И вот знаменитая на весь послевоенный идишский мир певица Нехама Лифшицайте приезжает из Литвы в Израиль и добивается права дать концерт в боевых частях ЦАХАЛа. Это было мечтой всей ее нелегкой жизни. Она ехала к ним, к еврейским солдатам, в состоянии эйфории. Пела, как никогда, — и была жестоко освистана. Сказала со слезами на глазах: «А данк айх, сабрес» («Спасибо, сабры») — и вошла в израильскую когорту борцов за права идиша.
Честь и хвала ей, только на солдат-сабров Нехама обиделась напрасно. Их так воспитали. Когда Ружка Корчак, бывшая узница Вильнюсского гетто, попыталась говорить на идише во время общественной дискуссии, ее резко оборвал сам Бен-Гурион. По некоторым свидетельствам, он даже крикнул, что Катастрофа произошла с евреями из-за идиша, а потому нет такого языка, нет, нет и нет!
Я думаю, он хотел сказать (если этот крик души действительно имел место), что переселись евреи галута вовремя в Эрец-Исраэль, Катастрофа бы не произошла. Но привязано было ощущение ужаса и непотребности галута именно к идишу, который и для Бен-Гуриона был родным языком. Отцы-основатели государства в большинстве своем знали идиш великолепно, но говорили на иврите. Кроме того, с созданием государства все государственные чиновники обязаны были носить ивритские имена. Правда, Грин стал Бен-Гурионом, Рубашов — Шазаром, и Реувен Пайкович — Игалем Алоном гораздо раньше. Но если во времена мандата такие решения принимались волюнтарно, со становлением Израиля иначе стало нельзя. Почему?
Начнем с того, что сионистский почин был с самых своих первых шагов связан с ивритом. Новый еврей должен был быть создан древним языком. Предполагалось, что, прильнув к ивриту и Земле Израиля, этот опустошенный галутом Антей воспрянет. Древние корни искали тогда (конец XIX — начало XX века) повсюду: истоки истинно еврейского танца решили обнаружить в танцевальном шаге йеменских евреев; основы чисто еврейской мелодики — в песнях кочевых племен региона; исконно иудейский облик — в бурках и куфиях, бренчащих монистах и сандалиях, которые так и называли «танахийот» («танахические»). Что танахического было в этих сандалиях — два ремешка и подошва — не знаю, по-моему, они соответствовали не столько археологическим находкам, сколько представлениям местных сапожников о небольших умениях сапожников-предков. В любом случае, это неудобство и по сей день называется «танахическая сандалия» и служит показателем принадлежности к касте «израильтян».
Но вернемся к началу начал и ивриту. Не танахическому, а обновленному, который некоторые лингвисты считают отдельным языком. Он был создан энтузиастами своего дела к концу XX века, и вскоре на нем заговорили школьники. Не ешиботники и раввины, и не по субботам и праздникам, как это было в случае с танахическим ивритом, а обыкновенные ученики обыкновенных общеобразовательных школ.
Однако не следует представлять себе создание повседневного иврита как общенациональный процесс. По воспоминаниям старожилов, еще до того, как сюда хлынул поток беженцев из Европы, Палестина, колыбель сионистской мечты, в повседневной жизни говорила на разных еврейских языках и жаргонах. Больше всего было говорящих на идише, а местной «лингва франка» служил арабский. И это было ощутимой угрозой — не только распространению иврита, но и всей сионистской доктрине.
Иврит требовал государственного протекционизма, и он его получил. Это было вполне разумным действием на раннем этапе развития государства, когда остро требовался языковой цемент для скрепления нации. Кроме спасшихся во время Катастрофы европейских евреев, не всегда, кстати, знавших идиш, на земле предков стали собираться евреи-беженцы из арабских стран и евреи-добровольцы из-за океана, малорослые выходцы из Индии и суровые силачи из Салоник, хитроумные персидские евреи и потомки гаонов Суры и Пумбедиты. Тут уж не стало и повода для спора — общим языком для всех был и мог быть только иврит. Иначе перед молодым государством маячила проблема Вавилонской башни.
Еще в дни моего приезда в Израиль (начало 70-х годов прошлого века) витрины парикмахерских и сапожных мастерских украшал странный лозунг: «Иври дабер иврит!» («Иври, говори на иврите!»). Перевести данную тавтологию я не берусь. Иври — он и есть «говорящий на иврите». Можно, конечно, вспомнить о хабиру, якобы населявших Ханаан еще до появления в нем праотца Авраама, но такое толкование отошлет нас к так называемым «кнаанцам», иначе называвшим себя «Советом коалиции ивритской молодежи», и это уже иная история. «Кнаанцы», или «ханаанцы», не были сионистами. Более того, они были антисионистами, относившими сионистскую деятельность к последним судорогам галута.
Эта небольшая группа творческой богемы (Й. Ратош, Адья Хорон, Узи Орнан, Б. Таммуз, Амос Кейнан и др.) весьма националистического толка, чтобы не сказать фашистской ориентации, призывала «вернуться» к никогда не существовавшему в качестве политической формации доеврейскому Ханаану и к тому варианту иврита, на котором именно в этой части Ханаана никогда не говорили. Иудаизму же была объявлена война. В новом государстве, которое расположится от Тигра и Евфрата до Нила, будут жить не евреи, и не арабы, не наследники Навуходоносора или Кира, и не потомки Авраама, Ицхака и Яакова. Жить тут будут иврим любого генетического корня. Иначе говоря — «говорящие на иврите». Вопрос о том, с чего это все народы региона забудут свои языки и свою культуру и перейдут на иврит, не обсуждался. Предполагалось, что тех, кто этого не захочет, можно будет заставить.
Надо думать, что поэт Йонатан Ратош, главный двигатель «ханаанства», заразился страстью к примитивной мифологии и волей к мировому господству в Париже конца 1920-х годов. Вагнер, Честертон, Муссолини, «Весна священная», гогеновские таитянки, футуризм и мадам Блаватская — было от чего сойти с ума. Кстати сказать, желая полностью оторвать иврит не только от галута, но и от иудаизма, «кнаанцы-ханаанцы» предлагали заменить ивритский алфавит латинским по примеру Ататюрка. Парадоксы истории прелестны: в конечном счете из этой ультраправой фантазии вылупилось нынешнее ультралевое постсионистское движение. Однако злой дух «ханаанства» все еще живет — не столько в фантазии о Новом Ближнем Востоке, сколько в яростном неприятии галута немалой частью израильтян. Барух Курцвайль, израильский Белинский, отметил еще в 1950-х годах прошлого века связь между идеологией «ханаанцев» и неприятием галута столпами ивритской литературы, в частности и в особенности Бердичевским и Бреннером.
Объем статьи не позволяет развернуть эту тему. Остается сказать, что именно в вопросе отношения к еврейским языкам галута и созданной на основе этих языков культуре «ханаанцы» сходились с идеологическими сионистами. И расходились с большинством жителей Израиля, традиционно считавших себя в первую очередь евреями, а потом уж израильтянами. Было это в 1950-х годах XX века. Но уже в конце того же века опросы показывали обратную тенденцию.
Я не стану приводить цифры, поскольку они были оспорены в последующих дискуссиях. В конечном счете создалось впечатление, что большинство опрошенных просто не поняли смысла вопроса. С другой стороны, детсад, школа, молодежные движения, СМИ и диктатура общественного мнения разлучили молодое поколение израильтян (сегодня это уже люди среднего возраста) не только с фамильным именем, но и со всей семейной историей и культурой. С какой же стати они должны отождествлять себя с евреями и галутом? Они — израильтяне, иврим, «говорящие на иврите». Правда, сейчас настроение израильского общества снова поменялось. Поиск корней становится видом национальной охоты. Собственной генеалогией нынче занимаются даже израильские дошкольники. Но — и это типично для Израиля — неожиданное увлечение галутным прошлым со стороны детей не отменяет «ивритского патриотизма» их родителей. Тут не принято, чтобы отцы и дети имели общие взгляды на что бы то ни было.
Запрет на идиш давно снят. Идиш и ладино, язык сефардов, были признаны в 90-х годах XX века еврейскими языками, подлежащими охране и кое-какому государственному финансированию. Трудно понять, был ли в этом случае идиш проводником ладино, или наоборот. С моей точки зрения, второй вариант более вероятен, поскольку ладино продвигал сам Ицхак Навон, экс-президент страны и несомненный самех-тет (обычно переводится как «сфаради тахор», «чистокровный сефард»).
