Но он выжидательно молчал.

– Как всякая девочка из элиты, – совершенно спокойно и небрежно заметил Ахмет Борисович, начиная свой рассказ…

Эльмира имела сексуальные отношения не только с Джоном. Частенько в общежитии Университета в комнате земляков собирались арабы. Устраивали вроде вечеринки… Шесть-семь сексуально приятных ребят и две подружки. Выпив, раздевались, танцевали в чем мать родила и, конечно, пропускали их по очереди… В экстазе девочки орали, плакали и даже царапались, как все женщины, когда необузданная страсть завладевала всем их существом! Ничего особенного. Иногда разрядка наступала в романтическом минете…

Дон Роберт брезгливо морщился, прикасаясь холодными губами к рюмке с коньяком. Неприятно было слушать что-то подобное о дочери, которую он так сильно и властно любил, но, что делать, жизнь есть жизнь, как любил говорить он сам – от нее ведь не убежишь, потому и принимай все в реальности.

Выслушав Ахмета Борисовича, он, безнадежно махнув рукой, тихо промолвил:

– Скажу по совести, не дюже хорошо. А что делать?

– Да ничего не делать, – пожал плечами Ахмет Борисович. – Перебесится, все станет на свое место. У этого секса нет криминала. Это скорее любопытство, шальная страсть «периода экспериментации».

Дон Роберт беззвучно засмеялся.

– Ты серьезно так думаешь?

– Всех в этом смысле матери рождают одинаковыми. – Чуть приметная улыбка тронула губы Ахмета Борисовича. – Мы привыкли к сексуальному аскетизму. Европа давно перешагнула это. В Англии, например, родители уверены в том, что дети должны перебеситься, чтобы запретный плод перестал травмировать душу. Мы запоздали с сексуальной революцией. Потому у нас – все особо, с русским сквознячком…

– Да, смысл в твоих словах есть. Но у тебя, наверно, существуют вещественные доказательства этой «экспериментации»?

– Конечно. – Ахмет Борисович протянул шефу видеокассету. – Дело в том, что богатые арабы любят кое-что пикантное запечатлеть на пленку, чтобы вспоминать потом приятное.

Дон Роберт покачал головой, растряхивая волосы, допил коньяк и возразил мягко, наставительно:

– Приятно, да только не отцу… Спасибо, Ахмет Борисович. Главное, чтобы эта «экспериментация» не затянулась.

И они, переглянувшись, перешли на другую тему. Говорили о предстоящем конкурсе красоты… В воздухе витали уже новые «мисс» – «Мисс-шоу эротики». Дон Роберт гордился своим новым изобретением.

Конкурсы развивались по восходящей… Еще недавно о стриптизах говорили с оглядкой, а теперь это было как само собой разумеющееся – специалисты даже утверждали, что ресторанное шоу без стриптиза – все равно что хорошо приготовленная закуска без приправы…

Красота становилась символом секса, и теперь, казалось, еще немного – и стриптиз перекочует на сцену конкурсов. «Мисс-шоу эротика», пожалуй, была первой ступенькой к этому. Дон Роберт был уверен – дело лишь за временем…

Во Дворце культуры, где проходили репетиции нового разрекламированного конкурса красоты, было, как всегда, суматошно и по-глупому шумно. За несколько дней тренировок девушкам осточертели красные купальники. Собственные тела, еще вчера великолепные в зеркалах, становились ненавистными – душа устала от назойливых мужских ощупываний глазами, от надоедливых любезностей, от всего, чем их здесь пичкали дотошные, хваткие режиссеры.

Красотки вставали полседьмого, с девяти утра и до семи вечера все репетиции на каблуках. Ноги становились деревянными, а тело вместо того, чтобы быть гибким и притягательным, едва подчинялось хозяйке.

После семи коктейль. Можно как-то расслабиться и выслушать наставление шефа. Дон Роберт на девушек действовал прежде всего своей импозантной внешностью. Артистически густая шевелюра, кое-где чуть тронутая сединой. На загорелом лице огромные агатовые глаза, сияющие блеском – все это заметно возбуждало красоток. Тем более они понимали, что именно от него зависела судьба…

Дон Роберт вел себя как поклонник, словно «снимал» девочек, как это делали в зале неизвестно откуда нахлынувшие продюсеры.

– Господи, – говорил он сладким голосом, – если бы вы понимали… Красота – это ведь дар божий! Как петь, рисовать, играть на сцене. Это талант, который не каждой дан по ее заслугам. Мама и папа бесплатно постарались. А как мы относимся? Как к чужому добру. Нет, девочки, не похвально!

Дон Роберт знал своих красоток, как опытные наездники знают своих лошадей. Он понимал душой, какой это товар – а к дорогому товару надо относиться осторожно, чтобы не повредить его.

Раньше в России нередко красоток звали стервами, конечно, за их стервозный характер. Да и сейчас, наблюдая за ними, дон Роберт видел не что иное, как парад кошечек, не очень умненьких и образованных, зато сногсшибательно красивых. Они бесконечно жаловались друг на друга, но еще вели себя достойно – и мягкие лапки, и бесшумная походка, и бархатный взгляд… Но дона Роберта не провести: в накале конкурса они зверели и были похожи на тигриц, тоже из кошачьей породы. И все та же любезность. Ловкая и хитрая женщина именно любезностью ставит на место соперниц. Потому говорить о честности между кошками не приходилось, и дон Роберт с ухмылкой иногда сам распалял эту стервозность: считал, что это хорошо двигает мотивацию и создает конкуренцию среди девчонок, заставляя выкладываться на все сто.

Среди конкурсанток немало четырнадцати-шестнадцатилетних девочек. Еще наивные доверчивые глаза. Хрупкие, не сложившиеся полностью фигуры. Они обаятельны, эти девочки, похожие на смазливых мальчиков, простодушны, и к ним тянет…

Дон Роберт из многих выделил одну. Лариса сидела в фойе прямо на полу, забыв про парчовое платье, и смотрела кругом усталыми, слезливыми глазами.

Он подошел к ней с обворожительной улыбкой хозяина.

– О чем ты думаешь, выходя на сцену?

– Ни о чем. Мне теперь все равно. Ноги отваливаются.

– Ну а все же?

– О том, что на свете я – единственная женщина.

Ларису он выделил неспроста: на нее у него были свои планы. Он видел ее будущее, предназначенное для него, но пока это была еще тайна. Лариса капризна, любопытна и жалостлива. Она еще не кошка, а значит, еще и не стерва – она подрастающая кошка, но когти у нее уже острые. Дон Роберт дал понять ей свою заинтересованность, она не могла не оценить этого. Она уже сидела у него на коленях в офисе и пила с ним шампанское, дальше он не шел…

В этой пряной и глупой жизненной игре она верила в свою звезду, и, пожалуй, интерес дона Роберта ее поддерживал: ей снились призы и контракты. Она уже видела Варшаву, Берлин, Париж…

Роберт мог бы спокойно обеспечить ей победу. Для этого были свои способы в конкурсной комиссии – музыку заказывали те, кто платил деньги. Но делать Ларису победительницей не входило в его планы – она была нужна для другого, более важного для него, бизнеса.

Лариса заняла на конкурсе третье место. Для нее это был удар, хотя и небезнадежный. У девчонки, когда объявили результаты, тряслись руки, словно исполняли дьявольский танец, а фальшивые разноцветные камни в ее перстнях мерцали тусклым светом. Она медленно сжимала и разжимала кулаки, понимая свое плачевное состояние.

Роберт ее не утешал. Он смотрел влюбленными глазами, назвав комиссию «хамьем». Во всем, конечно, виноваты спонсоры: трудно понять, чем она им не подошла.

Он увез Ларису в офис. Страстно целовал там, не обращая внимания на отпечатки губной помады. Она была раздавлена обстоятельствами и спасение искала только в нем. Он поднес к ее деревянным, бледным губам свою руку, и она с забвением целовала эту большую, пухловатую ладонь, распаляясь в страсти. Он запросто раздел ее и положил на тахту – собственно, иного и не могло быть: дон Роберт редко когда упускал свою добычу.

Вся жизнь Сомова прошла в номенклатуре. С грубоватой внешностью – невысокий, коренастый, к тому же и сутуловатый, за что его и прозвали горбатым, он тем не менее отличался деликатными манерами – его, где бы он ни работал, в правительстве или в министерстве, уважали все: от шофера до самых мелких сотрудников отделов. Нет, говорили о нем, хоть и министр, но не барин… Одним словом, неноменклатурный был мужик, понимающий… И к тому же смелый. Как-то в приемную председателя Государственного комитета вошел молодой человек – одет так себе, неброско, потому помощник и не обратил на него внимания. Председателя на месте не было и молодой человек скромненько сидел в углу. Когда же тяжелой походкой в приемную вошел Сомов, посетитель быстро встал с диванчика и вплотную подошел к нему.