской. Эти два чертовы дела, которые я собирался по-быстрому раскидать, никак не связаны между собой. Здесь кто-то другой. Вспоминаю всех своих врагов и недоброжелателей, коих может быть дохера.

Моя голова разрывается на части, когда понимаю, что все мои сегодняшние проблемы от баб: сука Полянская со своей ревностью, недовольная Морозова по непонятно какой причине и две упорно насилующие мой мозг девчонки, ожидающие обещанных морей.

Возможно, если бы я решил первую проблему с Полянской с помощью ее «деликатного» предложения, одной заботой у меня стало бы меньше, но трезвым умом я понимаю, что одним разом от Полянской не отделаешься, и, если я дам ей понять, что она имеет надо мной власть, — стану бесповоротно от нее зависим.

Но первопричиной является не это. Я перестану себя уважать, как мужика. Сама мысль о том, чтобы лечь в постель с женщиной, если эта женщина не Сурикова, — мне противна настолько, что скручивает желудок болезненным спазмом. Я — не уверованный моногамный идеалист, но никогда не славился беспорядочными многочисленными связями. Повторюсь, я брезглив и крайне избирателен. Но когда в моей жизни появилась одна приставучая сиреневолосая заноза, все звезды мира погасли в одночасье.

Гребаный пздц.

Даю себе пару секунд.

В помещении моментально становится душно. Срываю с себя пиджак и стягиваю удавку с шеи. Подхожу к окну и раскрываю его полностью. В офис врываются звуки живой музыки и это значит, что очередные недооценённые таланты вновь собирают публику. Память подкидывает слайды из нашей первой встречи с Цыганкой. Усмехаюсь, вспомнив, при каких обстоятельствах мы познакомились. Если бы время можно было остановить и вернуться туда, где всё началось, как бы я поступил сейчас? Стал бы спасательным кругом для дикой Смутьянки, зная, чем наша игра обернётся? Прошел бы тогда мимо девчонки со шляпой в руках, высокомерно задевшей мое мужское достоинство? И не было бы тогда этой задницы, в которую превратилась моя стабильная, упорядоченная жизнь, если бы я не поддался глупой провокации и вовремя засунул свою задетую сиреневолосой гордость в жопу. Но тогда и не было бы ее — Хулиганки с густой темной бесконечностью глаз, с неподдельной искренностью и беспорядочным хаосом в голове…