Обстановка накаляется, гордость бурлит внутри, заставляя пальчики рук дрожать от нависшего напряжения. Тяжело выдерживать такой его взгляд, держусь из последних сил. Все уже ерзают на своих местах, перешептываются, а мы с Молотом все так же сидим и не двигаемся.

– Дети, – пытается разрядить обстановку баба Валя, – покушали и давайте по спальням. Уже очень поздно.

А мне только и нужен был предлог, чтобы свалить отсюда.

С шумом отодвигаю стул, тем самым привлекая внимание всех присутствующих, но мне плевать.

– Спасибо. Я наелась. Можете показать мне, где моя комната? – обращаюсь в пустоту, не зная, у кого именно спросить.

Иду в направлении выхода из столовой, а оглянувшись, вижу, как все дружно повернулись к Молоту. Он резко встает из-за стола следом за мной, подходит, хватает меня за локоть и тащит в другую комнату, от чужих глаз подальше.

Послушно следую за ним и, лишь когда входим в какую-то из комнат, вырываю свою руку из захвата.

А он толкает меня в плечи и припирает к стене, с грохотом ударив рукой стену у моей головы.

– Люба! – рычит мне в лицо, а из глаз летят молнии. – Разве мы не договорились? Ты не сказала, что будешь послушной, а? Разве мы не пришли к одному и тому же: что твоя безопасность на мне, и ты не строишь мне препятствий в этом?

Бью его по груди, хочу отодвинуть хоть немного от себя. Нет, мне не страшно! В душе я ликую! Он оставил всех, и Настю в том числе, и, забрав меня, ушел. А сейчас он слишком близко, слишком дерзкий и горячий. Хочу прижаться к нему и обнять. Зажав руки в кулачки, пытаюсь обуздать себя в этом порыве.

– Отойди! – Боюсь выдать свое истинные эмоции, еле сдерживая победную улыбку. – Я согласилась! Да! Но разве мы говорили о походах по магазинам с твоими людьми? Нет. Я могу так же съездить домой и взять все необходимое. Мне уже надоело, весь месяц быть без ничего! Все, что мне надо, есть у меня дома! Так почему я должна ходить за обновками?! Да еще и в такой компании, а? – Вновь толкаю его и незаметно для себя самой завожусь. – И вообще, почему это проблема? М? – Он поддается моему напору и делает шаг назад. – Почему я не могу пойти за вещами домой? Да, я согласилась с тобой. Но раз ты отправляешь меня по магазинам со своими пацанами, то и домой так же можешь? Нет?

Он пристально смотрит мне в глаза, и, выдержав паузу, произносит твёрдо:

– Нет. Все. Говорить не о чем. Напишешь список, что тебе надо из предметов первой необходимости, все решим. Тебя смущает приставленная к тебе «свита» – я понял, – правильно угадав мои мысли, продолжает он. – Тогда делай покупки через инет или по списку. Поняла? И из дома ни ногой! – предупреждающе поднимает палец.

Разворачивается, чтобы уйти, но я не хочу его отпускать, поэтому кидаю вопрос следом:

– А с мамой увидеться можно?

Он останавливается, но все так же продолжает стоять ко мне спиной.

– У меня отец в больнице лежал, наверное, уже выписался, обычно это занимало неделю, две, – вслух размышляю. – Его бы тоже навестила. Я его единственная дочь…

Хоть отец частенько поднимал на меня руку в пьяном состоянии, были и такие времена, когда он был трезв и адекватен. С каждым годом это случается все реже и реже, но я это помню – своего папу, настоящего, не отравленного спиртом. Он просто сломлен, что остался за бортом, без работы и заработка, и спасение свое видит только в бутылке.

– Они тоже об этом знают и караулят у твоего дома, Люба, – произносит с нажимом, явно теряя терпение. – Это твоя комната. Моя – соседняя. Если что, стучись, – добавляет отрешенно и выходит, с грохотом хлопая дверью.

Зачем же так сильно?!

Он оставляет меня одну, я оглядываюсь и только сейчас замечаю кровать в стороне, журнальный столик, два кресла и ЖК-телевизор на стене. Это, скорее всего, гостевая. Слишком пустая и холодная, совсем не обжитая. Неуютно мне тут, но выбирать не приходится.

В шкафу нахожу постельные принадлежности и полотенце. Да, принять душ было бы неплохо. Но в комнате его нет, придется поискать ванную.

Выхожу в коридор, стучусь в соседнюю дверь, но там тишина, никого нет. Решаюсь вернуться на кухню, спросить у тех, кто остался, где душевая. Когда уже берусь за ручку двери, слышу недовольный голос Насти:

– И что он с ней так возится?! Отправил бы домой!

– Ты как будто сама не знаешь, – узнаю в ее собеседнике Сергея. В его тоне слышен упрек, что говорит о том, что он недоволен ее вопросом. В глубине души я радуюсь, что ее никто не поддерживает.

– Ой, а смысл затягивать и не говорить ей правду? Все равно рано или поздно это вскроется.

– Настя, заткнись, а! – повышает на нее голос Серый.

О чем они говорят? Какую правду от меня скрывает Рома? Что еще он мне не рассказал?

– А что ты меня затыкаешь? Носитесь с ней как с писаной торбой. У меня тоже, между прочим, отец умер, и вовсе не по тому, что бухал напропалую, а его убили, и ничего, пережила!

Полотенце выскальзывает из рук и падает на пол. Что она сказала? Кто умер?

Сердце замирает на пару мгновений. Нет, нет! Это не могло произойти! Не так! Не сейчас! Нет, я отказываюсь в это верить, он всегда выкарабкивался и выходил из больницы живым, что бы после выслушать мои причитания по поводу его алкоголизма!

С грохотом распахиваю дверь, и бью ее о стену. Обнаруживаю, что на кухне сидят Настя и Сергей, а у окна курит Илья.

– Повтори, что только что сказала! – требую у этой докторишки.

Она молчит, и лишь упрямо смотрит на меня. А по растерянным и кислым лицам парней я понимаю, что все верно расслышала. Папы больше нет.

Вносу щиплет, а по щекам текут безмолвные, жгучие слезы. Не в силах больше стоять  на ногах, прислоняюсь к стене.

Папа умер.  А меня даже рядом не было. Не смотрела, не ухаживала за ним, когда он так во мне нуждался. Я решала свои проблемы, в которые меня окунул с головой Молот. Почему-то думала, что и без родителей мне будет хорошо. Пусть спиваются, а я вырвалась из этого болота. А сейчас я понимаю, что просто бросила их. Предала!

Сердце пронзает тысяча невидимых раскалённых иголок. Как я могла такое сотворить! Когда они во мне так нуждаются!

«Нуждались», – поправляю сама себя.

Меня охватывает дикое отчаяние. Уже ничего нельзя изменить.

Даже сейчас я не рядом с мамой, чтобы поддержать ее. Я тут, в неизвестном доме, в окружении чужих людей. Которые к тому же меня ненавидят.

В груди все горит адским пламенем, терзая меня огнем. Я готова выть от боли.

Взгляд цепляется за Настю, которая, гордо задрав подбородок, смотрит на меня с презрением, какая же я никчемная, жалкая. От этого открытия тошно на душе. Я разворачиваюсь и иду к себе в комнату, слышу за спиной шаги догоняющего меня Сергея.

– Люба, послушай, это ради тебя…

Но даже не оборачиваюсь, сразу прохожу в комнату, закрыв дверь у его носа, щелкаю замком.

Падаю на кровать и вот тут даю волю безутешным горьким слезам, содрогаясь всем телом. Плачу, уткнувшись в подушку, вою со всей болью и отчаяньем, которые одолели меня.

Слабая, никудышная я дочь! Должна была вытащить отца из этой алкогольной ямы, вылечить! А я тут бегаю туда-сюда! Взрослую из себя строю! Дура! Идиотка!

А Юрка?! Из-за моей легкомысленности брат уже не увидит папу никогда…

– Люба! – сквозь туман горечи и слез пробивается голос Романа. – Люба, перестань, – слышу строгий и отчетливый приказ, – он не стоит таких слез.

Его жестокие слова бьют похлеще удара плети.

Вся зареванная, вскакиваю с кровати и бросаюсь на Молота с кулаками.

– Как ты смеешь! Кто ты такой, чтобы так говорить!

Он выставляет руки вперед и не дает толком себя ударить, что бесит меня еще сильнее.

– Тебе больно, я понимаю. Но я всего лишь озвучил правду. Ты ни в чем не виновата. Он сам выбрал водку, конец был предсказуем для него, – разъясняет мне будничным тоном Роман.

– Ах ты ж гад! Не смей! Это мой папа! Ты не имеешь права! – в приступе истерики, колочу его повсюду, куда только попаду. – Гад! Это все из-за тебя!