Примерно через пять лет после гибели Рабина я встретила ее на приеме, который давал в своей резиденции тогдашний премьер-министр Эхуд Барак в честь приезда Хиллари Клинтон с дочерью. Почтенные гости выглядели… скажем так: они выглядели обыденно, хотя было заметно, что старались выглядеть роскошно. А вот Лея Рабин была безупречной в темном платье бессмертного диоровского кроя, украшенном одной ниткой крупного и ровного жемчуга. И надо думать, тогда она уже была смертельно больна. Толпа приглашенных мягко огибала ее, возвышавшуюся, как символ естественной элегантности и того, что можно назвать «комильфо», в точном переводе: «так, как полагается». Огибала, жадно разглядывая и раздраженно восхищаясь.

Ее называли первой леди Израиля и тогда, когда она еще или уже не была женой главы государства. В ней было что-то от королевской представительности. Есть фотографии, на которых Лея выглядит ровней Жаклин Кеннеди. И фотографии, на которых Бетти Форд рядом с ней кажется расплывшейся домохозяйкой. Мне лично больше всего нравится фотография, на которой бегущая рядом с Леей Рабин Хиллари Клинтон схожа со стюардессой, сопровождающей важную гостью к трапу. Между тем женское соперничество между первой леди США и женой израильского посла, а пусть даже и премьер-министра, могло считаться вызовом и иметь неприятные политические последствия.

Как-то, в самом начале моей израильской жизни, меня попросили послужить гидом группе жертвователей из США. Я должна была провести группу по кардиологическому отделению, делая особый упор на оборудовании с медными табличками. На табличках усилиями бывшего йеменского ювелира, ставшего больничным мастером на все руки, были выгравированы имена толстосумов, на чьи деньги это оборудование куплено. Я выполняла серьезное поручение, ведомая чувством тяжелой ответственности. И очень старалась показать все, не забыв ни одной медной таблички.

«Послушай, — отвел меня в сторону один из жертвователей, — я сам кардиолог из Кливленда. У нас такого оборудования еще нет. Думай, что показываешь, тебя же предупредили, что в группе много врачей. Если хочешь, чтобы жертвователи вытащили чековые книжки, не показывай, что есть, а рассказывай, чего у вас нет. И лучше, если положение окажется катастрофическим». «Разве ты, еврей, не хочешь, чтобы в Израиле все было лучше, чем в любом другом месте мира?» — удивилась я. Он задумался. «Все же послушайся меня, — попросил жалобно. — Я не уверен, что другие думают, как ты и я».

Проведем параллель: нищий Израиль, выпрашивавший у США оружие, кредиты, ссуды и банковские гарантии, не должен был, согласно вышеупомянутой логике, одевать жену посла и даже премьер-министра так же, как одевал свою жену мультимиллионер Онассис. Но Лея Рабин не считала, что израильтянка должна уступать хоть в чем-нибудь какой-то Онассис. Я уверена, что и в довоенном Кенигсберге евреи не считали, что их жены должны уступать, например, жене бургомистра или другого влиятельного пруссака. Впрочем, известно, что та же психология главенствовала в средневековой Венеции, в связи с чем еврейки из знаменитого гетто порой выглядели роскошнее герцогинь. Сохранились документы, согласно которым совету гетто пришлось принять суровые меры, чтобы унять честолюбие собственных дам, поскольку жены знатных венецианцев не желали мириться с подобным нахальством и грозили погромом.

В первые десятилетия существования государства о внешнем виде израильского представительства заботились многие. В том числе Рут Даян, которая, правда, не сподобилась стать женой посла и премьер-министра, но женой народного и международного героя, генерала, начальника Генштаба и министра была. Рут родилась в Хайфе и была предана идее создания нового еврея, не желающего пользоваться никакими заимствованиями времен галута. Этого еврея следовало одеть в нечто, проистекающее из местных обычаев Палестины и ретро двухтысячелетней давности. Ни фотографий, ни даже рисунков этого ретро, разумеется, не сохранилось. Его следовало создать. За основу решили взять типичные элементы одежды местных палестинских племен и традиционных нарядов и украшений йеменских евреев. Считалось, что именно это, затерявшееся в Африке, иудейское племя наиболее ревностно хранило обычаи предков, в том числе танцевальный шаг, музыкальные ритмы и форму одежды танахического периода.

В 1954 году Рут Даян открыла производство израильской национальной одежды «Маскит». В ее мастерских йеменские евреи нашли себе пропитание, занимаясь традиционным делом: созданием ювелирных украшений, вышивкой и ткачеством. Израильская мода использовала форму бурнуса для женского платья намного раньше Аллы Пугачевой. Свободные накидки и балахоны, прихваченные в запястьях широкими и тесно прилегающими манжетами, вышитыми вручную или инкрустированными поделочными камнями, стали обязательным элементом представительского костюма. Наряду с тяжелыми серьгами, звенящими монистами, большими нагрудными украшениями. Образцом хорошо одетой израильтянки этого фасона считалась, например, певица Шошана Дамари. Но Лея Рабин никогда ничего подобного не носила.

Она не демонстрировала и модного тогда среди уроженцев страны кнаанского направления мысли, отрицавшего любые изыски европейской культуры, якобы извратившей еврейскую мысль. Напротив, Лея Рабин твердо и последовательно пропагандировала европоцентристское сознание. Она одевалась на европейский манер, вела себя так, как это принято в лучших домах Европы, и славилась своими кулинарными умениями, основанными на принципах европейской кухни. Я обнаружила рецепт вишневого торта, предложенный Леей Рабин читательницам израильского женского журнала. Привожу его так, как он был напечатан.

Хотелось бы обратить внимание читателя на дотошность и авторитарность кулинарных советов. Особенно тех, что относятся к вишневым косточкам. Могу свидетельствовать: следуя рецепту неукоснительно, добиться положительного результата нетрудно. Торт вкусный. Полагаю, что я уже ела его раньше, но не в Израиле, а в Кенигсберге. В вишневом саду у фрау Греты. Правда, вишни там были не из компота.

Проблемным ребенком в семье была не я, а тетушка Фрида. Если она что-нибудь вбивала себе в голову, выбить вбитое считалось невозможным. В 1958 году, когда мы еще жили в Литве, польским уроженцам разрешили уезжать в Польшу. Тетя Фрида была уверена, что она — польская уроженка, но выяснилось, что перед самым ее рождением границу передвинули в очередной раз и родилась она в Литве. А все потому, что местечко Копчево стояло на стыке государственных границ, которые прыгали туда-сюда. Однако, раз тетя Фрида решила уехать, не в ее правилах было изменять своим решениям. За золотой рубль, который тетушка всю войну проносила на груди, ей удалось купить себе фиктивного мужа-поляка, уехать в Варшаву, а оттуда в Израиль и там попасть в кибуц. До войны ее именно к этому готовили на специальных курсах, которые назывались «ахшора».