На доли секунды мне становится его жаль. На микросекунды, я бы даже сказала, потому что ему действительно досталось. Но когда его взгляд касается меня, и в нем отражается чувство превосходства, вся моя жалость улетучивается, и я вновь испытываю к нему только неприязнь и осуждение его образа жизни.

Его отец тоже оборачивается и, с неодобрением посмотрев сначала на меня, а после на сына, говорит:

– У меня дела. Не забывай, что я тебе сказал, сын, – заканчивает, скосив на меня взгляд, как будто намекает, что именно обо мне он ему напоминает.

Демонстративно закатываю глаза: очень мне «хочется» иметь статус девушки его сына, ага, щасс…

В молчании провожаем взглядами выходящего из комнаты отца, а после, обернувшись, поднимаю руку в знак приветствия Молоту.

– Хай! Давно не виделись. Еще бы столько же не видеться! – Сажусь на край его кровати и дерзко осматриваю парня.

Молот усмехается моей реплике.

– Включила занозу, значит. – после его этой реплики встаю со своего места и отхожу к окну. – Хорошо. Так даже привычнее, – спокойно отвечает и продолжает наблюдать за моим нервным хождением по комнате.

Зло прищуриваюсь, мечтая врезать ему хорошенько по помятой физиономии, но вслух произношу:

– Почему я все еще здесь? – серьезным тоном спрашиваю, намекая на то, что его люди уехали, а меня оставили тут. – Я бы с удовольствием вернулась домой. Все же ты из тех людей, с которыми приятно прощаться. Тебе никто этого раньше не говорил? – За колкими фразами хочу скрыть свою нервозность от всей этой ситуации.

Вновь усмешка, но какая-то добрая, которая приводит меня в шок.

– Мне говорили, что я прекрасен и со мной хотели бы провести время до конца своих дней, – парирует Рома.

– Ложь, наглое вранье, – перебиваю его, наигранно возмущаясь, – не общайся с этими людьми, от подхалимов и лизоблюдов надо держаться подальше.

Неожиданно его лицо становится серьезным, и он без тени насмешки говорит, как бы рассуждая вслух:

– Да, таких людей действительно стоит исключать из круга своего общения. – А после, обращаясь ко мне, строго спрашивает: – Ты жить хочешь?

Незаметно для меня самой мы начинаем говорить серьезно. И почему-то мне это нравится меньше, нежели наше общение буквально пару секунд назад.

Я молчу, не зная, как реагировать: отшутиться или не стоит.

Так и не дождавшись моего ответа, Молот говорит:

– У нас есть крот. И, скорее всего, он уже донес, что мне помогла ты, и убила тех уродов тоже ты. Они захотят отомстить. Так что, все еще хочешь домой?

Вновь сажусь на кровать рядом и прикрываю руками лицо, не хочу показывать, насколько мне страшно на самом деле.

А он как будто считывает всю информацию с меня.

– Не бойся, сюда их лапы не дотянутся. Еще несколько дней, и я встану на ноги. Решу вопрос с этой бандой, и тогда тебе уже ничего не будет угрожать.

В смятении от его слов даже не знаю, начать его благодарить за это или проклинать, потому что именно он меня в это и втянул.

– Не жди от меня благодарности и поклонения, – наконец решившись, убираю руки от лица и смотрю прямо на него, – я не считаю, что ты мой спаситель. Ты тот человек, что заставил меня погрязнуть во всем этом дерьме. И даже если надо мной перестанет нависать опасность, в глубине души я буду сама себя винить в том, что лишила жизни двух людей и…

– Эти самые люди, – зло прерывает мою тираду Молот, – и глазом бы не моргнули, убили бы меня, а обнаружив тебя, вдоволь наигравшись и полностью растоптав твою душу, отправили бы на панель развлекать дальнобойщиков на дороге. Потому что их территория проездная, и этим они больше всего зарабатывают. Поняла?! – переходит на крик. – И когда перестанешь заниматься самобичеванием и посмотришь реальности в глаза, то поймешь, что это была самозащита, забудешь об этом инциденте и будешь нормально жить дальше.

Ненавижу, когда на меня повышают голос. Даже если действуют мне во благо.

Нервно тру лицо руками. Ему легко говорить. Наверное, у него это уже не в первый раз. Но я-то другое дело! Я еще сама до конца все не осознала. Как только подумаю о том, что произошло в машине, меня начинает трясти, а сердце так бешено стучит, что отдает барабанной дробью в уши.

Видимо, приняв мое молчание за согласие, Молото продолжает:

– Да и вообще, ты ничего не сделала. Все это моих рук дело. Но могу сказать, что за своего человека я и не на такое способен. Так что…

– Стоп! Стоп! А с чего ты меня к своей банде приравнял? – Я в шоке, слова вырвались сами собой. – Ни в коем случае. Нет. Я не с вами…

– Ладно, – раздраженно перебивает меня, – проехали. Что-то ты слишком болтливая стала.

«Неужели я его обидела своими словами? – мелькнуло у меня в голове. – Но разве на это можно обижаться? Я же его не знаю даже, как и он меня, тогда к чему это?»

На некоторое время в комнате устанавливается молчание. Мы не смотрим друг на друга, и каждый занят своими мыслями.

Раздается стук в дверь, и в комнату входит круглолицая, седая женщина. Ранее я ее не видела.

– Я обед принесла, – обращается она к Роману. – Тебе нужен мясной бульон на кости, чтобы окрепнуть и быстрее встать на ноги. Хорошо, что и девушка твоя тут, как раз покормит, – по-доброму говорит эта женщина.

Еле сдерживаюсь, чтобы не произнести вслух: «Простите, что я должна делать?»

Лишь смотрю вопросительно на Молота, мол, что эта женщина говорит?

– Оставьте, мы справимся сами, – от его тона повеяло таким холодом, что мне стало неудобно перед ней.

В мгновенье его настроение переменилось и он стал холодным и неприступным.

Поблагодарив женщину, провожаю ее до двери.

Не понимаю, почему он так набычился на эту бедную тетеньку.

Ставлю на рядом стоящую тумбочку поднос с едой.

– Давай, ешь. Чем раньше поправишься, тем быстрее свалим отсюда.

Роман даже не поворачивается в мою сторону.

Вот же гордый балван!

А после, смотрю на его руки и готова треснуть себя по голове! Они у него отекшие и перебинтованы. Вряд ли он может даже ложку нормально сам держать.

Интересно, поэтому Настя постоянно у него в комнате пропадала, наверное, кормила. Черт! И что же теперь? Это должна делать я?!

Не найдя другого выхода беру ложку, мешаю бульон, а он такой наваристый, с разными приправами, и аромат такой источает, что я бы с удовольствием сама его съела.

– Давай, рот открывай. Я не собираюсь здесь месяц торчать, – равнодушно, даже скорее пренебрежительно, говорю я. – Мои родители наверняка меня уже ищут, поди, и в полицию заявление написали, – преувеличиваю я их возможные намерения. Скорее всего, они только начали отходить от запоя.

– Я отправил к ним человека, сказать, что ты у своей подружки несколько дней проведешь, – поворачиваясь ко мне, шокирует меня своим ответом Роман.

– С ума сойти! И о какой такой подруге речь, интересно? – насмехаясь, уточняю. А в голове возникает неуловимое чувство стыда: он теперь знает, что мои родители алкоголики.

– Алин… – не успевает договорить, как я всовываю ему в рот ложку с бульоном. И ему ничего другого не остается, как проглотить его.

– Значит, и о ней уже узнали. Быстрые вы, однако. – В моем голосе проскальзывает сожаление. Не хотела я, чтобы он обо мне так много узнал. Да и вообще, чтобы знал о моем существовании.

Он пожимает плечами, и лицо его кривит болезненная гримаса.

Любое лишнее движение вызывает у него боль.

– Давай, ешь быстрее.

Дальше кормлю его в тишине, каждый погружен в свои мысли. Иногда встречаемся взглядами, и, замечая в его взгляде интерес ко мне, сразу опускаю свои глаза вниз смущаясь. А после сама себе ругаю: это еще что такое?! Почему у меня вообще возникло это чувство в отношении него?

Ощущаю себя неловко в его компании, поэтому тороплюсь  закончить свою «миссию».

Опустошив поднос, я поднимаюсь с места, желая отнести его на кухню, и наконец избавится от его компании.