— Прости дружище, просто ты как воин слабоват, а мы про драку говорим…

— Так давайте Новгор поднимем. — Вскочил возбужденный Бер, яростно сверкая глазами, и перебивая Федограна. — Там, когда узнают, что творится, сразу за вилы схватятся. — Он возбужденно забегал по поляне периодически хватаясь за меч.

— И пойдут своих братьев и сестер резать? — Горько усмехнулся Вул. — В Уйшгороде половина родственников из нашего города. Прости брат, но ты говоришь глупости. Не поднимется Новгор против столицы. Тут надо что-то другое думать.

— И что, тогда, вот так вот сидеть и ничего не делать? — Развел руками от безысходности медведь, резко остановившись и губы у него задрожали, как у обиженного ребенка. — Я так не могу.

— Думать надо. — Ответил ему Федогран. — Сядь и не мельтеши, нам всем тяжело.

— Что бы вы без шишка делали дурни. — Хитро усмехнулся Илька. — Что, по-вашему, нам не достает в этот момент? — Он с превосходством повел глазами и не дожидаясь сам же ответил на свой вопрос. — Правильно! Информации. Придется опять вас выручать.

— Когда это ты нас уже выручал? — Вскинул удивленные глаза медведь.

— А кто поле позади орды запалил? Забыл уже?

— Ааа… — Точно.

— Ладно. Ждите! — Илька спрыгнул и уже из ближайших кустов донесся его удаляющий голос. — Только не уходите никуда, я быстро.

— Вот же шило. — Усмехнулся Вул. — Никогда не меняется.

Время дальше потянулось на столько медленно, на сколько Числобог (бог времени и чисел) мог затянуть его движение. Вредный этот бог. Когда человек хочет, чтобы что-то произошло побыстрее, то властитель стрелок, назло останавливает их движение, и наоборот, когда хочется продлить минуты удовольствия, все скомкивает в один единственный миг. Но уж такова его сущность. С богами не спорят. Их или принимают или нет, и только уповают на их благосклонность.

Илька отсутствовал почти сутки. Мучительные растянувшиеся резиновым жгутом — сутки ожидания, и срывающихся в панику, натянутых в струну нервов. Он появился только на следующий день, тогда, когда солнце вышло в самую наивысшую точку небосклона, замерев в зените ярким слепящим глаза шаром. Ворвавшись ураганом на площадку, сверкая возбужденными глазами, он упал на траву, судорожно глотая воздух и выпалил скороговоркой:

— Вы не представляете, что там творится!!! Город сошел сума. Жители попрятались в домах, дружина раскололась на две части, из которых одна адекватная заперлась в караулке, а другая, словно объевшаяся мухоморов, пытается к ним пробиться. Встретился я там с нашим хорошим знакомым — Нафаном. Не забыли еще того домового, что вам из города бежать помогал? — И не дожидаясь ответа, дальше затараторил:

— Так вот. Говорит он, что нечисть в городе завелась, такая которую до сих пор еще и не видел никто, непонятно какому богу служащая. Она как зараза, в душу входит, и после этого не узнать человека, меняется полностью. Для такого перестают существовать все кроме него самого и владыки князя, которому он, с того момента поклоняется как божеству, и исполняет любую прихоть. Еще утверждает, что Сослава подменили, не их этот князь. Вот вроде тот же самый человек, а повадки другие. Злой стал, кровожадный и лживый. И глаза пустые, словно кукла бездушная. Такие вот дела.

Чащуна, нашего, в поруб бросили, там же и сотник с двумя десятниками своими, вроде как бучу поднять решившими, сидит. Дух жизни веревками заговоренными связан, освободиться не может, кот говорит, что они как кокон его опутывают, и выхода силе не дают, у того даже дым волшебный из трубки выпустить не получается. И самое поганое, что притронуться к ним никто не может, к веревкам этим. Тьма в них сидит, все кто пытался деду помочь на долго немел, как кукла тряпичная становился. Правда желающих в порубе немного нашлось, только три сидельца, да спустившиеся туда на время домовой. Так-то вот. Казнить их вроде завтра на рассвете хотят.

Нафан предлагает вам попробовать освободить Чащуна. Правда сам колдун против этого, говорит, что только зазря сгинете, но домовой верит, что у богатырей должно получиться, не зря же о нас уже легенды ходят. — Шишок гордо поднял подбородок, задрав нос к небу. — Главное путы с него снять, силу вернуть. Сегодня в полночь кот у частокола, с права от ворот, ждать будет. Там стража редко появляется. Он веревку сбросит и до поруба проводит. Только налегке идти надо. Нечего там доспехами железными греметь. Все тихо сделаем. И еще: рожи свои грязью намажьте, а то они белые как у приведений. Да и одежку «извозюкать» не помешает, понеприметнее в ночи будет. Легче пробраться.

Веревка опускалась медленно и беззвучно, не касаясь бревенчатых стен, чтобы даже своим шуршанием не привлекать внимания. Четверка воинов застыла, дыша через раз, сверкая глазами в лунном свете, на измазанных лицах. И только когда нижний конец коснулся земли, первый из них, как самый ловкий, Вул, заскользил на одних только руках вверх. Ни единого шороха в кромешной тишине. Город словно вымер.

Легкое подергивание пенькового шнура, как сигнал, и вот уже следующий, Федогран с шишком на плече, взлетает на стену, и тоже дергает за кончик, сигнализируя Беру. Вся четверка на верху. Огромный кот, стоя на задних лапах, с человеческими глазами, молча кивает головой, приглашая следовать за ним, и растворяется в мраке, увлекая за собой друзей. Миг и стена пуста, словно и небыло тут никого и никогда. Только бледный свет половинки луны, свидетель, но он ничего и никому не расскажет.

Шли медленно, скользящим движением переставляя ноги и замирая после каждого шага. Долго прислушивались, и только после этого двигались дальше, укрываясь в тени зданий. Домовой вел, уверенно выбирая самые темные, заброшенные уголки города. Его бесшумную фигуру выдавали только сверкающие зеленью, настороженные глаза.

Самый сложный участок пути был перед порубом. Лаз в него находился на открытом участке, хорошо просматриваемом со всех сторон, и любой любопытный взгляд, мог нарушить все планы друзей, подняв тревогу. Это только, кажется, что никого вокруг нет. Злодейка Судьба она такая, она женщина подлая и непредсказуемая, в любой момент может изменить своему избраннику просто ради потехи. Почему бы ей не подкинуть гадость, и не подослать какого ни будь, неспящего горожанина, проветриться, и полюбоваться на ночное небо. Нервы у всех в столице княжества сейчас напряжены, заметит такой чужаков и разбираться вряд ли будет: «Что и почему», сначала орать начнет: «Караул!», а потом думать начнет, но будет уже будет поздно.

Кот дождался, когда облако закроет серп луны, покрыв мраком площадку перед порубом. Махнув когтистой лапой, он быстро пробежал опасный участок, и скрылся, скользнув черной тенью в лаз, друзья бросились за ним, прыгая по очереди в мрак узилища. Никто даже не подумал о том, как потом выбраться наружу. Молодость импульсивна и нелогична, она часто совершает такие вот глупые ошибки.

Они попадали чуть ли не на головы сидящих в яме людей, только чудом не поломав им шеи.

— Сдурели совсем. — Выдохнул от неожиданности связанный Чащун. — Я же приказывал уходить. Зачем явились?!!

— Что-то меня гложет изнутри. Что-то такое знакомое. — Словно не замечая связанного деда заговорил шишок, ехидно окинул взглядом всех присутствующих. — О! Понял! Это ностальгия. Давненько я тут небыл, видимо соскучился. — Он задумался и затем ошарашил всех неожиданным вопросом. — Вы дурни веревку взяли? Как теперь отсюда выбираться будем?

— Хм. — Многозначительно почесал голову Бер. — Что-то как-то и не подумали.

— Олухи! — Негодовал дед, сверкая гневными глазами. — Куда вы влезли? О чем думали? А ты вшивый? — Он перевел глаза на вжавшего голову в плечи кота. — Ты, дурак, зачем их сюда притащил. Теперь вместо одного меня их всех на костре спалят. — Он попытался выпустить изо рта дым, но только закашлялся. — Тупицы. Дети Параскевы Пятницы. — Рыкнул и отвернулся к глиняной стене.